Журнал «Если», 2000 № 07 - Дяченко Марина и Сергей. Страница 16

Тон у него был патетический и напористый. Марстон пробормотал: «Конечно, Татчер, я и не сомневаюсь». Поэт провозгласил: «А я уверен! Я это назвал «Песнями нового века». Они сделают мне имя. До сих пор я был заурядным рифмоплетом, но эта книга создаст мне репутацию. И если я не прав… Ох…»

Поэт внезапно умолк. Марстон взглянул на него и вспомнил, что у Татчера, по слухам, не очень хорошее здоровье. В тот день он выглядел совсем скверно: белое лицо, не по-хорошему темные и запавшие глаза. Марстон спросил: «Что с вами, старина? Вам дурно?». Тот справился с собой, проговорил со слабой, извиняющейся улыбкой: «Нет… нет, все в порядке», — и поднялся. Слишком резко, как показалось Марстону. «Я в порядке, большое спасибо, — повторил Татчер. — Просто вспомнил о небольшом поручении. Меня просили повидаться с одним парнем. Это здесь».

И поэт показал на магазин, перед которым сейчас стоял Марстон. В тот день он настойчиво переспросил: «Вы точно в порядке? Может быть, пойти с вами?». — «Пожалуйста, не беспокойтесь, я здоров. Этот парень — мой старый знакомый. — Татчер сошел на тротуар и добавил, оглянувшись: — Скоро увидимся, дружище. Ждите моих «Песен».

«Но он ошибся, — с жалостью думал Марстон, стоя перед книжной лавкой. — Дважды ошибся. Мы так и не увиделись, и книга не вышла».

Бедняга Татчер был вовсе не так здоров, как ему казалось. Сердечная болезнь. На следующий день Марстон увидел его имя в разделе некрологов.

Год назад, вот когда это было. С тех пор Марстон часто вспоминал о маленькой книжной лавке. В ней было некое мрачное очарование — сочетание понятий, которого Марстон не мог себе объяснить. За ее дверью исчез Татчер. Больше они не виделись. Книжная лавка стала чем-то… чем-то вроде зловещего символа.

Глупое чувство, конечно же. Но прошлой зимой, когда он болел гриппом и долгие часы метался в бреду, это чувство стало навязчивым. Появилось маниакальное влечение: тянуло выбраться из постели и пойти в лавку. Странная тяга, но столь властная, что поправившись, он и вправду туда направился.

Однако попал в неудачное время. Лавка была закрыта — дверь на запоре, окна зашторены.

Сегодня, однако, магазинчик работал. Шторы раздвинуты, дверь гостеприимно приоткрыта — немного, на дюйм. Там должно быть прохладно, в этой маленькой затхлой лавке… Солнце жгло Марстону затылок, ощутимо давило на плечи. Болела голова, гнусно тошнило. Он открыл дверь и вошел.

Переход от слепящего солнечного света к полутьме был слишком внезапным; сначала он ничего не увидел. Где-то в глубине тихо звякнул колокольчик — казалось, вековая тишина приглушала этот тоненький беспечный звук, поглощала его, успокаивала. Марстон шагнул вперед и наткнулся на стол. Охнул от удивления, оперся о столешницу, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Из мрака донесся спокойный сочувственный голос:

— Вы не ушиблись, мой друг?

— У вас здесь темно, — пожаловался Марстон.

— Темно? — Секундное молчание. — Да, темно. Полагаю, что так. Зато спокойно.

Теперь Марстон мог кое-что разглядеть. Он стоял посреди маленькой комнаты с низким потолком и множеством книжных полок. Стол, о который он опирался, тоже был завален книгами. Некоторые оказались старыми и выцветшими; некоторые, к его удивлению, — новехонькими. Позади стола помещался крохотный прилавочек, за которым сидел человек, невозмутимо царапавший гусиным пером в конторской книге. При скверном освещении Марстон не мог разглядеть лица хозяина давки, видел только опущенные плечи и белые волосы, светящиеся наподобие гало. Что-то мучительно знакомое было в чертах этого старика, нечто маячившее на самом краю памяти.

Но воспоминание исчезло, едва Марстон попытался его ухватить. А хозяин лавки поднял голову.

— Вам нужна определенная книга, мой друг? — спросил он.

— Нет, я только посмотреть.

Как все библиофилы, Марстон не выносил расторопных книготорговцев. Он предпочитал сам, не жалея времени, искать то, что могло бы оказаться интересным.

Старик кивнул.

— Нет нужды торопиться, — сказал он и вернулся к своей нескончаемой писанине.

