Дрожащая скала - Берте (Бертэ) Эли. Страница 2

Простой и нецеремонный с низшими, он с удовольствием говорил с ними на местном наречии, за что не позволявшие себе популизма дворяне прозвали его бретонствующим бретонцем. Но насколько молодой владелец острова Лок ласков был к крестьянам, настолько же выказывал он холодности и осторожности к соседям буржуа. Напротив Лока, на твердой земле, был значительный городок, называемый Сент-Илек. Проживали там чиновники, зажиточные домовладельцы со своими семействами, наконец, то, что обыкновенно в провинциальной глуши называется обществом. Альфред де Кердрен довольно охотно бывал на собраниях сент-илекской буржуазии, но тут он выказывал во всей строгости те привилегии, которые давали ему знатное имя и сорок поколений предков. Гордый, презрительный, иногда даже колкий с мужчинами, свои прекрасные манеры и свойственную ему грациозность сохранял он только с женщинами, из которых многие были молоды и прелестны. В особенности он старался выказывать свои права перед теми, которых почитал способными их оспаривать. Но благодаря обаянию, окружавшему имя потомка де Кердренов, даже в эту эпоху новомыслия ему охотно прощали аристократическую гордость. Особенно женщины извиняли ему эту спесь, которая, обнаруживаясь в полной силе в отношении к сильному и тиранскому полу, перед ними одними исчезала или превращалась в учтивость.

Таково было физическое, моральное и социальное положение Альфреда де Кердрена в то время, когда начинается эта история.

В одно октябрьское утро Альфред, снаряженный по-охотничьи, с превосходным двуствольным ружьем под мышкой, с прекрасной испанской собакой, бежавшей перед ним и весело лаявшей, вышел из дома на любимое свое занятие – охоту. Зеленый кафтан с серебряными пуговицами, темные казимировые панталоны и плотно стянутые туфли не скрывали прекрасных и мощных форм его тела. Треугольная шляпа, надетая несколько набекрень на напудренные волосы, придавала лицу его выражение упрямое, даже слегка дерзкое, что прелесть как шло ему. К великому сожалению Альфреда, ни один волос не украшал его юношеского подбородка, и, хотя мужественные черты его лица и черные глаза свидетельствовали об известной энергии характера, выражение это обыкновенно скрывалось у него под видом веселости и живости. Идя, он весело напевал какую-то охотничью песню, между тем как вертлявая собака чертила вокруг него большие круги, как бы разделяя его веселость.

На дубах и вязах, окружавших жилище, осень успела уже высушить листья, но все-таки их было еще достаточно для создания тени и оживления пейзажа. Сильный западный ветер, поднявшийся ночью, свистел по долине, далеко унося поблекшую сухую траву. Несмотря на это, небо было безоблачно и солнце всходило на лазурном горизонте. Вдали море бороздили широкие, зеленоватые валы, увенчанные хлопьями пены.

Альфред шел той дорогой, которая вела к деревне, столице острова, и достигнув покрытой лесом возвышенности, откуда виднелась деревушка с ее готической церковью, маленький порт с его барками, лениво лежавшими на сухом песке, канал с его утесами и туманные берега континента, он остановился и, по-видимому, заколебался, какое ему взять направление. Он уже хотел было поворотить налево по тропинке, углублявшейся в самую отдаленную часть его владения, когда, взглянув вниз, увидел человека, быстро взбиравшегося по крутой возвышенности. Тотчас Альфред положил наземь свое ружье и с улыбкой на губах стал поджидать идущего, чья быстрая походка не соответствовала тайной мысли, его занимавшей.

Подходившему на вид можно было дать под шестьдесят, и костюм его был весьма привычен в округе: штиблеты, широкие панталоны, кафтан, длинный жилет, шляпа с большими полями и висящие по плечам волосы; все платье на нем было черного цвета, из сукна гораздо более тонкого, чем то, какое обыкновенно носят бретонские крестьяне. Кроме того, от простых обитателей острова Лок он значительно отличался и сановитостью вида. Альфреду нетрудно было узнать в нем старого Конана, побелевшего на службе его фамилии и со смертью видама сделавшегося его управителем, мажордомом, поверенным, наконец, первым министром его миниатюрного правительства.

– А! Конан! – весело сказал он по-бретонски, как только старик смог слышать его. – Что это у тебя такая растрепанная фигура и такой зловещий вид? Готов пари держать, что ты опять политиканствовал там с этими сент-илекскими ротозеями? Так, так, ну, что же, правда ли, как ты утверждал три дня тому назад, что король подвел мину под Париж и взорвал его на воздух на двести футов?.. Ну-ка, открывай и развязывай свою суму проворнее: что нового нынче утром?

Конан обнажил свою седую голову и почтительно поклонился ветреному своему господину.

– Над вестями, которые я принес теперь, нечего смеяться, сударь, – сказал он многозначительным тоном, – тут скорее надобно плакать… Это не оттуда совсем… Говорят, разбойники-то парижские пошли силою на Версаль, перебили королевскую стражу и взяли в плен короля, королеву и дофина…

Несмотря на обычную свою беззаботность, Альфред вздрогнул:

– Возможно ли? – вскричал он. – Королевская фамилия в плену… Стража… И что говорят, много ли побито храбрых солдат?

– Ах, сударь, много… больше двухсот тысяч…

Этой цифры было достаточно для полного разуверения молодого де Кердрена. Он громко захохотал.

– Ну! Ну! Верно, так же перебили стражу и пленили королевскую фамилию, как взорвали Париж… Довольно об этом. Я теперь хочу пошататься по берегу около Пьер-Леве. По этому западному ветру там непременно должны быть черные утки, и до прилива я, верно, сделаю несколько добрых выстрелов.

– Ах, сударь, сударь, – сказал Конан печально, —время ли думать об охоте?.. Вы все не верите мне, я вижу, а между тем вокруг вас такое делается… Соседние замки пустеют один за другим, сударь, – продолжал он, возвысив голос. – Я узнал, что еще эмигрировали – как это называют – граф де Керкарадек, маркиз де Леневен и почтенные дамы семейства де ла Мария.

– Ты все толкуешь мне, мой добрый Конан, о стариках да о женщинах, которых малейший случай должен пугать до полусмерти, потому что они богаты и беззащитны; но мне-то чего бояться здесь, у себя, всех этих революций и революционеров? Кто подумает беспокоить меня на этой заброшенной среди океана бесплодной скале! Я могу спокойно продолжать охотиться в своих владениях.

– А между тем, что бы вы стали делать, сударь, если бы в одно прекрасное утро пришли в Лок, чтобы завладеть островом и убить вас?

– Что бы я сделал, черт возьми! Я вооружил бы шесть своих вассалов, назначил бы своего храброго Конана главнокомандующим и во главе этой армии мужественно напал бы на неприятеля… Враг должен был бы быть воплощенным дьяволом, если бы я в одно мгновение не сбросил его в море!

И Альфред снова разразился хохотом. На этот раз старый управитель, казалось, вовсе не воспринял дурно веселость своего господина.

– Именно эта мысль и должна была прийти вам в голову, – сказал он с видимым удовольствием. – Вы достойный преемник храбрых де Кердренов, которые были в постоянной войне со своими родственниками и соседями… И осады всегда были благоприятны вашему роду, ни один замок ваших предков не был осажден без того, чтобы из этого не вышло для них какой-нибудь огромной выгоды… Да, да, вы правы: осада была бы полезна, она весьма возвысила бы честь фамилии в теперешние времена!

Хотя владелец острова Лок давно привык к странностям своего мажордома, однако не мог скрыть своего удивления, видя, что тот принял шутку за нечто серьезное.

– Как, Конан, – спросил он, – если бы в самом деле мне пришла мысль сопротивляться, неужели ты думаешь, что я нашел бы здесь людей, расположенных меня защищать?

Глаза старика воодушевились:

– Святой Ив и святой Ифлам, блаженные мои патроны! – вскричал он. – За одного я всегда могу отвечать вам!.. Пока Кердрен будет жив, он всегда найдет Конана готовым защищать его!.. А вассалы, – продолжал он, грозно сжав палку, которая была у него в руке, – желал бы я видеть, как они призадумаются! Да если эти презренные трусы не дадут убить себя до последнего, я сам это сделаю… Впрочем, надобно отдать им справедливость, они все до одного любят вас… Конечно, и есть за что: вы так их балуете! Оказываете им столько чести, позволяя… Но вы не желаете, чтобы говорили об этом!