Зеркало для невидимки - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 33

Сейчас же играть в прятки с этими циркачами было уже лишним. Из списка временной регистрации и из опросов сотрудников Колосов понял, что в шапито имеется-таки девица с редким заграничным именем Илона и что ко всему еще она не просто является «девицей для развлечений», но и замужней дамой, женой того самого Геворкяна, с которым они тоже уже встречались. Правда, администратор Воробьев в разговоре упомянул жену Геворкяна под именем Лены, но…

«Разберемся», – благодушно подумал Колосов. Ему казалось, что долгожданный свет уже вот-вот забрезжит в конце тоннеля. И рядом с довольно удобоваримой версией мстительной разборки Клиника – Севастьянов достойное место займет и вторая вполне правдоподобная версия банального любовного треугольника: Севастьянов – Илона – и… рогатый муж. Тот сумрачный армянский гном, которого администратор Воробьев отчего-то именовал каким-то «индийским факиром».

«Начну с этой девки, – лениво и грубо думал Колосов, – нет, пожалуй, начну с муженька… Жену потом на отдельную беседу вызову. Однако все может и туфтой оказаться. Ведь точно пока не известно, что там, в баре, с этой Илоной и Клиникой был Севастьянов».

Он вспомнил, что, когда они со Свидерко показывали Миндадзе фото Севастьянова, тот только плечами пожал – либо действительно не помнил в лицо спутника Илоны, либо просто узнавать не хотел.

Ярмарка только-только оживала, продавцы открывали ставни палаток и ларьков, покупателей было еще кот наплакал. Над всей Стрельней в то утро клубился густой теплый душный туман – все, что осталось от бушевавшей здесь ночью обильной грозы. Пепельная непроницаемая дымка окутывала оранжевый купол. И в тумане тени людей и машин походили на призраки. Однако, несмотря на сырость и туман, жизнь по всему цирковому городку уже била ключом – здесь, видимо, принято было подниматься с петухами.

Никита долго стучал в решетчатые ворота ограды, прежде чем его заметили, удивились предъявленному удостоверению и пугливо впустили. Он спросил Воробьева – но тот еще не приезжал. Оказывается, старик жил в Москве, на квартире своего старого товарища. «Вчера у нас после перерыва представления возобновились, – сообщили Колосову, – так что многие из артистов, кто квартиры снимает, приедут только часам к одиннадцати, на репетицию».

Никита попросил, чтобы его проводили к вагончику четы Геворкян. Но внезапно в дальнем конце кочевого города послышался какой-то невообразимый шум. Звуки были странные, резкие – то ли рев взбесившегося пионерского горна, то ли скрежет по металлу, от которого у начальника отдела убийств тут же заложило уши.

– Что, ремонт, что ли, ведете, пила, что ли, электрическая? – спросил он раздраженно. И получил ответ:

– Линда с ночи волнуется. Линда, наша слониха. То ли после представления возбуждена, то ли газы ее мучают. А Теофил Борисович Липский – это наш дрессировщик по слонам, как назло, сегодня задержится. А без него в стойло к ней, когда она в таком состоянии, лучше не соваться.

«Газы у слонихи, – только и подумал Никита. – Ну, цирк!»

Геворкяна разыскали быстро. Весть о том, что «снова приехали из милиции по делу Севастьянова», облетела кочевой городок в мгновение ока. На этот раз «индийский факир» был не в банном неглиже, а в нормальных «адидасах» сомнительного качества, в шапито в подобных штанах щеголяла добрая половина обитателей.

– Слушайте, Баграт, у меня к вам серьезный разговор, – сказал Колосов, когда они поздоровались. – Есть тут у вас место, где нам не помешают?

– На манеж пойдемте, – предложил Геворкян. – Там сейчас хоть и народ, но все заняты. Мы будем наверху, у осветителей.

И вот таким образом Никита первый раз и увидел шапито. Оно показалось ему убогим. А внизу на манеже яблоку было негде упасть – там репетировали, словно одержимые.

– Так все с собой в фургонах и возите? – спросил он, кивая на клеенчатые сиденья амфитеатра, разборные лестницы, трибуны, трапеции.

