Гоголь в русской критике - Пушкин Александр Сергеевич. Страница 15

Борьба Чернышевского за передовое, идейное, высокохудожественное направление оказала огромное влияние на развитие нашего реалистического искусства. Не только в литературе нашел Чернышевский учеников. Крамской в одном из своих писем превосходно определил великое значение боевых гоголевских традиций в истории формирования передового искусства. «Господи боже мой! Да кто же из русских человеков может так не думать после Белинского, Гоголя, Федотова, Иванова, Чернышевского, Добролюбова, Перова», [103] — писал он. В. В. Стасов говорил, что под влиянием пропаганды Чернышевского «здоровое понимание, здоровое чувство, здоровая потребность правды и неприкрашенности все более и более укреплялись в среде новых русских художников». [104]

Одна из важнейших проблем, поставленных революционно-демократической критикой, — проблема сатиры и сатирических традиций. «Литература наша началась сатирою, продолжалась сатирою и до сих пор стоит на сатире», — замечал Добролюбов. Последовательно исходя из революционного демократизма и материализма, Н. Добролюбов развил теорию Белинского и Чернышевского о реалистической сатире. С точки зрения Добролюбова сила сатиры — в осознанном выражении коренных интересов народа. Она остается бессильной и незначительной, если направлена против «частных явлений» и не вскрывает «ненормальности всего общественного устройства».

Как показал в свое время Белинский, сила сатиры Гоголя в том, что она глубоко вскрывала изнутри жизненные противоречия, освещая их гневом и иронией автора. Добролюбов развивает эти положения Белинского. Он демонстрирует ограниченность сатиры XVIII века, которая не принимает в расчет «состояния общественной нравственности», положения администрации, отношения одного класса к другому и рисует частные случаи. Принципиально новым явлением была только сатира Гоголя. Но и он осмелился приподнять только «ничтожный кончик занавесы, под которой скрываются пороки». Все это сильно снижает, по его мнению, размах гениальной сатиры Гоголя. [105]

Замечательна в этом отношении критика Добролюбовым либерально-обличительной комедии А. Потехина «Мишура». Пьеса его оказалась «дидактичной», лишенной жизненной и политической глубины. Автор ее не понял «тайны» гоголевского смеха, состоявшей в том, что Ноздрев, Сквозник-Дмухановский «забавны», смехотворны, но это не уменьшает нашей ненависти к ним. Автору нужно было стать выше не только этого мира негодяев и мерзавцев, «но и выше тех, между кем они имеют успех».

Именно приближение к «народной точке зрения» придало гоголевскому смеху «силу ровного, спокойного презрения» ко всему тогдашнему политическому строю и жизненному укладу, которое стоит неизмеримо выше всякого «нервического негодования» мелкообличительной беллетристики 60-х годов. Дидактизму, внешней тенденциозности либеральных «обличителей» Добролюбов противопоставил могучую реалистическую сатиру Гоголя. Первая была ограничена убогими либеральными идейками, вторая давала глубокое освещение жизни, близкое к «народной точке зрения». Революционно-демократическая критика в силу этого видела не только значение, но и призвание Гоголя в критическом и сатирическом воспроизведении жизни. Чернышевский писал: «Для Гоголя свободою творчества было писать о Чичиковых и Бетрищевых, а изображать Улиньку и Костанжогло было чистым насилованием таланта». [106] В этом находили критики-демократы идейно-художественное единство в произведениях Гоголя.

Отсюда возникала проблема типизации в гоголевском творчестве. Проблема сатирической типизации приобретала всегда особенно отчетливо выраженный политический характер. Типизация рассматривалась революционно-демократической критикой как форма обобщения жизненных явлений. Исключительная научная и историческая заслуга революционных демократов состоит в том, что они связали вопрос о типизации с идейной позицией художника. В «Ревизоре» Белинский вскрыл политическую основу комедии, разоблачающей не отдельные и случайные явления, а самую сущность крепостнического общества.

Понимая под типизацией обобщение сущности социальных явлений, Белинский, а вслед за ним Чернышевский и Добролюбов ставят в центре исследования вопрос о создании типических характеров. В герое «яснее и резче выказалось то, что есть более или менее в каждом человеке», — пишет Чернышевский и в качестве примера приводит образ Хлестакова. «Хлестаков — чрезвычайно оригинален; но как мало людей, в которых нет хлестаковщины!» [107]

Великое значение придавал Гоголю гениальный сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин. Высоко ставя творчество автора «Ревизора», Щедрин наряду с этим боролся за дальнейшее расширение границ сатиры. В новых исторических условиях 60—80-х годов он стремился к воскрешению и переосмыслению гоголевских героев. «Последнее время, — кроме того заметил он сам, — создало великое множество типов совершенно новых, существования которых гоголевская сатира и не подозревала». [108] Щедрину принадлежит развитие мысли Белинского о положительном идеале Гоголя. Отмечая, что его художественный мир населен уродами нравственными и социальными, он решительно указывает, что смех Гоголя казнил самодержавно-крепостническое общество «во имя целого строя понятий и, представлений, противоположных описываемым». [109] Щедрин ясно показал, что сатира Гоголя заключала в себе прогрессивный, оппозиционный к существующему строю, положительный идеал. Искание «идеалов будущего» делало гоголевскую сатиру «воспитательницею и руководительницею общества».

Глубокая материалистическая теория типичности, созданная Белинским и развитая Добролюбовым и Чернышевским, помогла революционно-демократической критике вдумчиво изучить и творчески использовать наследие Гоголя, разгромить враждебные реакционные и либеральные трактовки его творчества и поставить ряд существенных вопросов литературного развития. Могучее влияние Гоголя на гениальную реалистическую плеяду писателей XIX столетия во многом обязано этой поистине поразительной и героической борьбе за гоголевское наследие революционно-демократической критики. В 1879 году Гончаров писал: «От Пушкина и Гоголя в русской литературе теперь еще никуда не уйдешь. Школа пушкинско-гоголевская продолжается доселе, и все мы, беллетристы, только разрабатываем завещанный ими материал». [110]

В этих словах не только автопризнание крупного русского реалиста, но и великолепный итог многолетней напряженной работы революционной мысли, настойчиво выяснявшей лучшие стороны сатирического наследия автора «Ревизора» и «Мертвых душ».

Высоко оценивая историческое и художественное значение Гоголя, революционно-демократическая критика сумела вскрыть и его слабые стороны. Она указала на глубокую поучительность трагического пути русского художника, объяснила трагедию позднего Гоголя тем, что он отошел от передовых идей своей эпохи. Вопрос о роли передового мировоззрения в художественном творчестве приобретал на примере Гоголя особое значение

Об идейной и художественной природе сочинений Гоголя немало написано было и в конце XIX — в начале XX века. Но общественно-исторический анализ кричащих противоречий мировоззрения и творчества, данный Белинским и Чернышевским, продолжает оставаться наиболее проницательным, глубоким и исторически значительным.

Для либерально-буржуазной и реакционно-дворянской науки и публицистики характерен отказ от традиций демократической критики, стремление утвердить реакционные легенды о творчестве Гоголя. Кончался разночинский период революционного движения. Эпоха реакционного террора, контрреформ Александра III определила крайнюю враждебность либерально-буржуазной критики к гоголевской традиции. А. Н. Пыпин в своей книге «Характеристика литературных мнений» создает легенду о двух Гоголях — художнике и мыслителе. Вместо развития положения Чернышевского об общественно-исторической природе творчества Гоголя он предлагает формулу о двух «природах» в Гоголе. Он отрицает прогрессивность мировоззрения Гоголя, усматривая у него охранительные, консервативные идеи.