Капитан звездолета (сборник) - Журавлева Валентина Николаевна. Страница 34

— Вы и счет успели проверить? — со злобой проговорил Вольф.

— Так, случайно. Собственно, меня интересовал не сам счет, а некая доверенность…

— Какая еще доверенность? — Вольф наклонил голову и стал похож на боксера, готовящегося встретить атаку противника.

— Да так, одна фальшивая доверенность, выданная некогда советской разведчицей некоему гитлеровскому разведчику, на основании которой последний завладел состоянием одной знатной немецкой дамы.

Вольф усмехнулся.

— Ну, тут мне беспокоиться не о чем. Вы не докажете, что моя покойная невеста не была истинной Эдит Хеймнитц. А доверенность?.. Это вы бросьте… ее составлял лучший нотариус Кенигсберга.

— А вы уверены, что Эдит — покойница? — спросил Брандт,

— Абсолютно, — самоуверенно отозвался Вольф, — этому удару ножом я напрактиковался в Мюнхене, а там — сами знаете — умели учить.

Брандт, улыбаясь, молча смотрел на Вольфа. Тот резко отодвинул свой кофе.

— Вы хотите сказать, что, возможно, я ошибся и Эдит жива. Но меня это не беспокоит — шпионка не предъявит своих прав на мои деньги.

— Вы совершенно правы, — не предъявит. Тем более, что в Мюнхене вас действительно научили толковому удару. Год назад я имел печальное удовольствие посетить так называемую Германскую Демократическую Республику.

— Вот как! — заинтересованно проговорил Вольф. — Вы были в Германии?

— Да, проездом.

— Проездом? — Вольф расхохотался, — Представляю себе…

— Да, проездом, — невозмутимо подтвердил Брандт. — И, кстати, совершенно случайно узнал там забавную вещь.

— Какую же?

— Я узнал, что настоящая Эдит, Эдит Хеймнитц жива, что она прожила всю войну в России, в плену, пока ее русская преемница обделывала свои дела в Германии. А после войны она была отпущена на родину и вернулась в Рим.

Брандт замолчал и с удовольствием стал прихлебывать кофе, долив в стакан коньяку.

— Послушайте, ну и что же? — с беспокойством проговорил Вольф.

Брандт не спеша поставил кофе на столик около машинки, плеснув при этом на листы рукописи.

— Тысяча извинений, Вольф, я залил ваши труды. Да, так вот, она, конечно, не знает, что потеряла деньги не в результате войны и военных случайностей, а благодаря вам, Вольф.

Брандт проговорил это, добродушно посмеиваясь, но взгляд его, обращенный на Вольфа, был пристальным, испытующим, холодным. Вольф побледнел, но старался держаться спокойно.

— Так, дальше… — проговорил он, облизывая пересохшие губы.

— Да ничего не было дальше, — рассмеялся Брандт. — Не надо так волноваться, мой друг. Просто я хотел сказать, что Эдит вышла замуж за своего старого поклонника Джона Костера, американского миллионера, так что вы, к сожалению, не можете повторить своего жениховства. Ну, а Джона Костера, вы, конечно, знаете, он своего не упустит.

— Но почему же… — у Вольфа перехватило горло, и он не смог говорить дальше.

— Вы хотите спросить, почему мы, зная, что вы ограбили Эдит, не сообщили Костеру об этом? Да потому, дружище, что мы вас любим и совсем не хотим, чтобы вы стали нищим.

Долгое молчание нависло над террасой. Брандт пил кофе, все больше и больше доливая коньяком пустеющий стакан, а Вольф мрачно задумался, упершись глазами в неподвижный куст огромного колючего кактуса. Солнце бросало сквозь листву красноватые отсветы, небо пылало багряным пламенем. Откуда-то из глубины дома раздалась музыка — американский рокк-энд-ролл. Вольф повернулся в своем кресле, с ненавистью взглянул в сторону, откуда доносилась музыка. Брандт, напротив, весело притоптывал в такт. Потом, налив в свой совсем пустой стакан коньяку, придвинул кресло поближе к Вольфу.

— Понимаете, дружище, теперь, после прошлых неудач, мы должны очень многое сделать, чтобы исправить положение. Нам, американцам, не безразлично, если русские разберутся в подземных коммуникациях города. Подземное городское хозяйство, все туннели, мастерские и склады, скрытые под землей, — все это в ваших документах, которые нам не удалось извлечь из тайника и увезти ни в сорок пятом, ни в пятьдесят первом году. Русские не представляют, что у них под ногами. Они только частично используют энергетическую систему, водопровод и канализацию. А архивы разведки, оставленные вами в тайнике? А списки восточнопрусской агентуры?..