Гусиное перо сухо, но не раздражающе скрипело по бумаге. Марстон повернулся к полкам.

Не сразу стало понятно, что в книгах, которые он рассматривает, есть что-то необычное. Мириады томов, сонм авторов. Марстон просмотрел почти целый ряд, прежде чем в мозгу забрезжило ощущение: есть здесь нечто странное, не совсем правильное. Он еще раз окинул взглядом шеренгу книг. Очевидно, владелец лавки не пытался расставить свой товар по алфавиту или по жанрам. Поэзия, драматургия, романы, эссеистика, сборники статей теснились вперемешку, словно их совали не глядя. Новые имена и старые имена… старые идеи и новые идеи.

Затем Марстон увидел томик, порыжевший от времени. Название: «Агамемнон». И автор… Вильям Шекспир.

«Агамемнон»?.. Шекспира? Марстон не помнил у Шекспира такого произведения. Горячая искра, тлеющая в сердце каждого книгомана, мгновенно превратилась в костер. Одно из двух: либо он натолкнулся на самое поразительное открытие века, либо на удивительнейшую литературную подделку. Сердце забилось от волнения. Он поднял руку, чтобы взять томик.

Но рука застыла на полдороге. Ибо теперь, когда чувства Марстона обострились от неожиданного открытия, он увидел и другие книги, в той же мере неизвестные и поразительные: «Капитан Зубатка» Марка Твена, «Гном» Донна Бирна, «Ступни из праха» Джона Голсуорси, «Темные болота» Шарлотты Бронте.

Он стремительно перевел взгляд на другую полку. И с мучительным недоумением обнаружил, что там нисколько не лучше. «Кристофер Крамп» Чарлза Диккенса, «Глаз горгульи» Эдгара Алана По, «Полковник Куперсуэйт» Теккерея и «Личная записная книжка Шерлока Холмса» сэра Артура Конан-Дойля.

Он не слышал шагов, но знал, что владелец лавки подошел и встал рядом.

— Восхищаетесь моим собранием, юный друг? — В голосе старика звучало спокойное удовольствие.

Марстон едва сумел показать на полки и проговорить, запинаясь:

— Но это… Ничего не понимаю!

— Вы — Роберт Марстон, не так ли? Фантазия — ваша стихия. Вы должны оценить по достоинству эти тома.

Марстон беспомощно взглянул туда, куда показывал старик. И увидел имена, знакомые ему так же хорошо, как его собственное, в сочетании с заглавиями, о которых он отроду не слышал. «Троглодиты» Жюля Верна, «Невидимое присутствие» Чарлза Форта, «Первый из богов» Игнатиуса Доннели, «Покорение пространства» Вайнбаума и толстый том Лавкрафта [2] — «Полная история демонологии».

А под этими книгами — небольшой томик, тонкая новенькая книжка в нетронутом переплете. Название — «Песни нового века». Автор — Дэвид Татчер…

И тут Марстон догадался. Нахлынуло тягостное понимание, и он спросил у хозяина странно усталым голосом:

— Полагаю, что это… это тоже здесь?

— «Мелкая сошка»? — Старик печально кивнул. — Да, сынок, она здесь.

На полке стоял единственный экземпляр, такой свежий и глянцевый, будто сию минуту вышел из типографии. Нарядная и красивая суперобложка. Даже при столь невероятных обстоятельствах в душе Марстона поднялась волна гордости за эту книгу — его книгу. Он потянулся к полке, но остановился в нерешительности. Спросил у старика-хозяина:

— Можно?

— Она ваша, — сказал старик, и Марстон взял томик в руки.

…Вот как, в первые главы внесены некоторые изменения. Пустяки, небольшая редакторская правка. В основном эти сцены остались такими, какими он их задумал. Дрожащими руками Марстон перелистывал свежие, новенькие страницы. Жадно выискивал слова, до сей поры не знавшие печати, и мысли, до сегодняшнего дня жившие только в его мозгу. И хотя читал он стремительно, но все время с неистовой, обжигающей радостью ощущал, что не напрасно полагал эту книгу своей лучшей работой.

В ней не было банальностей, невнятицы, сумбура. Каждое предложение было совершенным — ни слова, ни мысли, ни фразы без блистательной ясности. Книга, которую Марстон всю жизнь собирался написать, издавна зная, что она прячется где-то глубоко внутри него. Триумфальная реализация его литературных возможностей. И он, знаток литературы, твердо знал, что это выдающееся творение и что там, в конце концов, его мастерство достигло полного расцвета.