– Так и возим, – Геворкян задумчиво смотрел на арену.

Колосов, прежде чем начать задавать ему те самые вопросы, не спешил, все приглядывался. Возможно, что перед ним не кто иной, как несчастный ревнивец. Что ж, дело житейское. Геворкян выглядел усталым. Седина на его висках и точно была как иней, как это пелось в одной душевной песне.

– Баграт, я вас уже спрашивал о Севастьянове, – начал Колосов самым дружелюбным тоном, на какой был способен с подозреваемым фигурантом. – Но кое-что хотел бы уточнить. В то утро, вы говорили, вы вместе ездили спортинвентарь покупать. Поясните, это он вас сам просил помочь или так администратор распорядился?

– Это для моего номера реквизит. Жена договорилась, Севастьянов оформил заказ – он у нас материально ответственное лицо был, ну а я вещи поехал получать.

– Боже, как все сложно… Ваша жена… Простите, ее имя-отчество?

– Елена Борисовна.

– На афише там, у кассы, я вроде другое имя видел.

– Илона – это сценический псевдоним. Фамилия Погребижская ее настоящая.

– А как вы ее сами зовете? – улыбнулся Колосов.

– Илона.

– А как звал вашу жену Аркадий Севастьянов?

Впечатление было такое, что Геворкян получил нокаут, а ведь то был всего лишь тишайший, ехиднейший вопрос.

– Что вы хотите этим сказать? – хрипло спросил он.

– Ничего, просто ради любопытства… Вы же сами сказали – ваша жена вела с замадминистратора какие-то дела. Какие же именно?

Лицо Геворкяна стало кирпичным. Колосов впервые увидел, как краснеют смуглые южные брюнеты. О нет, он не хотел оскорблять фигуранта. Не хотел унижать его. Не хотел играть с ним в кошки-мышки. Он только хотел, чтобы муж – если это он, тот самый, признался. А признание, хоть и чистосердечное, редко дается добровольно. Его вырывают клещами. Иногда с мясом. Иногда с частицами сердца.

– У нас с вами какой-то непонятный разговор получается. – Геворкян попытался усмехнуться – не вышло. – Ничего не пойму что-то… Вы же тот раз сказали, что вы из отдела убийств, из уголовного розыска…

Его прервали – внизу на манеже начался какой-то гвалт. Кто-то из служителей вбежал в шапито, протолкался через толпу репетирующих, его окружили.

– Баграт, наверное, нам лучше пригласить сейчас вашу жену.

– Для чего?

Шум на манеже. Возбужденные голоса. Кого-то ищут – администратора?

– Баграт, есть вещи, которые вашей жене будет важно услышать именно от вас.

– Какие вещи?

Артисты гурьбой хлынули с манежа к выходу.

– Эй, да что стряслось-то? – Геворкян перегнулся через барьер. Казалось, он был рад любому поводу прервать этот разговор.

– Баграт! Ты телефон на квартире Липского знаешь?! – крик с манежа – тревожный, с надрывом.

– Нет, Воробьев знает.

– Да нет его пока, не подъехал! А там, в слоновнике…

– Линда бесится, спасу нет, мы сунулись – она цепь почти из стены вырвала! – перебил его другой тревожный голос от самого входа. – Генка Кох зайти хотел – она бесится. Тогда он сверху в люк заглянул… А там ноги… В копне сена, у кормушки. Она сама к себе в стойло затащила, наверное. Там, в слоновнике, ты слышишь, Баграт, Кох сверху увидел – там есть кто-то! Женщина вроде, он не разглядел кто – темно! Крикнул только: «Женщина, вроде не шевелится!»

Геворкян обернулся к Колосову. «Если там она, – ясно читалось в посуровевшем, пронзительном, настоящем «шерифском» взгляде начальника отдела убийств, – то вот – наручники. И только не нужно мне сейчас студень заливать о том, что жену твою убил по ошибке разбушевавшийся цирковой слон!»

Колосов в тот миг отчего-то даже не сомневался, что увидит мертвой именно Илону Погребижскую, которую еще не видел живой, но о которой уже кое-что знал и слышал в этой грешной жизни.