Бессильные мира сего - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 58

- А наплевать. Все вредно. Поправьте меня, если я ошибаюсь: "Все, что есть приятного в жизни..."

- "Все, что есть хорошего в жизни, либо аморально, либо незаконно, либо ведет к ожирению". Первый постулат Пардо. Ладно, убедили. Будет вам рыбный суп с черным хлебом с аджикой.

- С хлебом с маслом и с аджикой!

- С маслом и с аджикой.

Сэнсей удовлетворенно вздохнул, снова лег навзничь и сложил ладони на груди.

- Замечательно, - сказал он. - Тогда я еще погоризонталю. После обеда сон - серебро, а до обеда - золото!

Роберт не стал спорить. Он вернулся к себе, на рабочее место, и сейчас же позвонили в дверь. Никому не было назначено на это время, и Роберт, заранее насупившись, пошел смотреть, кто там еще пожаловал. Оказывается, пожаловал несчастный Вадим Резалтинг-Форс, уже вполне протрезвевший, но - в своей штопаной серой штормовке, в кепчонке своей кожаной - похожий не то на бомжа, не то на студента-пропойцу, - замерзший, скукоженный, красноносый и мокрый.

- Я - к сэнсею, - объявил он прямо с порога в ответ на изумленно-неприветливый взгляд Роберта.

- Сэнсей занят.

Он словно ждал этого.

- Ну я тогда просто с тобой посижу. Можно? Или ты тоже занят?

И такая жалкая готовность принять самое худшее, такая раздавленная гордыня, такая безнадежность пополам с жалобной заносчивостью прозвучали в этом вопросе, что Роберт, сам того не желая, посторонился и пропустил его в дом.

В прихожей он велел ему раздеться, повесить штормовку на плечики, велел кеды отсырелые снять и надеть гостевые тапочки, завел в туалетную, дал полотенце - вытереть морду. Вадим подчинялся беспрекословно и даже с готовностью, и Роберт подумал, что давно уже не видел такого Вадима: тихого, покорного, послушного. Видимо, вчерашнее "очищение подпространства души" сделало свое светлое дело.

Сначала он хотел отвести его в дежурку, а потом решил, что это будет слишком близко к сэнсею, и выбрал кухню. Тем более, что скоро все равно надо будет готовить обед.

На кухне Вадим, как благовоспитанный мальчик, уселся на табуретку ладошки под себя, - и они поговорили. Вполне светски.

- Чайку заварить?

- Чай-кю?

- Да, чайкю. Заварить?

- А какой у тебя?

- "Крепкий".

- Ну, уж я надеюсь, что не жидкий...

- Да нет. Называется так: чай "Императорский. Крепкий".

Вадим задумчиво спел:

- "Чай "Великий Тигр" каждый выпить рад"...

- Понятно. Может, кофей-кю?

- "Кофе пить будем и державу подымем!.."

- Хм. Ты сегодня в хорошей форме. Может, водочки?

- Нет, - сказал Вадим решительно. - Хватит с меня. Тем более, я теперь человек внутренне чистый. Зачищенный, так сказать. Кстати, ты видел, как он это делает?

- Богдан? Нет. Не видел никогда. А что?

- Так. Интересно было бы посмотреть. "Зачистка", как никак, не хрен собачий. "Зачищение подпространства".

- Не знаю, не видел, - повторил Роберт. - Знаю, что он ушел к тебе со своим воспитуемым, с Вовой с этим, а потом через полчаса вышел, очень мрачный, и сказал: "Все, хватит с него, засранца..." То есть - с тебя.

- А Вова что сказал?

- А Вова не сказал ничего. У Вовы был такой вид, будто он вообще смутно представляет, где он находится и который на дворе год.

- Сильная штука - эта зачистка, - сказал Вадим. - Я ничего не помню. А проснулся - будто это не я. Будто выздоровел от какой-то застарелой пакости... Представляешь?

- Нет.

Вадим покивал, глядя мимо Роберта в окно.

- Будто совсем новый человек, причем даже малознакомый. Мощная штучка - наш Богдаша. А я, надо признаться, никогда в него по-настоящему не верил. Думал, все это так, залепуха. Для старух... - Он помолчал. - Впрочем, в любом случае все это ненадолго. Увы.

Роберт не захотел уточнять. Да он и сам знал, что ненадолго.

- А Матвей где? - спросил он. Просто так спросил. Чтобы переменить тему.

- Я от него улизнул.

- Правда? А я думал, он внизу, у себя в машине сидит.

- Он наверняка сидит где-нибудь у себя в машине, но вряд ли внизу... А зачем он тебе?

- Да так. Поговорить хотел.

- А ты поговори со мной, - предложил Вадим. С самым серьезным видом.

(О чем? - сейчас же захотелось Роберту спросить. О чем нам с тобой сейчас разговаривать? Жаловаться друг другу, какие мы несчастные полураздавленные жертвы рэкетиров?..)

- А что ты в этом смыслишь? - сказал Роберт вместо этого.

- В чем?

- "Вселенную создал Бог" - это Гёделевское утверждение или нет?

- Что значит - Гёделевское?

- Ну такое, которое нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Вадим посмотрел, искрививши рот, а потом пробормотал:

- Мне бы твои заботы.

И тогда Роберт вдруг решился. Какого черта? Пусть знает. Он же до сих пор надеется на что-то, приперся вот - унижаться...

- Ты зря сюда приперся, - сказал он. - Сэнсей не станет нам помогать, причем по двум даже причинам. Во-первых, он явно хочет, чтобы мы сами решили эту твою проблему. Без него.

- Понятно. А во-вторых?

- А во-вторых, Аятолла его клиент.

- Врешь, - сказал Вадим, и глаза у него снова сделались вчерашние глаза неудачливой нищенки, только трезвой.

- К сожалению, нет. Не вру. Так что придется тебе рассчитывать только на себя.

Теперь Вадим смотрел на него с внезапным удивлением.

- Слушай, ты - жестокий человек. Почему? Или ты меня за что-нибудь не любишь?

- Да ничего подобного, - сказал Роберт нервно. - Просто мне надоело смотреть, как ты мыкаешься без всякого толку. Не поможет тебе никто, забудь. Мы - не способны, а он - не захочет.

- Ну, спасибо, - сказал Вадим медленно. - Утешил товарища. Спасибо тебе, родной мой и дорогой...

Роберт не стал дальше разговаривать. Он повернулся к Вадиму спиной и выдвинул (с грохотом) овощной ящик. Выбрал четыре картофелины покрупнее, бросил их (с грохотом) в мойку. Потянулся за ножом. На душе было погано, словно он сделал какую-то ненужную и совсем бесполезную пакость. Хотя на самом-то деле давно уже надо было ему сказать все, как оно есть. Правду. Горько-соленую. Правда вообще - штука малоаппетитная, а иногда и вовсе несъедобная... Вот пусть он и переваривает эту свою горько-соленую, несъедобную. Тут уж ничего не поделаешь - ему теперь все равно с этим жить...