Критика и публицистика - Пушкин Александр Сергеевич. Страница 57

Книга Шатобриана начинается быстрым и широким изображением средних веков, служащим введением в "Историю английской литературы".

1

"Порядок общественный, вне порядка политического, составлен из религии, умственной деятельности и промышленности материальной. Во всяком народе, во время величайших бедствий и важнейших событий, священник молится, стихотворец поет, ученый мыслит, живописец, ваятель, зодчий творят и зиждут, ремесленник работает. Смотря только на них, вы видите мир настоящий, истинный, неподвижный, основание человечества, однако, по-видимому, чуждый обществу политическому. Но священник в своей молитве, поэт, художник, ученый в своих творениях, ремесленник в своем труде - открывают от времени до времени, в какую эпоху они живут, в них отзываются удары событий, от которых сильнее и обильнее текли их жалобы, их пот и дары вдохновения..."

2

"Средние века представляют картину странную и которая кажется произведением мощного, но расстроенного воображения. В древности каждый народ исходит, так сказать, из собственного своего источника, некий первобытный дух проникает во все и во всем отзывается, нравы и гражданские установления делаются однородными. Общество в средних веках было составлено из обломков тысячи других обществ. Римская цивилизация и паганизм в нем оставили свои следы; христианская религия несла ему свое учение и торжества;, франки, готфы, бургундцы, англо-саксы, датчане, норманцы сохраняли обычаи и нравы, свойственные их племенам. Все роды собственности и законов были перемешаны между собою... Все формы свободы и рабства сталкивались между собою: монархическая свобода короля, аристократическая свобода благороднорожденного, личная свобода священника, общая свобода волостей, исключительная свобода городов, судилищ, сословий ремесленных и купечества, представительная свобода народа, рабство римское, повинность варварских племен, крепость приземельная. Отселе явления, несообразные ни с чем, обычаи, один другому противуречащие и связанные только узами религии. Кажется, будто народы разные, не имеющие между собою никакого сношения, согласились жить под единою властию, около единого алтаря".

1 Кстати, недавно (в "Телескопе" кажется) кто-то, критикуя перевод, хотел, вероятно, блеснуть знанием итальянского языка и пенял переводчику, зачем он пропустил в своем переводе выражение battarsi la guancia - бить себя по щекам. - Battarsi la guancia - значит раскаяться, перевести иначе не имело бы никакого смысла. (Прим. Пушкина.)

ТРИ ПОВЕСТИ Н. ПАВЛОВА

Три повести г. Павлова очень замечательны и имели успех вполне заслуженный. Они рассказаны с большим искусством, слогом, к которому не приучили нас наши записные романисты. Повесть "Именины", несмотря на свою занимательность, представляет некоторые несообразности. Идеализированное лакейство имеет в себе что-то неестественное, неприятное для здравого вкуса. Может быть, то же самое происшествие представляло в разительной простоте своей сильнейшие краски и положения более драматические, но требовало и кисти более сильной и более глубины в знании человеческого сердца.

"Аукцион" есть очень милая шутка, легкая картинка, в которой оригинально вмещены три или четыре лица. - А я на аукцион - а я с аукциона черта истинно комическая.

Об "Атагане" скажем то же, что и об "Именинах". Занимательность этой повести не извиняет несообразности. Развязка не сбыточна или по крайней мере есть анахронизм - зато все лица живы и действуют и говорят каждый, как ему свойственно говорить и действовать. В слоге г. Павлова, чистом и свободном, изредка отзывается манерность; в описаниях - близорукая мелочность нынешних французских романистов. Г-на Павлова так расхвалили в "Московском наблюдателе", что мы в сих строках хотели ограничить наши замечания одними порицаниями, но в заключение должны сказать, что г. Павлов первый у нас написал истинно занимательные рассказы. Книга его принадлежит к числу тех, от которых, по выражению одной дамы, забываешь идти обедать.

