В мире фантастики и приключений. Выпуск 3 - Варшавский Илья Иосифович. Страница 58
Ответ на этот вопрос я должен получить немедленно, и от него самого. И все же я откладывал со дня на день свой визит к нему. Прежде чем идти к нему, нужно было познакомиться с его трудами. Кибернетический библиограф в университетской библиотеке дал мне все необходимые справки. Получив заказанные книги, я принялся за чтение. Я буквально заставил себя прочесть его научные работы. Приведя несколько фактических сведений о Марсе и его биосфере, он угощал читателя сомнительными гипотезами и наивными домыслами о разумных существах Вселенной. Его научно-фантастические рассказы были куда занимательнее. Но, к сожалению, он слишком много написал, чтобы я мог прочесть все им написанное.
Откладывать встречу не хотелось. Я позвонил ему, назвав, разумеется, не свое подлинное дильнейское имя, а земное, заимствованное у людей.
– Ларионов? - переспросил он. - Николай? Ну, что ж, Николай, по-видимому, придется отложить все дела, если вы уж так настаиваете. По правде говоря, я очень занят.
– Иммануил Кант тоже был очень занятый человек, но однако… - Я спохватился и не закончил фразу.
– Кант? - переспросил он. - Иммануил? Честно говоря, меня не очень интересуют кантианские идеи. Да я и не философ. Надеюсь, не из-за Канта вы так настаиваете на встрече?
– Нет, не из-за Канта. У меня есть более важные и менее отвлеченные причины.
– Вы меня буквально заинтриговали. А что это за причины, осмелюсь спросить?
– При встрече я расскажу о них.
– Ну, хорошо, - сказал он. - Я жду вас завтра в четыре часа.
Я до сих пор не могу себе простить, что пошел к Тунявскому, не прочтя предварительно все его научно-фантастические рассказы. Тогда бы я не попал в глупое положение. Но он слишком много написал, а еще больше напечатал, я же спешил встретиться с ним, спешил выяснить то, что не давало мне покоя. Мне было не до книг. Правда, я мог воспользоваться услугами автомата, реферировавшего сюжеты в Публичной библиотеке. Но я перестал ему доверять после того, как прочитал "Давида Копперфильда" и "Записки Пикквикского клуба", сличив их с этой краткой и лишенной юмора фабулой, с которой меня предварительно познакомил автомат.
Я не зря вспоминаю здесь произведения Диккенса. Придя к Тунявскому, я словно попал в тихий и идиллический девятнадцатый век. По странной прихоти или какой другой причине писатель-фантаст (он же астробиолог) поселил себя в старинном доме, похожем на музей быта и нравов. Я поднялся по лестнице в третий этаж и позвонил. Дверь открылась не только в квартиру, но в тихое диккенсовское столетие. Как раз в ту минуту, когда я вошел, начали бить старинные стенные часы. Они били мелодично, медленно, словно не отмеряя время, а возвращая его вам.
– А, Николай, - сказал Тунявский таким тоном, словно знал меня с детства. - Присаживайтесь. Курите? Могу угостить отличной гаванской сигарой.
В его кабинете стояла старинная мебель. Я сел в кресло, смутившее меня своей непривычной, располагающей к лени мягкостью. На стене висел пейзаж, тоже тихий и идилличный, как бы заманивающий в прошлое. Я подумал про себя: "Э, да ты совсем не тот, за кого я тебя принимал. Пишешь о будущем, а живешь в прошлом".
Тунявский угадал мои мысли. Усмехнувшись, он сказал:
– В такой тихой провинциальной обстановке легче мечтать о будущем, чем в кабинете космолета или подземных трассах, где все несется и спешит. Смелой мечте нужен контраст.
– Возможно, - ответил я.
Наступила пауза. Я воспользовался ею и спросил:
– Что вы знаете о Дильнее?
Он рассмеялся.
– И много и мало. А почему вас так интересует вымышленная планета?
– С таким же правом я мог бы сказать и про Землю, что она вымысел. Но за истину бы это принял только тот, кто никогда ее не видал.
– Что вы хотите сказать, Николай? Я не совсем понимаю вас. Ведь о Земле мы с вами знаем не из научно-фантастического рассказа, а о Дильнее вы узнали, прочтя мою повесть "Скиталец Ларвеф".
– "Скиталец Ларвеф"? У вас есть такая повесть? Я не читал.
На лице Тунявского появились признаки недовольства.
