Второе нашествие марсиан - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 14

Глаз до сих пор болит, заплыл и ничего не видит. Хорошо, что это левый глаз. Примочки Ахиллеса помогают лишь отчасти. Ахиллес говорит, что синяк будет заметен не менее недели. Сейчас он красно-синий, потом сделается зелёным, потом пожелтеет и исчезнет совсем. Какая всё-таки жестокость, какое бескультурье! Ударить пожилого человека, всего лишь собиравшегося задать невинный вопрос. Если марсиане начинают с этого, то я не знаю, чем они кончат. И жаловаться некому, одно только и остаётся делать – ждать прояснения обстановки. Глаз так болит, что страшно даже вспомнить, как я радовался сегодняшнему безмятежному утру. (Температура плюс двадцать, облачность ноль баллов, ветер южный, один метр в секунду.) Когда, позавтракав, я поднялся на чердак, чтобы произвести метеорологические наблюдения, я с некоторым удивлением заметил, что поля за городом приняли определённо синеватый оттенок. Вдали поля до такой степени сливались с лазурью неба, что линия горизонта как таковая была совершенно размыта, хотя прозрачность воздуха была очень хороша и всякая дымка отсутствовала. Эти новые марсианские семена взошли удивительно быстро. Надо ожидать, что не сегодня-завтра они окончательно забьют пшеницу.

Придя на площадь, я обнаружил, что почти все наши, а также огромное количество прочих обывателей, которым надлежало бы быть сейчас на работе, фермеры, а также школьники, которым надлежало бы заниматься играми, столпились вокруг трёх больших автофургонов, украшенных разноцветными плакатами и рекламными картинками. Я подумал было, что это бродячий цирк, тем более что рекламы предлагали полюбоваться несравненными канатоходцами и другими обыкновенными героями манежа, однако Морфей, стоявший здесь уже давно, объяснил мне, что никакой это не цирк, а передвижные донорские пункты. Внутри там помещаются специальные насосы с кишками, и при каждом насосе сидит здоровенный детина в докторском халате, который предлагает каждому, кто заходит, отсосать излишки, и даёт удивительную цену: пятёрку за стакан. «Какие излишки?» – спросил я. Оказалось, что излишки желудочного сока. Весь мир помешался на желудочном соке.

«Неужели это марсиане?» – спросил я. «Какие там марсиане, – сказал Морфей. – Здоровенные волосатые парни. Один кривой». «Ну и что же, что кривой? – естественно, возразил я. – Представитель любой расы, будь то на Земле или на Марсе, если ему повредят один глаз, становится кривым». Тогда я ещё не знал, что эти мои слова являются пророчеством. Просто меня раздражало самомнение Морфея. «В жизни не слыхал о кривых марсианах», – заявил он.

Публика вокруг прислушивалась к нашему разговору, и он в приступе тщеславия счёл необходимым поддержать своё сомнительное реноме дискуссионера. А ведь ничего в этом предмете не смыслит! «Никакие это не марсиане, – заявляет он. – Обыкновенные ребята из столичных пригородов. Там таких дюжина на каждый трактир». – «Наши сведения о Марсе настолько скудны, – спокойно говорю я, – что предположение, будто марсиане похожи на парней из пригородных трактиров, во всяком случае, не противоречит никакой научной истине». – «Это точно, – вмешивается стоящий рядом незнакомый фермер. – Это вы очень убедительно сказали, господин-не-знаю-как-вас-величать. У этого кривого руки по локоть в татуировке, и всё голые бабы. Как засучил он рукава, да как подошёл ко мне с этой кишкой – нет, думаю, ни к чему нам это». – «Так что говорит наука насчёт татуировки у марсиан?» – ехидно спрашивает Морфей. Это он хотел меня уколоть. Дешёвый приём, от него так и разит парикмахерской. Такими штучками меня не собьёшь. «Профессор Зефир, – говорю я, глядя ему прямо в глаза, – главный астроном Марафинской обсерватории, ни в одной из своих многочисленных статей не отрицает такого обыкновения у марсиан». «Это точно, – подтверждает фермер. – Они в очках, им виднее». И Морфею пришлось всё это проглотить. Он пришипился и со словами: «Пива выпить…» стал выбираться из толпы, а я остался ждать, что будет дальше.

Некоторое время ничего не было. Все только стояли, глазели и тихо переговаривались. Фермеры да торговцы – нерешительный народ. Потом в первых рядах произошло движение. Какой-то сельский житель сорвал вдруг с себя соломенную шляпу, с размаху ударил её себе под ноги и громко закричал: «Эх! Пять монет – тоже деньги, не так, что ли?» Произнеся эти слова он решительно поднялся по ступенькам деревянной лестнички и просунулся в дверь фургона, так что нам осталась видна лишь задняя половина его туловища, вся в пыли и в репьях. Что он там говорил и о чём спрашивал – за дальностью расстояния осталось неизвестным. Я видел только, что вначале поза его была напряжённой, затем он как бы расслабился, принялся переступать ногами, сунул руки в карманы и, подавшись назад, покачал головой. Затем он, ни на кого не глядя, осторожно опустился на землю, подобрал свою шляпу и, тщательно отряхнув её от пыли, смешался с толпой. В двери же фургона возник человек действительно очень большого роста и действительно кривой на один глаз. Если бы не белый халат, он со своей чёрной повязкой через лицо, небритой щетиной и волосатыми татуированными руками вполне сошёл бы за преступного обитателя трущоб. Мрачно оглядев нас, он неторопливо опустил завёрнутые рукава, вытащил сигарету и, закурив, произнёс грубым голосом: «А ну, заходи! Пять монет даётся. За каждый стаканчик пять монет. Деньги ведь! Наличными. Ты за пять монет сколько горб ломать должен? А здесь проглотил кишку, и вся недолга! Ну?!» Я смотрел на него и не мог надивиться близорукости администрации. Да как же можно рассчитывать, что обыватель, и даже фермер, согласится доверить свой организм такому громиле? Я выбрался из толпы и пошёл на «пятачок».

Все наши были уже там, все с дробовиками, а некоторые и с белыми повязками на рукавах. Полифем напялил старую военную фуражку и, обливаясь потом, произносил речь. У него выходило, что злодеяния марсиан стали уже абсолютно нестерпимыми, и что все патриоты стонут и обливаются кровью под их игом, и что пришла, наконец, пора дать настоящий отпор. А виною всему, утверждал Полифем, являются дезертиры и предатели вроде толстозадых зажравшихся генералов, аптекаря Ахиллеса, труса Миртила и этого отступника Аполлона.