Стажеры(изд.1991) - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 34

Юрковский кончил говорить и посмотрел на Юру с таким выражением, словно ожидал, что Юра тут же переменится к лучшему. Юра молчал. Это называлось «беседовать со стариком». Оба очень любили такие беседы. Ничего особенно нового для Юры в этих беседах,конечно, не было, но у него всегда оставалось впечатление чего-то огромного и сверкающего.Вероятно, дело было в самом обличии великого планетолога— весь он был какой-то красный с золотом.

В кают— компанию вошел Жилин, положил перед Юрковским катушки радиограмм.

— Утренняя почта, — сказал он.

— Спасибо, Ваня, — расслабленным голосом сказал Юрковский. Он взял наугад катушку, вставил ее в машинку и включил дешифратор. Машинка бешено застучала.

— Ну вот, — тем же расслабленным голосом сказал Юрковский, вытягивая из машинки лист бумаги. — Опять на Церере программу не выполнили.

Жилин крепко взял Юру за рукав и повлек в рубку. Позади раздавался крепнущий голос Юрковского:

— Снять его надо к чертовой бабушке и перевести на Землю, пусть сидит смотрителем музея…

Юра стоял за спиной Жилина и глядел,как настраивают фазоциклер. Ничего не понимаю,думал он с унынием.И никогда не пойму.Фазоциклер был деталью комбайна контроля отражателя и служил для измерения плотности потока радиации в рабочем объеме отражателя.Следить за настройкой фазоциклера нужно было по двум экранам. На экранах вспыхивали и медленно гасли голубоватые искры и извилистые линии.Иногда они смешивались в одно сплошное светящееся облако,и тогда Юра думал,что все пропало и настройку нужно начинать сначала, а Жилин со вкусом приговаривал: «Превосходно. А теперь еще на полградуса». Все действительно начиналось сначала.

На возвышении в двух шагах позади Юры сидел за пультом счетной машины Михаил Антонович и писал мемуары.Пот градом катился по его лицу. Юра уже знал, что писать мемуары Михаила Антоновича заставил архивный отдел международного управления космических сообщений.Михаил Антонович трудолюбиво царапал пером, возводил очи гор е,что-то считал на пальцах и время от времени грустным голосом принимался петь веселые песни. Михаил Антонович был добряк, каких мало.В первый же день он подарил Юре плитку шоколада и попросил прочитать написанную часть мемуаров. Критику прямодушной молодости он воспринял крайне болезненно, но с тех пор стал считать Юру непререкаемым авторитетом в области мемуарной литературы.

— Вот послушай, Юрик, — вскричал он. — И ты, Ванюша, послушай.

— Слушаем, Михаил Антонович, — с готовностью сказал Юра.

Михаил Антонович откашлялся и стал читать:

— «С капитаном Степаном Афанасьевичем Варшавским я встретился впервые на солнечных и лазурных берегах Таити. Яркие звезды мерцали над бескрайним Великим,или Тихим,океаном.Он подошел ко мне и попросил закурить,сославшись на то,что забыл свою трубку в отеле.К сожалению,я не курил, но это не помешало нам разговориться и узнать друг о друге.Степан Афанасьевич произвел на меня самое благоприятное впечатление. Это оказался милейший, превосходнейший человек. Он был очень добр,умен, с широчайшим кругозором. Я поражался обширности его познаний.Ласковость,с которой он относился к людям, казалась мне иногда необыкновенной…»

— Ничего,— сказал Жилин,когда Михаил Антонович замолк и застенчиво на них посмотрел.

— Я здесь только попытался дать портрет этого превосходного человека, — сказал Михаил Антонович.

— Да, ничего,— повторил Жилин, внимательно наблюдая за экранами.— Как это у вас сказано: «Над солнечными и лазурными берегами мерцали яркие звезды». Очень свежо.

— Где? Где?— засуетился Михаил Антонович.—Ну,это просто описка, Ваня. Ну, не нужно так шутить.

Юра напряженно думал, к чему бы это прицепиться. Ему очень хотелось поддержать свое реноме.

— Вот я и раньше читал вашу рукопись,Михаил Антонович,—сказал он наконец. —Сейчас я не буду касаться литературной стороны дела.Но почему они у вас все такие милейшие и превосходнейшие? Нет, они действительно, наверное, хорошие люди, но у вас их совершенно нельзя отличить друг от друга.