– Не читали? Не удосужились? Так для чего, черт бы вас побрал, вы спрашиваете меня о вымышленной Дильнее? Все, что я хотел и мог о ней сказать, я сказал в своей повести.
– Непременно прочту. Но меня удивляет, что вы так настойчиво называете ее вымышленной!
– Я ее выдумал.
– Вы слишком много на себя берете. Если вдуматься, это даже обидно. Представьте, что я пришел бы к вам и сказал, что я выдумал Землю. Наверно, вы обиделись бы на меня.
– На Земле я родился. Здесь я живу.
– А я родился на Дильнее. Устраивает это вас?
Он рассмеялся, на этот раз искренне, без позы.
– Меня-то это устраивает. Да еще как! Это льстит моему авторскому тщеславию. Но, кроме меня, есть здравый смысл, логика. А логику это едва ли может устроить.
– Не беспокойтесь. Логика не будет в обиде. Это факт. А как здравый смысл может возражать против очевидного факта?
– Очевидного? - Тунявский пожал плечами. - Никогда я не слышал столь лестного замечания. Я так убедительно описал Дильнею, что вы сочли ее за такую же реальность, как Земля.
– Я не читал вашу повесть. К сожалению, не читал. Я пока не могу судить о точности ваших описаний. Но я слишком хорошо помню Дильнею. Я родился на ней.
Он смотрел на меня, не скрывая тех чувств, которые возникли в нем в эту минуту. Недоумение, недоверие, мелькнувшая догадка, что его дурачат. Все это я прочел на его лице.
– Вот как, - сказал он вставая. - Вы родились на придуманной мною планете? Забавно! Но разрешите притронуться к вам и убедиться, что вы не фантом, а факт.
Он протянул свои длинные изящные пальцы и ущипнул меня, довольно больно ущипнул.
– Да, вы реальность. Но что привело вас сюда?
– Этот же самый вопрос мне задал Иммануил Кант. Правда, в более деликатной форме. Но если к Канту я шел обсуждать гносеологические проблемы, то к вам меня привела совсем иная причина. Я пришел спросить у вас, откуда вы получили сведения о Дильнее?
– Я уже ответил вам. Дильнею я придумал. Она существует лишь в моей голове и в сознании читателей, запомнивших мою повесть "Скиталец Ларвеф".
– Непременно прочту вашу повесть.
– Прочтите. Она довольно занимательна.
– Прочту. А в ней есть какие-нибудь факты?
– Нет, только вымысел.
– И вы настаиваете на этом? Для чего? Чтобы замести следы? Неужели я поверю вам, что Дильнея вымысел, когда я сам оттуда.
– Но вы же назвали свое имя. Вы Николай Ларионов.
– Там меня звали по-другому. Я Ларвеф!
В насмешливых глазах Тунявекого мелькнуло что-то вроде страха и исчезло. Потом сменилось сочувствием.
– Ну, хорошо, хорошо! - сказал он. - Я верю! Верю! Вам нужно отдохнуть, сменить обстановку. Давно вы из больницы? У вас было нервное потрясение?
– Вы ошибаетесь. Я здоров. Ну, что ж. Вы не верите словам, но у вас нет основания не верить фактам.
Я вынул из кармана футляр, достал комочек вещества и положил его на стол.
– Эроя, - сказал я тихо, - ты слышишь меня?
– Слышу, - ответила она, - что ты хочешь, милый?
– Я хочу, чтобы ты поговорила с этим человеком, рассказала ему - кто мы и откуда. Он уверяет меня, что он придумал нас с тобой.
И Эроя не заставила себя долго просить. Она начала свой рассказ таким тоном, словно ей надоело хранить наше прошлое.
Потом не раз у себя в номере гостиницы мы с Эроей вспоминали этот эпизод. Нет, фантаст оказался не на высоте. Он попросту испугался, испугался, как пугались люди восемнадцатого века, верящие в существование злых и потусторонних сил. От испуга он потерял дар красноречия и чувство юмора. Впрочем, можно ли его за это осуждать? А разве не растерялся бы Герберт Уэллс, если бы его навестил Невидимка или Путешественник, вернувшийся из будущего на своей машине времени?
Он побледнел, упал в кресло. И мне пришлось рыться в его домашней аптечке, искать валерьяновые капли и валидол. К сожалению, я не захватил с собой дильнейских средств, с помощью которых он бы сразу почувствовал себя прекрасно.