Яма - Берт Гай. Страница 4

Кое-что его раздражало, а другое — неожиданно радовало и трогало. Краем глаза он все время видел дверь высоко в стене, над головой Алекс. Еще три дня — и они выйдут из Ямы.

— Мне кажется, — рассуждала Фрэнки, — что неважно, врешь ты нарочно или по ошибке. Результат в обоих случаях одинаков.

Алекс нахмурилась.

— Вовсе нет. Ведь если я соврала, значит, сознательно поступила плохо. Если же просто ошиблась, никто не виноват.

— Я понял, в чем разница, — обрадовался Джефф. — Если соврешь кому-то и потом человек об этом узнает, ты в дерьме. Но если ты просто ошибся, он не обидится.

— Нет, обидится, — возразила Фрэнки.

Джефф задумался.

— Пожалуй, — согласился он. — Наверное, может и обидеться.

— А как же ложь во спасение? — вмешался Майк.

Алекс сдвинула на кончик носа маленькие очки в металлической оправе.

— Не знаю, — она пожала плечами.

— Это то же самое, — решила Фрэнки. — Какая разница, сознательно ты врешь или нет: главное, что ты говоришь неправду.

Лиз оторвалась от блокнота.

— Разница есть, — тихо сказала она.

— Я один раз соврал, — начал было Джефф.

Но Алекс его прервала.

— Погоди, Джефф, дай послушать, что скажет Лиз.

— Я говорю, что разница есть, — немного удивленно повторила Лиз.

— И в чем же?

— В том, какое действие твои слова оказывают на тебя самого. Думаю, Фрэнки права: врешь ты нарочно или по ошибке, смысл сказанного не меняется. И Алекс тоже права: ведь если мы врем сознательно, этот выбор влияет на нашу личность.

И снова Майк понял, что многого не знал о своих друзьях.

— Не-а, — отмахнулся Джефф. — На меня ничто не повлияет.

— Может, ты просто не замечаешь, — улыбнулась Лиз.

— Только не надо задирать нос.

— Вот все и уладилось, — вмешался Майк. — Споры улажены, конфликты исчерпаны, представлены обе точки зрения.

На лице Лиз промелькнула легкая досада, и он немедленно пожалел о своем несерьезном тоне.

— Гадкая тянучка с розовым вкусом, — объявила Фрэнки, вынимая коробочку с рахат-лукумом. — Кто-нибудь хочет? Ладно, сама съем.

— Я один раз соврал, — опять начал Джефф. — Но мне за это ничего не было. Досталось мне за то, что я сказал неправду, которую на самом деле не говорил.

— Нам обязательно выслушивать эту историю, ребята? — скривилась Фрэнки. — Черт, ладно. Валяй, Джефф.

— Я сказал учительнице, что соврал ей и не разливал чернила. Мне было всего восемь лет.

Майк задумался.

— Погоди, это и была та ложь, за которую тебе ничего не было?

— Именно. Понимаешь, я вовсе не врал насчет чернил. Их действительно разлил кто-то другой. Я соврал, что соврал.

— И зачем ты это сделал?

— Что, разлил чернила? Я же тебе говорю, это был не я. Это был...

— Нет, я не об этом. Зачем ты соврал?

— А. — Джефф пожал плечами. — Чтобы узнать, кто это сделал. И потом, она же была учительницей. Я думал, что она и так догадается.

— Зачем ты сказал, что соврал насчет своего вранья?

Джефф изобразил дебильную улыбочку.

— Думаешь, она бы мне поверила? Ха!

— Ну и зачем это было делать, — Алекс поморщилась. — Никто не верит твоим дурацким россказням.

— Ха! Как бы не так!

— Может, поговорим о чем-нибудь еще? — взмолилась Фрэнки.

— О сексе, — тут же вякнул Джефф.

— Будь у меня два стула, я бы поставила их рядышком и спала бы на них. Стулья — чудесная вещь, — вздохнула Алекс. — Обожаю стулья с широкими подлокотниками, на которые можно поставить чашку.

Вчера я гуляла по берегу реки и в конце прогулки стала вспоминать прежние компании и старых друзей: Яму пережили единицы. Думаю, многие из нас со временем обнаруживают, что совсем не знают себя. Наши представления о людях упрощены и неполны, и большинство из нас отдает себе в этом отчет. Но мы не понимаем, что наши представления о себе так же скудны. В один прекрасный день оглядываешься, может, сказав или сделав что-то не так, и видишь в зеркале совершенно нового человека, о котором не знаешь ничего.

