Машина желаний (сценарий). Вариант 2 - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 12

– За себя? Ну, мои дела никого не касаются. Мне на весь ваш мир наплевать. Меня во всем вашем мире интересует только один человек – вот этот… – Писатель тычет себя в грудь пальцем. – Стоит чего нибудь этот человек или нет? Зря он до сих пор небо коптит или все-таки слепил свой золотой кирпичик…

– Послушайте, – говорит Профессор. – Не надо себя обманывать. То вы говорите, что идете туда за вдохновением, то за красотой, то за покоем…

– А вот когда я узнаю, что я такое, тогда мне будет и покой, и вдохновение, и красота…

– А если вы узнаете, что вы – дерьмо? Если узнаете, что не только своего кирпичика не слепили, но и чужой сожрали? Хорошенький покой!

– А вот это, дорогой Эйнштейн, уже не ваше дело. Занимайтесь, пожалуйста, своим человечеством, только минус я.

– Да-да, это понятно. Меня ведь беспокоит вот что. Мне кажется, что на самом деле вам просто хочется, чтобы все от вас отстали и по возможности – навсегда.

– Золотые слова!

– Но раз все – значит, и я, – говорит Профессор. – Поэтому я и прошу вас: подумайте все-таки, зачем вы идете. Хорошенько подумайте! Ведь существуют миллиарды людей, которые совершенно не виноваты в том, что вы – дерьмо.

Возвращается проводник.

– Хватит валяться, – говорит он. – Пошли…

Они бредут по проселочной дороге, покрытой тончайшей пылью. При каждом шаге пыль взлетает и некоторое время висит в неподвижном воздухе. Вдоль дороги тянутся ветхие телеграфные столбы. Очень жарко, впереди над дорогой висит горячее марево.

Профессор, идущий первым, вдруг останавливается, оборачивается к своим спутникам и растерянно произносит:

– Там машина какая-то… И двигатель у нее работает…

– Не обращай внимания, – говорит проводник. – Он уже двадцать лет работает. Лучше под ноги гляди и держись середины…

Они проходят мимо стоящего у обочины совершенно новенького, как с конвейера, грузовика. Двигатель его работает на холостых оборотах, из глушителя вырывается и стелется по ветру синеватый дымок. Но колеса его по ступицы погружены в землю, а сквозь приоткрытую дверцу кабины и сквозь дно кабины проросло тоненькое деревце.

Когда-то, вероятно в самый день посещения, огромный грузовоз тащил по этой дороге на специальном прицепе длинную, метрового диаметра трубу для газопровода. Грузовоз врезался в столб слева, а труба скатилась с прицепа и легла слегка наискосок, перегородив путь. Вероятно, тогда же сорвались и упали поперек дороги телеграфные и телефонные столбы. Теперь провода совершенно обросли какой-то рыжей мочалой. Мочала висит сплошной занавеской, перегородив проход по дороге.

Жерло трубы черное, закопченное, и земля перед ним вся обуглена, словно из трубы не раз обрушивалось коптящее пламя.

– Это что – туда лезть? – спрашивает Писатель, ни к кому, в частности, не обращаясь.

– Прикажу и полезешь, – холодно говорит проводник и подбирает с обочины несколько булыжников. – Ну-ка, отойдите. – Отведя руку, он швыряет булыжник в жерло трубы, а сам отскакивает.

Слышно, как булыжник грохочет и лязгает внутри трубы. Подождав немного, проводник швыряет второй булыжник. Грохот, дребезг, лязг. Тишина.

– Так, – произносит проводник и медленно отряхивает ладони. – Можно.

– Он поворачивается к Писателю. – Пошли.

Писатель хочет что-то сказать, но только судорожно вздыхает. Он достает из-за пазухи плоскую фляжку, торопливо отвинчивает колпачок, делает несколько глотков и отдает фляжку Профессору. Писатель вытирает рукавом губы. Глаза его не отрываются от лица проводника. Он словно ждет чего-то. Но ждать нечего.

– Ну? Все остальное – судьба? – произносит он и с трудом улыбается.

Он делает шаг к трубе. Останавливается перед страшным черным зевом. Медленно засовывает руки в карманы и поворачивается.

– А почему, собственно, я? – осведомляется он, высоко задирая брови. – Какого черта? Не пойду.

Проводник подходит к нему вплотную, и Писатель отступает на шаг.

– Пойдешь! – сквозь зубы цедит проводник.

Писатель молча мотает головой. Тогда проводник резко бьет его в живот, хватает за волосы, распрямляет и хлещет по щекам.

– Еще как пойдешь-то!.. – шипит он с напором.

Профессор пытается схватить его за руку. Проводник, не глядя, отпихивает его локтем, попадает в нос, сшибает очки.

– Ну!

Писатель вытирает разбитые губы, смотрит на ладонь, смотрит на проводника.

– Гос-споди… – произносит он.

Безграничное отвращение проступает на его лице, и не говоря больше ни слова, он смачно сплевывает проводнику под ноги, поворачивается и ныряет в трубу.

Проводник тотчас отскакивает в сторону, подальше от трубы, и оттаскивает за собой Профессора. Из трубы гулко доносятся лязг, стук и тяжелое дыхание.

Профессор дрожащими руками водружает на место очки. Одно стекло перерезано трещиной. Шум в трубе стихает.

– За мной! – хрипло кричит проводник и бросается в черное жерло.

Оба вылезают из трубы в округлое куполообразное помещение, отдаленно похожее на восточную баню. Видимо, когда-то здесь размещалось что-то вроде командного пункта: стоят раскладные столы и стулья, на столах – несколько телефонов (все со снятыми трубками), полуистлевшие топографические карты, разбросанные карандаши. На полу – ящики с консервами и бутылками. Почему-то – детская коляска. Писатель сидит за одним из столов и откупоривает бутылку.

– Ну вот и все, а ты боялась, – бодро произносит проводник.

Здесь он явно впервые – озирается с огромным любопытством, заглядывает во все углы. Писатель, трудясь над бутылкой, хмуро-иронически наблюдает за ним.

– Если я сказал – можно идти, значит, – можно, – продолжает проводник. – Дай-ка сюда, что возишься? – он отбирает бутылку у Писателя и ловко выбивает пробку. – Куда тебе налить? Некуда? Ну, с горла пей, тебе первому, заслужил…

Тем временем Профессор обходит помещение, рассеянно кладя на место телефонные трубки. Писатель надолго прикладывается к бутылке, потом упирает ее в колено и облизывается.

– Ну как? Пробирает? – оживленно осведомляется проводник. – То-то! Дикобраз здесь несколько часов просидел, в чувство приходил и душеньку отводил… Да ты пей, пей, я непочатую возьму, тут их навалом.