— Что верно, то верно,— сказал Жилин.—Уж кого-кого,а капитана Варшавского я отличу от кого угодно. Как это он выражается? «Динозавры, прохвосты, тунеядцы несчастные».

— Нет, извини, Ванюша,— с достоинством сказал Михаил Антонович, — мне он ничего подобного не говорил. Вежливейший и культурнейший человек.

— Скажите, Михаил Антонович,— сказал Жилин, — а что будет написано про меня?

Михаил Антонович растерялся. Жилин отвернулся от приборов и с интересом на него смотрел.

— Я, Ванюша, не собирался… — Михаил Антонович вдруг оживился. — А ведь это мысль, мальчики! Правда, я напишу главу. Это будет заключительная глава. Я ее так и назову: «Мой последний рейс». Нет, «мой» — это как-то нескромно. Просто: «Последний рейс». И там я напишу, как мы сейчас все летим вместе, и Алеша, и Володя, и вы, мальчики. Да, это хорошая идея — «Последний рейс».

И Михаил Антонович снова обратился к мемуарам.

Успешно завершив очередную настройку недублированного фазоциклера, Жилин пригласил Юру спуститься в машинные недра корабля— к основанию фотореактора. У основания фотореактора оказалось холодно и неуютно. Жилин неторопливо принялся за свой каждодневный «чек-ап»?. Юра медленно шел за ним, засунув руки глубоко в карманы, стараясь не касаться покрытых инеем поверхностей.

[?Check-up— проверка, контроль (англ.)]

— Здорово это все-таки, — сказал он с завистью.

— Что именно? — спросил Жилин.

Он со звоном откидывал и снова захлопывал какие-то крышки,отодвигал полупрозрачные заслонки,за которыми кабалистически мерцала путаница печатных схем,включал маленькие экраны, на которых тотчас возникали яркие точки импульсов,прыгающие по координатной сетке,запускал крепкие ловкие пальцы во что-то невообразимо сложное, многоцветное, вспыхивающее, и делал он все это небрежно,легко, не задумываясь и до того ладно и вкусно, что Юре захотелось сейчас же сменить специальность и вот так же непринужденно повелевать поражающим воображение гигантским организмом фотонного чуда.

— У меня слюнки текут, — сказал Юра.

Жилин засмеялся.

— Правда,— сказал Юра.— Не знаю, для вас это все, конечно, привычно и буднично, может быть даже надоело,но это все равно здорово. Я люблю, когда большой и сложный механизм — и рядом один человек… Повелитель. Это здорово, когда человек — повелитель.

Жилин чем-то щелкнул, и на шершавой стене радугой загорелись сразу шесть экранов.

— Человек уже давно такой повелитель,— сказал он, внимательно разглядывая экраны.

— Вы, наверное, гордитесь, что вы такой…

Жилин выключил экраны.

— Пожалуй,— сказал он.— Радуюсь, горжусь и прочее.— Он двинулся дальше вдоль заиндевевших пультов.— Я,Юрочка, уже десять лет хожу в повелителях, — сказал он с какой-то странной интонацией.

— И вам… — Юра хотел сказать «надоело», но промолчал.

Жилин задумчиво отвинчивал тяжелую крышку.

— Главное! — сказал он вдруг. — Во всякой жизни, как и во всяком деле, главное — это определить главное. — Он посмотрел на Юру.— Не будем сегодня говорить об этом, а?

Юра молча кивнул. «Ой-ей-ей,— подумал он. — Неужели Ивану надоело? Это, наверное, ужасно плохо,когда десять лет занимаешься любимым делом и вдруг оказывается,что ты это дело разлюбил.Вот тошно,наверное!Но что-то непохоже, чтоб Ивану было тошно…»

Он огляделся и сказал, чтобы переменить тему:

— Здесь должны водиться привидения…

— Чш-ш-ш!—сказал Жилин с испугом и тоже огляделся по сторонам.— Их здесь полным-полно. Вот тут,— он указал в темный проход между двумя панелями,— я нашел…только не говори никому… детский чепчик!

Юра засмеялся.

— Тебе следует знать,— продолжал Жилин,— что наш «Тахмасиб»— весьма старый корабль.Он побывал на многих планетах, и на каждой планете на него грузились местные привидения.Целыми дивизиями.Они таскаются по кораблю, стонут, ноют, набиваются в приборы, нарушают работу фазоциклера… Им,видишь ли, очень досаждают призраки бактерий, убитых во время дезинфекций…И никак от них не избавиться.