Бессильные мира сего - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 13

Излагая все это, он даже серым перестал быть - он сделался розовым, звонким пионером-комсомольцем, он помолодел лет на тридцать-сорок. Он сделался счастлив. Он явно забыл, что марки этой у него больше нет. Он вообще все забыл, глаза у него теперь стали большие, блестящие и радостные, а ладошки его так и летали, как это и полагалось у вдохновленного поэта или трибуна. И все, что он говорил, было правдой.

- А откуда она у вас? - спросил Работодатель, и Тельман Иванович тотчас же замолчал, словно ему перехватили горло.

Работодатель терпеливо ждал. В комнате было так тихо, что Юрий, кажется, даже слышал слабое сипение магнитофонной ленты в кассетнике.

- Зачем? Ну зачем вам это знать? - прошептал наконец Тельман Иванович, да с такой мукой в голосе, но Работодатель, похоже, несколько смягчился.

- Можно ведь без деталей, - проговорил он сочувствующе. - Как, что, когда - это не важно. Я хотел бы только знать, кто был последним владельцем? До вас?

- Не знаю, - сказал (выдавил из себя с очевидным трудом) Тельман Иванович.

(Правда, констатировал Юрий - не без удивления.)

- Как так? - сказал Работодатель. Он тоже был удивлен. - Как это может быть? Чтобы вы этого не знали?

Тельман Иванович молчал. Он опять молчал - снова серый, крысоватый, унылый, и снова рассматривал сизые свои ручонки, смирно сложенные на коленях.

- Ну, хорошо, - сказал Работодатель. - Ладно. Господь с вами. Не хотите - не надо. Обойдемся. А как все-таки зовут вашего академика? Да не упрямьтесь вы, в самом деле! Вы ведь уже все про него рассказали: академик, химик, марки собирает, крупный спец по английским колониям... Петербуржец. Неужели вы полагаете, что мы его теперь не вычислим? Да вычислим, конечно же, только лишний шум поднимем своими расспросами. Подумайте сами: ну зачем нам с вами лишний шум?

Тельман Иванович, видимо, был этой энергичной речью вполне убежден, но повел себя тем не менее несколько неожиданно. Он вдруг поднялся из кресла, наклонился над столом Работодателя и, сказав негромко: "Где тут у вас можно?..", принялся ему что-то царапать на четвертушке листка.

- Только не надо "ля-ля-ля". Я вам ничего не говорил! - объявил он не без торжественности и демонстративно двинул листок Работодателю под нос. Потом вернулся в кресло, посмотрел почему-то на Юрия (впервые за все это время - с вызовом посмотрел, горделиво, "знай наших") и повторил: - Не надо "ля-ля-ля". Не сказано - значит, не сделано!

Некоторое время Работодатель разглядывал его с видом, пожалуй, слегка ошеломленным, взял листок, прочитал написанное, удовлетворенно кивнул, а затем извлек из нагрудного карманчика тускло блеснувший "ронсон", выщелкнул длинный синеватый огонек, поднес к нему листочек и, подождав, пока огонь доберется до пальцев, бросил обугленные останки в медную пепельницу.

- Так? - спросил он у Тельмана Ивановича.

- Можно и так, - согласился Тельман Иванович как бы равнодушно, но на самом деле очень довольный.

- Только так! - произнес Работодатель строго и принялся размешивать и растаптывать пепел огрызком карандаша.

- У меня сложилось несколько противоречивое впечатление о вашем деле, - сказал он. - Мне нужно подумать, прежде чем я приму окончательное решение. Поспешность здесь не нужна и даже вредна. Мой совет: никаких самостоятельных действий. И вообще никаких действий. Сейчас внесете моему секретарю двести у.е. - за консультацию. В течение двух дней я вам позвоню, мы встретимся снова и, может быть, заключим договор. Об условиях договора тогда же, но учтите заранее: мы фирма дорогая.

Тельман Иванович печально кивал. Он был со всем согласен. Он, кажется, вообще больше не слушал, что ему говорят. И едва только Работодатель сделал паузу - значительную паузу перед тем, как сформулировать самое деликатное, - Тельман Иванович вдруг сообщил:

- У меня отец был филателистом...

Работодатель вежливо замолчал, ожидая продолжения, но продолжения все не было и не было, минута прошла (это очень долго, когда в разговоре возникает минутная пауза, это мучительно долго - безнадежно глухая пропасть немого времени), потом пошла другая, и тут наконец Тельмана Ивановича прорвало.

...У него отец был филателистом. Не знаменитым каким-нибудь, нет, денег вечно не хватало, но зато самоотверженным и знающим, Тельман Иванович многому у него научился и вообще пошел по стопам. Так вот отец привез из Германии, после войны, в качестве трофея, некоторое количество марок время тогда было такое, многие целыми чемоданами привозили, и некоторые, ныне замечательные, коллекции начали произрастание свое именно тогда, из этих самых чемоданов. У отца же никаких чемоданов в помине не было - так, несколько альбомов и обувная коробка, набитая марками разных стран и времен. И вот много лет спустя, уже отца в живых не было, уже сам Тельман Иванович выбился в люди и стал известен в кругах специалистов, попалась ему под руки эта коробка, и решил он разобраться, что там за материал и не найдется ли там что-нибудь интересненькое.

...В коробке среди прочего обнаружился желтый, плотный конверт из-под фотобумаги "кодак", а в конверте этом - несколько десятков самых разных марок, в том числе и на обрывках конвертов. Вообще говоря, "марки на вырезке" (то есть аккуратно вырезанные из конверта таким образом, чтобы остались тут же при марке почтовые штемпеля, служебные наклейки и прочая специфическая мутотень), такие марки ценятся особо, но здесь, в желтом конверте, наличествовали только какие-то драные обрывки конвертов и открыток, грязноватые, иногда даже замасленные и совершенно неколлекционные на вид. Он собрал их в общую кучу и положил в кювету с теплой водой, чтобы отмокли от бумаги сами марки - в основном "рядовые немецкие княжества и кое-какая небезынтересная Швейцария". Каково же было его изумление, когда полчаса спустя обнаружил он в остывшей воде - среди обрывков размокшей бумаги и отклеившихся свободно плавающих рядовых марок это ослепительное чудо на розовой бумаге, Британскую эту Гвиану номер один, в великолепном состоянии, прекрасно обрезанную, "экземпляр кабинет" или даже "люкс-сьюперб", чистую, негашеную, но, к сожалению, правда, без клея. Не исключено, между прочим, что изначально она была даже с клеем, как и положено быть чистой почтовой марке, да в теплой воде клей безвозвратно растворился... но возможно, что клея у нее не было никогда, как это встречается частенько у марок, выпускаемых в жарких тропических странах...