Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 38

Он отметил, что руки у него суетятся, и это его неприятно поразило. Конечно, арест Мирлина был неожиданностью – как-то уже все свыклись с представлением, что сажать его не собираются, не за ним идет охота в этот раз, кому он там нужен?.. Но, с другой стороны, никому ведь и в голову не пришло бы утверждать, что сажать его ТОЧНО не будут. Гэбэ это гэбэ, и предсказывать что бы то ни было, когда имеешь с ним дело, тем более бессмысленно, что они и сами, в конце концов, не знают никогда, что будут делать завтра – что обком прикажет, то и будут делать, а обком, как известно, это – мир иной, законы коего лежат за пределами человеческого разумения… Но при всем при том неприятно было обнаружить в себе полную, оказывается, неготовность к худшему. Он вдруг с пронзительной ясностью осознал, что именно на самом деле только что произошло: это ведь уже не «перелет-недолет-перелет», это уже – точно к нему в окоп, и он ощущал себя контуженным…

С одним ботинком на ноге и с другим в руках он задумался, сидя на сундуке в прихожей. Основную массу своего самиздата он вывез из квартиры и спрятал у Громобоя еще в начале апреля – сразу после того, как у Семена произошел первый обыск. Однако, вполне возможно, что вывез он тогда, во-первых, не все, во-вторых, впопыхах – не совсем то, что следовало, да и новое появилось кое-что за эти три недели… Поскольку за обыском у Мирлина ничего более тогда не последовало, возникло и укрепилось мнение, что ничего более и не произойдет: все, отстрелялись зольдатики, успокоились… Однако, теперь ситуация смотрится иначе. Надо что-то делать. И срочно. Хорошо еще, что «запорож» на ходу…

Воображение рисовало ему растрепанную, заплаканную Софью, сидящую, уронивши бессильные руки, у кухонного стола, и притихших девчонок с круглыми от испуга и недоумения глазами… и настороженная тишина в радиусе полукилометра… и соседи с постными лицами где-то на границе этого тихого круга…

Дверь на лестничную площадку была настежь. Гомон слышался за два этажа. Квартира была – битком. Софья, действительно растрепанная, но отнюдь не заплаканная, а только до предела взвинченная, с красными пятнами на щеках, моталась по кухне, приготовляя чай, кофе и какие-то бутерброды. Дети, чрезвычайно довольные, что не надо ложиться спать, носились среди взрослых в пятнашки – детей было штук шесть, потому что кое-кто из соседей пришел сюда со своими. Народу было много, почти все – незнакомые или малознакомые, дым стоял коромыслом, все курили, произносились нервные остроты, взрывался нервный смех, все вели себя чуточку неестественно и нарочито, только разве что Владлен оставался самим собой – спокойно сидел в уголку, помалкивал и с каждого вновь входящего брал посильную сумму: Мирлин, разумеется, оставил семью без копейки, а «за пространство, за свет, за воздух» не плачено было в этом году вообще еще ни разу.

Станислав дал ему четвертной, поймал Софью с бутербродами, приобнял ее на секунду – хотелось как-то выразить… передать хоть как-то… а-а, ничего невозможно было ни выразить, ни передать… «Ну, ты как, вообще, старуха?..» «Да ничего…» «Правда?» «Да ей-богу, ничего…» О чем можно было говорить? И зачем?.. Он отпустил ее хозяйничать, сел рядом в Владленом, размял «памирину», закурил. Он чувствовал себя здесь лишним, и это не огорчало его, а злило. Большинство присутствующих были ему несимпатичны. Он слушал их вполуха и раздражался, потому что говорили они – глупости и банальности (о бездарности, неумелости и слепоте гэбэшников), нервные глупости и колкие нервности – так же вот, вероятно, мыши у себя в подполье нервно рассуждают о тупой недалекости местного кота, только что сожравшего мадам Мышильду Двадцать Вторую… Ему хотелось вмешаться и спросить их: «Если они такие глупые и бездарные, то почему же это они вас отлавливают, а не вы их?» Впрочем, он понимал прекрасно, что вопрос его прозвучал бы так же нервно и глупо, как и все их рассуждения, да и не собирался он заступаться за господина Кота, он и сам был здесь мышью, и это сознание убивало в нем и корежило все естественное и превращало его в нечто, точно так же нервно хихикающее, мелочно-ядовитое и потирающее ручонки.

Ему было отвратительно, что из подсознания его все время лезла в сознание поганая мыслишка в адрес Семена: «Доигрался! Трепло зубатое, сто раз тебе говорено было: не трепись, заберут дурака…»

Ему было отвратительно, что он, как и все прочие здесь, чувствовал себя чуточку героем: вот я какой – не испугался, не дрогнул, пришел немедленно, без всяких колебаний, исполнил долг порядочного человека… невзирая ни на что… а ведь мог бы и отсидеться…

Ему было противно, что мысль о том, что он находится все время под тихим наблюдением, не покидала его, оказывается, с того самого момента, как он сел за руль и принялся мучить стартер «запорожа», не покидает она его и сейчас: что это там за белый «жигуль» стоял в кустах за домом? Никогда раньше не стояло там никаких машин…

Он сидел, прихлебывая крепкий, но пустой чай, который притаранила ему (по маминому наущению, разумеется) Сонюрка-младшая.

Народ вокруг оживленно галдел, обсуждалось, кому писать жалобу, какое письмо сочинить и кому дать на подписание, где и как раздобыть иностранных корреспондентов, которые вечно торчат в Москве, а в Питер их не заманишь никакой коврижкой… Слушать их всех было довольно противно, но особенно противен был один – незнакомый, толстенький молодой старичок, лысоватый, розовый, невыносимо амбициозный и авторитетный. Он звучно, всех заглушая, распространялся насчет подбора кадров в органы – «туда идут самые тупые, самые безнадежные, самые верноподданные… чего можно ждать от таких людей? Это же – армия, казарма, в самом крайнем своем проявлении: дисциплина, подчинение, оловянная исполнительность, никакой инициативы, ни в коем случае!..» «Да, – возражали ему, – но это же – машина, какие они ни есть, но они составляют единый хорошо отлаженный механизм…» «Да не может хорошо работать машина, собранная из плохих деталей!..» Тут Станислав не выдержал.

– Ошибаетесь! – сказал он громко. Слишком громко – все сразу замолчали и уставились на него тревожно. – Ошибаетесь, – повторил он тоном ниже. – Фон Неймана почитайте. Как создать надежную машину из ненадежных элементов…