Планета Багровых Туч ( Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг.) - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 3

Психологические корни увлечения фантастикой — будь то простейшие описания конца света (ада, страшного суда), счастливого мира будущего (рая — с гуриями или без — по вкусу) или же более серьезные произведения, склоняющие к размышлениям о вечном и о смысле жизни — все равно те же, что и у религиозного мировосприятия. Конкретнее? Пожалуйста. Вернемся к творчеству Стругацких и проблеме дидактичности. Или, если хотите, морали. Так сказать, сказка ложь, да в ней намек. А порой даже и не намек вовсе, а попросту грубое такое указание — это вот, мол, нехорошо, так не надо, смотрите, какой плохой герой. А этот — наоборот, хороший, он пострадает и победит. Или даже погибнет, но ведь зато — на твердую пятерку! Смело можно направлять прямо в рай. Просто позавидуешь… И ведь мы, едва ли не целое поколение — завидовали! Всерьез, уже будучи вовсе не маленькими, до физической боли мечтали о судьбе дона Руматы, Максима Каммерера, Льва Абалкина… Не опускались, конечно, до примитивного балаганного действа—самовнушения — с плащом из портьеры и фанерными мечами. Ну и что? Разница — в форме, а ведь многие из нас и по сей день живут по тем нравственным канонам. Почему? Чем Стругацкие нас загипнотизировали? Ведь мы были не гусята с комплексом неполноценности, которые прочли несколько книжек и навсегда в них поселились. Отнюдь. Мы знали цену настоящей литературе. Мы прошли школу Булгакова, Хемингуэя и даже Фриша. Мы не были фэнами и отлично — умом — понимали все недостатки «Трудно быть богом». И эту самую дидактичность — в том числе. Однако это ничего не меняло. И не меняет по сей день. Ибо стоит только открыть такую книгу в любом месте, и — невозможно оторваться. В десятый, в двадцатый раз…

И есть иные книги — и у самих Стругацких, и у других, из «большой» литературы. Они тоже по—своему завораживают. Но ведь не по двадцать же раз мы их перечитываем! Хотя недостатков — формально — в них куда меньше — проверено и «проговорено» многократно. А все же…

Вот и тянет невольно на религиозно—мистические аналогии. Ведь есть в истинной вере тайна, иначе кто бы стал читать Писание? Нет, что—то общее несомненно имеется. Поэтому одной холодной логикой тут всего не объяснить… Сколько выпущено всевозможных поучительных книжек и книжищ — от самых примитивных «о вреде курения» и до многотомных философских. И что? Есть хоть один человек, который не знает, что курить вредно? А кто бросил — вот из—за этого знания?.. Мало, выходит, знания—то! Зато верующие, говорят, когда—то были. Не эти — которые в церковь по воскресеньям, а верующие. Говорят, многие даже заповеди — те самые — соблюдали. Честное слово!

Поставим мысленный эксперимент. Возьмем двух близнецов. Один читал «Трудно быть богом» и, скажем, «Обитаемый остров». По два—три раза каждую. А другой — не читал. Так вот, как любящий Стругацких человек, я абсолютно убежден, что близнецы эти получатся разными людьми. Были уже прецеденты.

Выходит, пока в умах одних людей происходило замещение ангелов—хранителей и чертенят на добрых или, соответственно, вредных марсиан, у других свято место, освободившееся после ухода в небытие скрижалей завета, евангелий и апокалипсисов, оказалось хотя бы отчасти занято сказками нового времени. Конечно, явление это отнюдь не всеобщее. Кто—то продолжает верить в то, во что верили деды. А кто—то, разуверившись в Яхве (прошу прощения!) и сыне его, стал почитателем Будды. Или Вишну—Кришны. Однако мы не о верующих…

2

Итак, сочетание некоторых определенных качеств некоторых определенных писателей (инопланетное мировосприятие; дар не омывать мозги, а благовествовать) привело к тому, что эти самые писатели оказались в роли Учителей. Для некоторых определенных читателей. Порой — в силу специфики страны и эпохи — для многих. Не обязательно сами писатели это ощущали: художнику такое ощущение явно противопоказано. Однако прекратить нести Учение в массы было уже не в их власти. У одних проповедь получалась бесхитростной и общедоступной. Другие невольно обращались лишь к избранным

А случалось и так, что с ростом художника усложнялся и язык его проповеди, требуя от учеников все больших умственных и душевных усилий по восприятию Учения. Тем самым, совершенствуясь, мастер вынужденно терял массовую аудиторию, довольствуясь в итоге узким кругом апостолов. Не многие художники оказались способными на подобную жертву: создание школьного учебника хоть и не самый почитаемый вид писательского труда, зато каковы масштабы! Не говоря уже о тираж—но—гонорарном выражении…

Рискуя все же показаться фанатом, осмелюсь утверждать, что замена, скажем, того, что — явно по недоразумению — называется учебником литературы для шестого или седьмого класса средней школы, все той же повестью «Трудно быть богом» Стругацких ничего, кроме пользы, не принесла бы.

Другое дело, что более поздние произведения тех же авторов вышли на качественно иной уровень работы с учеником. Прямая проповедь (чаще всего устами героя) или рассуждения (его же) о добре и зле — все это стало для Стругацких слишком примитивным. И писатели — постепенно — остались со спутниками. Что, впрочем, не снизило дидактических качеств таких книг, как «Трудно быть богом» или — для более старшего школьного возраста — «Обитаемый остров», «Понедельник начинается в субботу», «Гадкие лебеди». Все это остается золотым учебным фондом, открывая всякому внявшему словам Учителей путь вверх по лестнице — в старшие классы и, через высшую школу в круг избранных. Правда, число желающих и способных пройти

этот путь с годами не возрастает… Но ведь, повторяю, авторы знали, на что идут, поднимая планку. А что касается количества книг—Учебников, то их много и не нужно; дай бог, чтобы эти, написанные давно, попали в руки думающим детям. Ибо пока что другие средства никакого эффекта — в области исправления сердец собратьев — не дают. Именно — никакого*. И пока механизм воздействия Учебника (не выработка пресловутых «знаний, умений и навыков», а оживление души) неясен, остается уповать на эмпирически найденное: ту мизерную часть «сокровищницы мировой литературы», которая уже проявила себя в данном качестве. Тогда в каждом поколении, будем надеяться, мы получим некий минимум книжных людей — тех, кто, вопреки очевидному несоответствию литературы и реальной жизни, продолжает принимать жизненную позицию любимого героя за образец. Буквально. И так и живет — по мере возможности. Они—то и есть Ученики. На них—то все и держится — если вообще что—то еще держится…

3

О школе и вообще о воспитании подрастающего поколения. Сравним две точки зрения, позаимствованные из давнего спора — еще времен дискуссий шестидесятников «о физиках и лириках». Первое мнение. Цитирую:

Мнение второе: