Стихотворения 1823-1836 - Пушкин Александр Сергеевич. Страница 11

* * *

Храни меня, мой талисман 100 ,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи, -
Храни меня, мой талисман.
В уединеньи чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило...
Оно сокрылось, изменило...
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман

АНДРЕЙ ШЕНЬЕ 101

ПОСВЯЩЕНО Н. Н. РАЕВСКОМУ.

Ainsi, triste et сарtif, mа lyre toutefois

S'eveillait...

Меж тем, как изумленный мир
На урну Байрона взирает,
И хору европейских лир
Близ Данте тень его внимает,
Зовет меня другая тень,
Давно без песен, без рыданий
С кровавой плахи в дни страданий
Сошедшая в могильну сень.
Певцу любви, дубрав и мира
Несу надгробные цветы.
Звучит незнаемая лира.
Пою. Мне внемлет он и ты.
Подъялась вновь усталая секира
И жертву новую зовет.
Певец готов; задумчивая лира
В последний раз ему поет. 102
Заутра казнь, привычный пир народу;
Но лира юного певца
О чем поет? Поет она свободу:
Не изменилась до конца!
"Приветствую тебя, мое светило!
Я славил твой небесный лик,
Когда он искрою возник,
Когда ты в буре восходило.
Я славил твой священный гром,
Когда он разметал позорную твердыню
И власти древнюю гордыню
Развеял пеплом и стыдом;
Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,
Я слышал братский их обет,
Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ.
Я зрел, как их могущи волны
Все ниспровергли, увлекли,
И пламенный трибун предрек, восторга полный,
Перерождение земли.
Уже сиял твой мудрый гений,
Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени,
От пелены предрассуждений
Разоблачался ветхий трон;
Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: Блаженство!
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, — не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
Завешен пеленой кровавой:
Но ты придешь опять со мщением и славой, -
И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
Все ищет вновь упиться им;
Как будто Вакхом разъяренный,
Он бродит, жаждою томим;
Так — он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
Так буря мрачная минет!
Но я не узрю вас, дни славы, дни блаженства:
Я плахе обречен. Последние часы
Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою
Палач мою главу подымет за власы
Над равнодушною толпою.
Простите, о друзья! Мой бесприютный прах
Не будет почивать в саду, где провождали
Мы дни беспечные в науках и в пирах
И место наших урн заране назначали.
Но, други, если обо мне
Священно вам воспоминанье,
Исполните мое последнее желанье:
Оплачьте, милые, мой жребий в тишине;
Страшитесь возбудить слезами подозренье;
В наш век, вы знаете, и слезы преступленье:
О брате сожалеть не смеет ныне брат.
Еще ж одна мольба: вы слушали стократ
Стихи, летучих дум небрежные созданья,
Разнообразные, заветные преданья
Всей младости моей. Надежды, и мечты,
И слезы, и любовь, друзья, сии листы
Всю жизнь мою хранят. У Авеля, у Фанни 103 ,
Молю, найдите их; невинной музы дани
Сберите. Строгий свет, надменная молва
Не будут ведать их. Увы, моя глава
Безвременно падет: мой недозрелый гений
Для славы не свершил возвышенных творений;
Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь... и, может быть, утешен буду я
Любовью; может быть, и Узница моя 104 ,
Уныла и бледна, стихам любви внимая..."
Но, песни нежные мгновенно прерывая,
Младой певец поник задумчивой главой.
Пора весны его с любовию, тоской
Промчалась перед ним. Красавиц томны очи,
И песни, и пиры, и пламенные ночи,
Все вместе ожило; и сердце понеслось
Далече... и стихов журчанье излилось:
"Куда, куда завлек меня враждебный гений?
Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень,
Свободу, и друзей, и сладостную лень?
Судьба лелеяла мою златую младость;
Беспечною рукой меня венчала радость,
И муза чистая делила мой досуг.
На шумных вечерах друзей любимый друг,
Я сладко оглашал и смехом и стихами
Сень, охраненную домашними богами.
Когда ж, вакхической тревогой утомясь
И новым пламенем незапно воспалясь,
Я утром наконец являлся к милой деве
И находил ее в смятении и гневе;
Когда, с угрозами, и слезы на глазах,
Мой проклиная век, утраченный в пирах,
Она меня гнала, бранила и прощала:
Как сладко жизнь моя лилась и утекала!
Зачем от жизни сей, ленивой и простой,
Я кинулся туда, где ужас роковой,
Где страсти дикие, где буйные невежды,
И злоба, и корысть! Куда, мои надежды,
Вы завлекли меня! Что делать было мне,
Мне, верному любви, стихам и тишине,
На низком поприще с презренными бойцами!
Мне ль было управлять строптивыми конями
И круто напрягать бессильные бразды?
И что ж оставлю я? Забытые следы
Безумной ревности и дерзости ничтожной.
Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный,
Ты, слово, звук пустой...
О, нет!
Умолкни, ропот малодушный!
Гордись и радуйся, поэт:
Ты не поник главой послушной
Перед позором наших лет;
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных; 105
Твой бич настигнул их, казнил
Сих палачей самодержавных;
Твой стих свистал по их главам;
Ты звал на них, ты славил Немезиду;
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и деву-эвмениду!
Когда святой старик от плахи отрывал
Венчанную главу рукой оцепенелой,
Ты смело им обоим руку дал,
И перед вами трепетал
Ареопаг остервенелый.
Гордись, гордись, певец; а ты, свирепый зверь,
Моей главой играй теперь:
Она в твоих когтях. Но слушай, знай, безбожный:
Мой крик, мой ярый смех преследует тебя!
Пей нашу кровь, живи, губя:
Ты все пигмей, пигмей ничтожный.
И час придет... и он уж недалек:
Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец. Отечества рыданье
Разбудит утомленный рок.
Теперь иду... пора... но ты ступай за мною;
Я жду тебя".
Так пел восторженный поэт.
И все покоилось. Лампады тихий свет
Бледнел пред утренней зарею,
И утро веяло в темницу. И поэт
К решетке поднял важны взоры...
Вдруг шум. Пришли, зовут. Они! Надежды нет!
Звучат ключи, замки, запоры.
Зовут... Постой, постой; день только, день один:
И казней нет, и всем свобода,
И жив великий гражданин
Среди великого народа 106 .
Не слышат. Шествие безмолвно. Ждет палач.
Но дружба смертный путь поэта очарует 107 .
Вот плаха. Он взошел. Он славу именует... 108
Плачь, муза, плачь!..

100

«Храни меня, мой талисман...». См. выше прим. к стих. «Сожженное письмо»


101

Андрей Шенье (1762-1794) — французский поэт, во время революции оставался в лагере умеренных и выступал в печати в защиту жирондистов, а во время процесса короля Людовика XVI — в его защиту. Это вызвало подозрение якобинского правительства, Шенье был обвинен в заговоре в пользу монархии и казнен 7 термидора (26 июля 1794 г.), за два дня до падения диктатуры Робеспьера (об отношении Пушкина к якобинцам см. в статье о стихотворениях Пушкина; т. 1).

Стихи Приветствую тебя, мое светило до Так буря мрачная минет были запрещены цензурой и заменены в печати четырьмя строками точек. После восстания декабристов они стали распространяться в рукописных копиях с неправильным заглавием «На 14 декабря» (стихотворение было написано за полгода до восстания на Сенатской площади). Стихи эти дошли до правительства, началось расследование, и Пушкину пришлось четыре раза в продолжение 1827 г., в Москве и Петербурге, давать официальные объяснения о происхождении и смысле предъявляемых ему стихов из «Андрея Шенье». Приводим объяснение самим Пушкиным этого текста (из показания 27 января 1827 г.):

"Они явно относятся к французской революции, коей А. Шенье погиб жертвою. Он говорит:

Я славил твой небесный гром,
Когда он разметал позорную твердыню.
Взятие Бастилии, воспетое Андреем Шенье.
Я слышал братский их обет,
Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ -
Присяга du jeu de paume {1} и ответ Мирабо: allez dire a votre maitre etc. {2}.
И пламенный трибун — и проч.
Он же, Мирабо.
Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени -
Перенесение тел Вольтера и Руссо в Пантеон.
Мы свергнули царей — в 1793 г.
Убийцу с палачами
Избрали мы в цари -
Робеспьера и Конвент".