Я была знакома с парнем, который убил себя. В каком-то смысле. Сменил имя, переехал, получил новую работу завел новую семью и обрел новую жизнь в светлом новом городке вдали от своих родных мест. От него ничего не осталось. Ведь если оставить включенным мотор в задраенном гараже или шагнуть с обрыва, физическая оболочка все равно сохраняется, и ты уходишь достойно. Не думаю, что когда-нибудь прощу ему это.

Я сидела у реки и думала об этом. Тягучий летний воздух обволакивал спину и плечи. Мимо прошли две девочки, ведя на поводке собаку.

— Привет, — сказала одна из девочек.

Я помахала им рукой.

— Гуляйте на здоровье.

Они рассмеялись.

— Так и сделаем! — крикнула другая.

Они свернули на боковую тропинку и пошли в лес.

Я подобрала камень, зашвырнула его далеко в реку и задумалась: что он потревожил при падении? Потом вернулась домой.

Около шкафа стоит картонная коробка, полная вещей, которые нужно отнести на чердак. Фрагменты истории, пределы которой мне до сих пор неизвестны; истории о Мартине, о том, кем он был. Поверх бумаг, блокнотов, школьных докладов, контрольных и прочих важных материалов, что я собрала за время нашего знакомства, — две маленькие стопки аудиокассет и портативный магнитофон.

Где-то на этой пленке записана истина, абсолютная правда, если таковая существует. И меньше всего на свете мне хочется слушать эти кассеты. Прошло немало времени со дня их записи; с того момента, как на магнитном слое отпечатались слова. Это не моя история, но она соприкасается с моей; и это единственное доказательство того, что Яма — не изощренный вымысел, не глупая игра, не несчастный случай. Потому что это не так. Ведь я была там.

Ждать осталось недолго. Детство формирует нас и делает такими, какие мы есть. Как только определена основная идея, жизнь движется согласно законам, которые мы сами себе установили. Взрослея, мы осознаем эти законы и строим свое дальнейшее существование на их основе. Где и как случается переход от одного состояния к другому — субъективно для каждого. Некоторым так и не удается повзрослеть и узнать себя. Они теряют половину жизни, думая, что чего-то достигли; они не знают, где искать корень, основу существования, в то время как достаточно всего лишь заглянуть в себя.

Глава 3

По дороге в туалет Майку пришлось переступить через лужицы, оставшиеся после обеденного мытья посуды. В тесной уборной было холодно; сорокаваттовая лампочка зловеще мерцала над головой. Жирная вода спиралью стекала к кромке решетки в полу и с мерным плеском падала вниз, в длинный подземный канал, уносящий в море шелуху миллионов жизней. Представив эту картину, Майк неуверенно улыбнулся, застегнул молнию, повернулся и пошел к остальным, в более ярко освещенную комнату.

— Пора устроить сиесту, — потягиваясь, зевнула Фрэнки. — Бесчеловечно заниматься чем-то после обеда; можно только спать.

— Отличная философия, — пробормотал Джефф.

— А мне казалось, что сиеста — это марка машины, — хихикнула Алекс.

— Умоляю, только не начинай, — попросил Майк. — Дай нам передышку — хотя бы на три дня.

— Даже меньше, — заметила Алекс. — Два с половиной.

— Думаю, сегодня вечером нужно устроить влом в новый дом, — предложил Джефф. — Чтобы обжиться как следует.

— Ты имеешь в виду новоселье?

— А вот это, — ответил он, — полностью зависит от гостей.

— Полуденная лампочка иссушает землю, — продекламировал Майк. — Цикады и... прочие ползучие твари беспечно поют в апельсиновых рощах.

— Думаешь, стоит приглашать Майка? — с серьезным видом спросила Алекс.

— Хм. Без него мы бы вполне обошлись. Но было бы жестоко его прогнать, так что придется пригласить.

— Фрэнки тоже нужно пригласить, — сказала Фрэнки. — Когда закончится сиеста.

— Одинокая крестьянка бредет по травке с котомкой, — нараспев продолжил Майк. — Но нет! Это же Фрэнки, она несет льняной сверток с рахат-лукумом на дальний рынок, чтобы продать его за гроши.