Полдень, XXII век. Малыш - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 21

Добровольцы тоже были согласны и направлялись на Венеру с большой охотой, но преследовали при этом совершенно разные цели. Так, писклявая Марина, оказавшаяся оператором неких тяжелых систем, летела на Венеру, потому что на Земле с ее тяжелыми системами стало не развернуться. Она не желала больше передвигать с места на место домики и рыть котлованчики для фабрик. Она жаждала строить города на болотах, и чтобы была буря, и чтобы были подземные взрывы. И чтобы потом сказали: «Эти города строила Марина Черняк!» Против этого ничего нельзя было возразить. С Мариной Кондратьев был тоже полностью согласен, хотя предпочел бы, чтобы Марине дали еще немножко подрасти и путем специальных тренировок привели бы ее в большее соответствие с болотами, бурями и подземными взрывами.

Метеоролог Саша был влюблен в Марину Черняк, но дело было не только в этом. Когда Марина в третий раз попросила его перестать острить, он сделался очень рассудительным и логически показал, что у нас, землян, собственно, есть только два выхода: раз на Венере так тяжело работать, то надо либо уйти оттуда вовсе, либо сделать так, чтобы Венера работе не мешала. Однако можем ли мы уйти оттуда, где однажды ступила наша нога? Нет, не можем! Потому что существует великая миссия человечества и существует бремя землянина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кондратьев был согласен даже с ним, хотя и сильно подозревал, что он продолжает острить.

Но с самыми неожиданными мыслями летела на Венеру Елена Владимировна Завадская. Во-первых, она оказалась членом Мирового Совета. Она была категорическим противником тех условий, в которых работали Москвичев и двадцать тысяч его товарищей. Она была также категорическим противником городов на болотах, подземных взрывов и новых могил, над которыми черные ветры будут петь легенды о героях. Короче говоря, она летела на Венеру, чтобы внимательно изучить местные условия и принять необходимые меры к деколонизации Венеры. Миссию же землянина она понимала так, что на чужих планетах нужно ставить автоматические заводы. Москвичев все это знал. Завадская висела над ним, как ножницы Парки, угрожая всем его перспективам. Но, кроме того, Завадская была хирургом-эмбриомехаником; она могла работать без кабинета, в любых условиях, по пояс в болоте, а таких хирургов на Земле было еще очень мало. На Венере же они были незаменимы. И Москвичев помалкивал, явно надеясь, что впоследствии все как-нибудь обойдется. Придя к выводу, что система Завадской абсолютно неопровержима, Кондратьев поднялся и потихоньку вышел на крыльцо.

Ночь была безлунная и ясная. Над черной бесформенной громадой леса низко висела яркая белая Венера. Кондратьев долго смотрел на нее и думал: «Может быть, попытаться туда? Все равно кем — землекопом, каким-нибудь водителем или подрывником. Не может же быть, что я ни на что не годен…»

— См‹о›трите? — раздался из темноты голос. — Я вот тоже смотрю. Дождусь, когда она зайдет, и пойду спать. — Голос был спокойный и усталый. — Я, знаете, думаю и думаю. Насадить на Венере сады… Просверлить луну огромным буравом. Была, знаете, такая юмореска у Чехова — прозорливец был старик. В конечном счете смысл нашего существования — тратить энергию… И по возможности, знаете ли, так, чтобы и самому было интересно, и другим полезно. А на Земле теперь стало трудно тратить энергию. У нас все есть, и мы слишком могучи. Противоречие, если угодно… Конечно, и сейчас есть много людей, которые работают с полной отдачей — исследователи, педагоги, врачи-профилактики, люди искусства… Агротехники, ассенизаторы… Их всегда будет много… Но вот как быть остальным? Инженерам, операторам, лечащим врачам… Конечно, кое-кто уходит в искусство, но ведь большинство ищет в искусстве не убежища, а вдохновения. Судите сами — чудесные молодые ребята… им мало места! Им нужно взрывать, переделывать, строить… И не дом строить, а по крайней мере мир — сегодня Венера, завтра Марс, послезавтра еще что-нибудь… Вот и начинается межпланетная экспансия Человечества — разрядка великих аккумуляторов… Вы согласны со мной, товарищ?

— С вами я тоже согласен, — сказал Кондратьев.