«Андрей Шенье» — одно из важнейших автобиографических стихотворений Пушкина, сближавшего свою судьбу гонимого тираном поэта с судьбой Андрея Шенье. Эпиграф из Андрея Шенье первоначально был эпиграфом к тетради лирических стихотворений, в которой поэт писал в ссылке.

Стихи Гордись и радуйся, поэт до Кинжал и деву-эвмениду намекают на стихотворения «Вольность»; и «Кинжал», политические эпиграммы. Стихи ...а ты, свирепый зверь до Разбудит утомленный рок были обращены, в сущности, к Александру I. Поэт писал 13 июля 1825 г. Вяземскому: «Читал ты моего А. Шенье в темнице? Суди обо мне, как иезуит — по намерению» (см. т. 9). После смерти Александра I, 4-6 декабря 1825 г., он писал Плетневу:

«Душа! я пророк, ей-богу пророк! Я Андрея Шенье велю напечатать церковными буквами во имя отца и сына etc.» (см. т. 9).

Первые три строфы — посвящение стихотворения H. H. Раевскому (младшему), о чем сам поэт писал Плетневу около 19 июля 1825 г. (см. т. 9).

1) В зале для игры в мяч (франц.). Имеется в виду клятва депутатов французского Национального собрания от третьего сословия — сопротивляться деспотизму короля.

2) Идите, скажите своему господину, и т. д. (франц.). Начало известного ответа Мирабо 23 июня 1789 г. церемониймейстеру короля на его предложение очистить «зал для игры в мяч»: «Идите, скажите своему господину, что мы находимся здесь по воле народа и что изгнать нас можно только штыками».

1) Как последний луч, как последнее веяние ветра

Оживляет вечер прекрасного дня,

Так у подножья эшафота я еще пробую свою лиру.

(См. Последние стихи Андрея Шенье) (франц.).

2) Авель, милый наперсник моих юношеских тайн (Элегия I) (франц.).

3) Фанни, одна из любовниц Андрея Шенье. См. оды, к ней обращенные (франц.).

4) См. Юная Пленница (М-ль де Куаньи) (франц.).

5) См. его ямбы.

Шенье заслужил ненависть мятежников. Он прославлял Шарлотту Корде, клеймил Колло д'Эрбуа, нападал на Робеспьера. — Известно, что король испрашивал у Конвента письмом, исполненным спокойствия и достоинства, права апеллировать к народу на вынесенный ему приговор. Это письмо, подписанное в ночь с 17 на 18 января, составлено Андреем Шенье, (А. де ла Туш) (франц.).

6) В свои последние минуты они беседовали о поэзии. Она была — для них, после дружбы, прекраснее всего на свете. Предметом их разговора и последнего восхищения был Расин. Они решили читать его стихи. Выбрали они первую сцену Андромахи.

(А. де ла Туш) (франц.).

7) все же здесь у меня кое-что было (франц.).


102

Comme un dernier rayon, comme un dernier zephyre Anime le soir d'un beau jour, Au pied de l'echafaud j'essaie encor ma lyre. (V. Les derniers vers d'Andre Chenier).


103

У Авеля, y Фанни.

Abel, doux confident des mes jeunes mysteres (El. I): один из друзей А. Ш. Fanni, l'une des maitresses d'An. Ch. Voyez les odes qui lui sont adressees.


104

И Узница моя. V. La jeune Captive (M-lle de Coigny).


105

Voyez ses iambes.

Chenier avait merite la haine des factieux. Il avait celebre Charlotte Corday, fletri Collot d'Herbois, attaque Robespierre. — On sait que le roi avait demande a l'Assemblee, par une lettre pleine de calme et de dignite, le droit d'appeler au peuple du jugement qui le condamnait. Cette lettre signee dans la nuit du 17 au 18 janvier est d'Andre Chenier.

(H. de la Touche.)


106

Он был казнен 8 термидора, т. е. накануне низвержения Робеспиерра.


107

На роковой телеге везли на казнь с Ан. Шенье и поэта Руше, его друга. Ils parlerent de poesie a leurs derniers moments: pour eux apres l'amitie c'etait la plus belle chose de la terre. Racine fut l'objet de leur entretient et de leur derniere admiration. Ils voulurent reciter ses vers. Ils choisirent la premiere scene d'Andromaque.

(H. de la Touche.)


108

На месте казни он ударил себя в голову и сказал: pourtant j'avais quelque chose la.