— Вы знаете и об этом? — Вольф поднял удивленный взгляд на Брандта. Тот коротко кивнул.

— Знаю. И еще знаю, что перед моим прибытием в Кенигсберг было исполнено два приказа вашего фюрера: первый — сбор всех драгоценностей от населения, второй — захоронение этих драгоценностей и всех сокровищ Королевского прусского музея, в том числе и знаменитой янтарной комнаты, вывезенной в сорок втором году фельдмаршалом Кюхлером из Петергофа. Знаю, что оба эти приказа были исполнены особоуполномоченным Гиммлера оберштурмбаннфюрером Вольфом. Так вот, все эти сокровища должны принадлежать нам, американцам, или… пусть будут погребены навечно.

Вольф тяжело вздохнул.

— Вот так-то. Придется поработать. Нам нужен план подземелий, нам нужны архивы разведки, нам нужно знать, где хранятся сокровища. Хочу добавить: никто не знает точно, что именно из ценностей было спрятано в подземельях. Поэтому с нас не спросят отчета… Запасайтесь чемоданами!

Глаза Вольфа алчно блеснули.

— А если я откажусь от экспедиции?

— Мы перестанем любить вас, — с улыбкой ответил Брандт.

— А если русские уже все отыскали? — продолжал упорствовать Вольф.

— Это исключено. По данным нашей разведки — а мы не можем ей не верить, — русские не открыли тайн кенигсбергских подземелий.

— Тогда… — хотел что-то еще сказать Вольф.

— Тогда вперед, к богатству! — воскликнул Брандт. — Ведь мы с вами, друг мой, старейшие и опытнейшие разведчики и пройдем всюду, куда только захотим.

Вольф налил в стаканы коньяк и чокнулся с Брандтом.

— Когда мы едем?

— Ну, не так скоро. Сначала мы побываем у моего друга Джона Эллиота. Если бы вы знали, какая у него яхта, какой чудесный подводный сад!..

Вечерняя Москва была шумной, оживленной. По обеим сторонам улицы деловито проплывали троллейбусы, проносились автомобили, по тротуарам бурлили потоки прохожих, спешивших в кино, клубы, театры, на концерты.

Никто из многочисленных прохожих, задержавшихся у светофора на углу Садового кольца и улицы Горького, не обратил внимания на сверкающий лаком “бьюик”, который, прошелестев шинами по мокрому асфальту, промелькнул под зеленым светофором и исчез, смешавшись с десятками машин, в направлении Смоленской площади. Милиционер, стоявший постовым на площади Маяковского, тоже проводил “бьюик” равнодушным взглядом.

На Смоленской площади машина свернула влево, долго кружила по переулкам Арбата, затем по набережной доехала до Каменного моста, пересекла Красную площадь, миновала многошумную улицу Горького, вновь пересекла Садовое кольцо, но уже в другом месте, и вынеслась на Ленинградское шоссе. Здесь автомобиль не задерживали светофоры, и он прибавил скорость. Через несколько минут сверкнули перебегающие по воде блики света, замелькала ограда Химкинского речного вокзала, и “бьюик” резко затормозил. Из машины выскочили два человека, оглянулись и, увидев, что на шоссе никого нет, скрылись в темных аллеях парка. Автомобиль снова набрал скорость и растаял в темноте.

Люди, покинувшие машину, ничем особенным не отличались. Один, плотный и высокий, был одет в парусиновую гимнастерку и брюки, заправленные в кирзовые сапоги, на голове его была фуражка, в руках он держал туго набитый старенький портфель. Такую полувоенную форму любят у нас носить хозяйственники. Второй, сухощавый, среднего роста, был в шелковой безрукавке и спортивных брюках. Он нес маленький чемодан. Оба имели озабоченный вид людей, боявшихся куда-то опоздать. Они быстро миновали темные аллеи парка и, пройдя мимо ярко освещенного здания вокзала, увенчанного шпилем со звездой, снова вышли на шоссе. Ни разу за все время они не заговорили друг с другом. Оглядевшись, толстый “хозяйственник” подошел к такси, стоявшему неподалеку от входа в вокзал. Второй последовал за толстяком.