Талант г-на Павлова выше его произведений. В доказательство привожу одно место, где чувство истины увлекло автора даже противу его воли. В "Именинах", несмотря на то что выслужившийся офицер, видимо, герой и любимец его воображения, автор дал ему черты, обнаруживающие холопа: "Верьте, что не сметь сесть, не знать, куда и как сесть - это самое мучительное чувство!.. Зато я теперь вымещаю тогдашние страдания на первом, кто попадется. Понимаете ли вы удовольствие отвечать грубо на вежливое слово; едва кивнуть головой, когда учтиво снимают перед вами шляпу, и развалиться на креслах перед чопорным баричем, перед чинным богачом?"

ЗАПИСКИ ЧУХИНА,

сочинение Фаддея Булгарина еtс.

Г-н Булгарин в предисловии к одному из своих романов уведомляет публику, что есть люди, не признающие в нем никакого таланта. Это, по-видимому, очень его удивляет. Он даже выразил свое удивление и знаком препинания (!).

С нашей стороны, мы знаем людей, которые признают талант в г. Булгарине, но и тут не удивляемся.

Новый роман г-на Булгарина нимало не уступает его прежним.

НЕДОВОЛЬНЫЕ,

комедия М.Н. Загоскина

Московские журналы произнесли строгий приговор над новой комедией г-на Загоскина. Они находят ее пошлой и скучной. "Недовольные" в самом деле скучная, тяжелая пиеса, писанная довольно легкими стихами. Лица, выведенные на сцену, не смешны и не естественны. Нет ни одного комического положения, а разговор, пошлый и натянутый, не заставляет забывать отсутствие действия.

Г-н Загоскин заслужил благосклонность публики своими романами. - В них есть и живость воображения, и занимательность, и даже веселость, это бесценное качество, едва ли не самый редкий из даров.

Мы наскоро здесь упомянули о неудаче автора "Рославлева", дабы уж более не возвращаться к предмету, для нас неприятному.

"ИСТОРИЯ ПОЭЗИИ" С.П. ШЕВЫРЕВА

"История поэзии" явление утешительное, книга важная!

Россия по своему положению, географическому, политическому etc. есть судилище, приказ Европы. - Nous sommes les grands jugeurs {1}. Беспристрастие и здравый смысл наших суждений касательно того, что делается не у нас, удивительны - примеры тому.

Критика литературная у нас ничтожна: почему? Потому, что в ней требуется не одного здравого смысла, но и любви и науки. - Взгляд на нашу критику - Мерзляков - Шишков - Дашков - etc.

Шевырев при самом вступлении своем обещает не следовать ни эмпирической системе французской критики, ни отвлеченной философии немцев (стр. 6-11). Он избирает способ изложения исторический - и поделом: таким образом придает он науке заманчивость рассказа.

Критик приступает к истории западных словесностей.

В Италии видит он чувственность римскую, побежденную христианством обретающую покровительство религии - воскресшую в художествах, покорившую своему роскошному влиянию строгий кафолицизм и снова овладевшую своей отчизною.

В Испании признает он то же начало - но встречает мавров, и видит в ней магометанское направление (?).

Оставляя роскошный юг, Шевырев переходит к северным народам, рабам нужды, пасынкам природы.

В туманной Англии видит он нужду, развивающую богатство, -, промышленность, труд, изучение - литературу без преданий etc., вещественность.

В германских священных лесах открывает он уже то стремление к отвлеченности, к уединению, к феодальному разъединению, которые и доныне господствуют и в политическом составе Германии, и в системах ее мыслителей, и при дворах ее князьков, и на кафедрах ее профессоров.

Франция, средоточие Европы, представительница жизни общественной, жизни все вместе эгоистической и народной. - В ней наука и поэзия - не цели, а средства. - Народ (der Herr Omnis {2}) властвует со всей отвратительной властию демокрации. - В нем все признаки невежества - презрение к чужому, une morgue petutante et tranchante {3} etc.

Девиз России: Suum cuique {4}.

"ПУТЕШЕСТВИЕ В СИБИРЬ" ШАПП Д'ОТРОША И "АНТИДОТ" ЕКАТЕРИНЫ II