СКАТЕРТЬ-САМОБРАНКА

Женя и Шейла работали. Женя сидел за столом и читал «Философию скорости» Гардуэя. Стол был завален книгами, лентами микрокниг, альбомами, подшивками старых газет. На полу, среди разбросанных футляров от микрокниг, стоял переносной пульт связи с Информарием. Женя читал быстро, ерзал от нетерпения и часто делал пометки в блокноте. Шейла сидела в глубоком кресле, положив ногу на ногу, и читала Женину рукопись. В комнате было светло и почти тихо, в экране стереовизора вспыхивали цветные тени, едва слышно звучали нежнейшие такты старинной южноамериканской мелодии.

— Изумительная книга, — сказал Женя. — Я не могу ее читать медленно. Как он это сделал?

— Гардуэй? — рассеянно отозвалась Шейла. — Да, Гардуэй — это великий мастер.

— Как он этого добился? Я не понимаю, в чем секрет.

— Не знаю, дружок, — сказала Шейла, не отрываясь от рукописи. — И никто не знает. И он сам не знает.

— Поразительное чувство ритма мысли и ритма слова. Кто он такой? — Женя заглянул в предисловие. — Профессор структуральной лингвистики. А! Тогда понятно.

— Ничего тебе не понятно, — сказала Шейла. — Я тоже структуральный лингвист.

Женя поглядел на нее и снова углубился в чтение. За открытым окном сгущались сумерки. В темных кустах мелькали искорки светляков. Сонно перекликались поздние птицы.

Шейла собрала листы.

— Чудесные люди! — громко сказала она. — Смелые люди.

— Правда? — радостно вскричал Женя, повернувшись к ней.

— Неужели вы всё это перенесли? — Шейла смотрела на Женю широко раскрытыми глазами. — Всё перенесли и остались людьми. Не умерли от страха. Не сошли с ума от одиночества. Честное слово, Женька, иногда мне кажется, что ты действительно старше меня на сто лет.

— То-то, — сказал Женя.

Он поднялся, пересек комнату и сел у ног Шейлы. Шейла запустила пальцы в его рыжие волосы, и он прижался щекой к ее колену.

— Знаешь, когда было страшнее всего? — сказал он. — После второго эфирного моста. Когда Сережка поднял меня из амортизатора и я хотел пройти в рубку, а он не пустил меня.

— Ты об этом не писал, — сказала Шейла.

— В рубке оставались Фалин и Поллак, — сказал Женя. — Они погибли, — добавил он, помолчав.

Шейла молча гладила его по голове.

— Знаешь, — сказал он, — в известном смысле предки всегда богаче потомков. Богаче мечтой. Предки мечтают о том, что для потомков рутина. Ах, Шейла, какая это была мечта — достигнуть звезд! Мы все отдавали за эту мечту. А вы летаете к звездам, как мы летали к маме на летние каникулы. Бедные вы, бедные!

— Всякому времени своя мечта, — сказала Шейла. — Ваша мечта унесла человека к звездам, а наша мечта вернет его на Землю. Но это будет уже совсем другой человек.

— Не понимаю, — сказал Женя.

— Мы и сами этого еще как следует не понимаем. Ведь это мечта. Человек Всемогущий. Хозяин каждого атома во Вселенной. У природы слишком много законов. Мы их открываем и используем, и все они нам мешают. Закон природы нельзя преступить. Ему можно только следовать. И это очень скучно, если подумать. А вот Человек Всемогущий будет просто отменять законы, которые ему неугодны. Возьмет и отменит.

Женя сказал:

— В старое время таких людей называли волшебниками. И обитали они по преимуществу в сказках.

— Человек Всемогущий будет обитать во Вселенной. Как мы с тобой в этой комнате.

— Нет, — сказал Женя, — этого я не понимаю. Это как-то выше меня. Я, наверное, мыслю очень прозаически. Мне даже сказали вчера, что со мной скучно разговаривать. И я не обиделся. Я действительно еще не все понимаю.

— Это кто сказал, что ты скучный? — сердито спросила Шейла.

— Да там… Неважно. Я действительно был не в форме. Очень спешил домой.

Шейла взяла его за уши и посмотрела в глаза.

— Тот, кто тебе это сказал, — проговорила она, — неблагодарный осел. Ты должен был посмотреть на него сверху вниз и ответить: «Я проложил тебе дорогу к звездам, а мой отец проложил тебе дорогу ко всему, что ты сейчас имеешь».