Сталкер - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 2
3. Кафе
Грязное темное помещение ночного кафе. За стойкой маячит сонный бармен. В сторонке у столика стоит Профессор.
Сталкер и Писатель входят.
Писатель. Ну что ж, по стаканчику на дорогу? Как вы считаете? (Смотрит на Сталкера.)
Сталкер. Нет. Не надо.
Писатель. Понятно. Сухой закон. Алкоголизм – это бич народов. Что ж, будем пить пиво.
Они подходят к Профессору, и тот спрашивает Сталкера.
Профессор. Это что? С нами?
Сталкер. Да. Ему тоже надо туда. Ничего, Профессор. Не беспокойтесь. Он протрезвеет.
Писатель. Вы действительно профессор?
Профессор. Если угодно.
Писатель. В таком случае разрешите представиться. Меня зовут…
Сталкер. Вас зовут Писатель.
Профессор. А как зовут меня?
Сталкер. Вас? Вас зовут Профессор.
Писатель. Ага. Понятно. Я – писатель, и меня все почему-то зовут Писатель…
Профессор. Известный писатель?
Писатель. Нет. Модный.
Профессор. И о чем же вы пишете?
Писатель. Да как вам сказать… В основном о читателях. Ни о чем другом они читать не хотят.
Профессор. По-моему, они правы. Ни о чем другом и писать, наверное, не стоит…
Писатель. Писать вообще не стоит. Ни о чем. А вы что – химик?
Профессор. Скорее физик.
Писатель. Тоже, наверное, скука. Поиски истины. Она прячется, а вы ее повсюду ищете. В одном месте копнули – ага, ядро состоит из протонов. В другом месте копнули – красота, треугольник а бэ це равен треугольнику а-прим бэ-прим це-прим… Вы неплохо устроились. Мне хуже. Я эту самую истину выкапываю, а в это время с нею что-то такое делается… Выкапывал я истину, а выкопал кучу дерьма. Возьмите вы какой-нибудь закон Архимеда. Он с самого начала был правильным, и сейчас он правильный, и всегда будет правильный. А вот стоит в музее античный горшок. В свое время в него объедки кидали, а сейчас он стоит в музее и вызывает всеобщее восхищение лаконичностью рисунка и неповторимостью форм… Все ахают и охают, и вдруг выясняется, что никакой он не античный, а подсунул его археологам какой-нибудь жулик или шутник. И форма у него осталась неповторимой, и рисунок лаконичный, но аханье, как ни странно, стихает…
Профессор. Вы не правы. Вы говорите о профанах и снобах…
Писатель. Ничего подобного. Я говорю о горшках. Я сам двадцать лет леплю такие горшки. И поскольку я – писатель модный, они восхищают книголюбов лаконичностью рисунка и неповторимостью формы. А через двадцать лет придет мальчик и заорет во все горло про голого короля!
Профессор. Господи. И вы об этом все время думаете?
Писатель. Первый раз в жизни. Я вообще редко думаю. Мне это вредно.
Профессор. Наверное, невозможно писать и при этом все время думать, как ваш роман будет читаться через сто лет.
Писатель. Натюрлих! Но с другой стороны, если через сто лет его не станут читать, то на кой хрен его сегодня писать?
Сталкер. А деньги? А слава?
Писатель. Деньги! Слава! Слушайте, давайте поговорим о чем-нибудь приятном! Кстати, Профессор, ради чего вы впутались в эту историю? Чего вам понадобилось в Зоне?
Профессор (несколько ошарашенно). Н-ну… Что может физику понадобиться в Зоне? А вот что может в Зоне понадобиться Писателю – это интереснее. Деньги у вас, как я понимаю, есть. Слава – тоже.
Писатель. Женщины гроздьями. Вилла.
Профессор. Вот именно. Чего же вам еще не хватает?
Писатель. Вдохновенья, Профессор! Куда-то запропастилось мое вдохновенье. Хочу попробовать вернуть.
Профессор. А может, оно бы само вернулось?
Писатель. Не думаю. Не похоже.
Профессор. То есть, вы исписались…
Писатель. Что?
Некоторое время он молчит, затем говорит брюзгливо.
Писатель. Ведь предлагали же вам поговорить о чем-нибудь приятном…
Сталкер смотрит на часы.
Сталкер. Простите. Пора.
4. Застава
Они выходят из кафе. За углом застыл у обочины большой черный автомобиль. Профессор открывает дверцы. На водительское место забирается Сталкер, а Профессор с Писателем усаживаются на заднее сиденье. Сталкер оборачивается, протягивает руку.
Сталкер. Ключ, пожалуйста.
Профессор молча кладет ему на ладонь ключ от зажигания. Сталкер заводит мотор, и машина стремглав уносится по темным предутренним улицам.
Они мчатся молча. Писатель дремлет, откинувшись головой в угол, холодно блестят очки Профессора, согнулся над рулем Сталкер, пожевывая потухшую сигарету. Мелькают за окнами машины редкие огни в окнах, мокрые кусты, мокрые решетчатые изгороди…
Машина притормаживает. Поперек широкой пустынной улицы – транспаранты со светящимися надписями на трех языках: «Стоп! Проезда нет! Только по специальным пропускам». И ниже: «До въезда в Зону – 300 м».
Сталкер сворачивает машину в узкий, заросший травой проулок, затормаживает. Открывает дверцу, выходит и, прокравшись до поворота, выглядывает.
Перед ним – застава войск ООН, охраняющих въезд в Зону. Бетонные стены, узкие, как амбразуры, окна. Прожектора на крышах. Прожектора и пулеметы на башнях. Броневики с мокрыми от дождя клепаными бортами. Часовые в мокрых от дождя металлических касках. Шоссе упирается в наглухо закрытые ворота. Далее в темноте блестят под дождем мокрые рельсы. Железнодорожная ветка упирается в наглухо закрытые ворота.
Сталкер некоторое время внимательно разглядывает заставу и ее окрестности, затем возвращается к машине. Осторожно выводит ее из переулка, пересекает шоссе и спускается в пространство между шоссе и железной дорогой, а там, дав задний ход, прячет ее в заросли мокрого кустарника. Выключает мотор и откидывается на спинку сиденья.
5. В машине у железной дороги
В кустарнике у железнодорожного полотна прячется машина. За рулем, сгорбившись, сидит Сталкер. На заднем сиденье расположились Профессор и Писатель. Писатель спит, уткнувшись головой в угол. Тишина.
Сталкер оборачивается к Профессору.
Сталкер. (вполголоса). Канистру вы не забыли?
Профессор. Полная. В багажнике.
Сталкер. А фонарик?
Профессор. Не забыл.
Писатель просыпается, мутно оглядывается по сторонам.
Писатель (зычным голосом). А? Приехали?
Сталкер. Тише, пожалуйста.
Писатель (шепотом). Понял… Понял… Молчу…
Пауза.
Писатель (вполголоса). А чего мы, собственно, ждем?
Никто не отвечает ему. Писатель нервно позевывает, крутится, потом вдруг поворачивается к Профессору.
Писатель (тихо). Никакого мне вдохновенья не надо. Я сам не знаю, что мне надо. Откуда я знаю, как назвать то, чего я хочу? И откуда мне знать, что я действительно не хочу того, чего не хочу? Это какие-то неуловимые вещи. Стоит их назвать, и смысл их исчезает, тает, расползается. Как медуза на солнце. (Пауза.) Положим, я – убежденный вегетарианец. Сознание мое хочет победы вегетарианства во всем мире. Подсознание мое изнывает по куску сочного мяса. Вопрос: а чего хочу я? Я, сложный сплав сознания и подсознания…