Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 26
– Куда мы падаем? – снова спросил профессор. – На Ио? На Мальхиору?
Ван медленно покачал головой.
– Нет.
– Значит...
– На Юпитер.
На минуту воцарилось молчание. «О-о-о... о-о-о...» – тихо стонала Валя. Михаил Петрович слышал, как тяжело и часто дышит Ван. Беньковский закручивал бороду в косички. Северцев стоял, покачиваясь, подняв к потолку посеревшее, забрызганное кровью лицо.
– Вероятно, налетев на метеорит, мы потеряли скорость и направление. Может быть, есть и другие причины. Сейчас звездолет движется через экзосферу Юпитера. Точно определить скорость мне не удалось, но во всяком случае она не превосходит двадцати километров в секунду.
Северцев протяжно свистнул.
– Верная гибель, – пробормотал он.
– Верная гибель, – бесцветным голосом повторил Ван. – Особенно, принимая во внимание, что всех наших запасов горючего едва хватило бы, чтобы прибавить еще три-четыре километра. Мы много израсходовали, когда шарахались из стороны в сторону в метеорном потоке.
Все опять замолчали.
– А... Неужели двадцати с лишним километров в секунду недостаточно, чтобы оторваться от Юпитера?
– Двадцать с лишним километров! – дрожащим фальцетом выкрикнул Северцев. – Это же не Земля! Понимаешь, Миша? Не Земля! Забудь про Землю. Мы над Юпитером, и только чтобы не упасть на эту проклятую планету и вечно кружиться вокруг нее, нам нужно минимум сорок три километра. Понимаешь?
– Понимаю, не кричи, – холодно остановил его Михаил Петрович.
– Мы идем по спирали, – Ван описал пальцем закручивающуюся спираль, – и через два-три оборота врежемся в метановые облака.
– И сгорим, – с нервным смешком добавил Северцев.
– На такой скорости и против вращения – сгорим, – согласился Ван. – Но можно принять меры...
– Н у ж н о принять меры. – Беньковский твердо посмотрел Вану в глаза. – Нужно постараться затормозить и...
– Зачем? – Северцев протянул к нему руки. – Мы обречены. Так уж лучше сразу...
Михаил Петрович раскрыл было рот, но профессор опередил его.
– Что значит «лучше сразу»? – крикнул он. – Почему это «лучше сразу»? Вы понимаете, что вы говорите, Владимир Степанович? Я не узнаю вас! Нам на долю выпала возможность первыми заглянуть в недра гиганта Джупа, а вы хотите добровольно отказаться от нее? Мне стыдно за вас. Ученый, межпланетник...
– Я хочу сказать, – упрямо проговорил Северцев, – что нет никакого смысла оттягивать неизбежную гибель. Это жестоко хотя бы по отношению к Вале!
Все невольно оглянулись на покрытое простыней тело женщины.
– Говорите за себя, когда говорите такие вещи, – после короткой паузы, понизив голос, сказал Беньковский. – Я уверен, что если бы Валентина Ивановна была в сознании, она ни за что не встала бы на вашу точку зрения.
– Браво, профессор, – серьезно сказал Михаил Петрович. Он сопнул, скосил глаза и потрогал свой чудовищно распухший нос. – Будем стоять до конца!
Северцев пожал плечами и отвернулся. Ван безучастно поглядел на него из-под опущенных век.
– Значит, решили? – проговорил он. – Хорошо. Я выжму из двигателя все, чтобы затормозить. Впрочем, за успех не ручаюсь.
– Разве управление работает? – встрепенулся Михаил Петрович.
– Да... Я наладил там кое-что.
– Тогда... – Михаил Петрович смущенно переступил с ноги на ногу. – Тогда мне не совсем понятно...
– Что именно?
– Прошу прощения. Может быть, я говорю глупости, но... Слушайте, если управление в порядке, то почему мы должны обязательно погибнуть? Почему бы нам не сесть на Юпитер?
Северцев сморщился, как от кислого, и махнул рукой. Беньковский оторопело дернул себя за бороду.
– То есть... как это – сесть?
– Да так. Как обычно садятся. Как садятся на Марс, на Луну, на...
– Сесть на Юпитер?
– Да, на Юпитер. – Михаил Петрович говорил неуверенно, чувствуя, что «дал маху». – Разве нельзя?
– Милый юноша, – важно и с некоторым оттенком сострадания в голосе сказал Беньковский, – на Юпитер сесть невозможно, потому что... О, мой бог, ну просто потому, что негде!
– Негде? Что там, скалы? Поверхность расплавлена?
– Нет. На Юпитере нет скал. И нет расплавленной поверхности. На Юпитере нет ничего, поэтому и сесть негде.
– Ага... – Михаил Петрович растерянно глядел на всклокоченную бороду профессора. – Нет, ни черта не понял, простите.
Северцев подошел к нему.
– Ведь это большая планета, Миша. Понимаешь? Большая!
– Ну... понимаю. Большая. И что же?
– А то, что под нами, до самого центра планеты – водородная бездна. Пропасть глубиной в семьдесят тысяч километров, заполненная сжатым водородом! Понимаешь? Здесь нет ничего твердого. И уже на глубине десяти тысяч километров давление в семьсот тысяч атмосфер... Нас раздавит, как яичную скорлупу под каблуком.
– Понял, понял, успокойся. – Михаил Петрович, криво усмехаясь, отстранил Северцева. – Так бы и сказал. Понятно.
Он помолчал, затем быстро спросил:
– Короче говоря, надежды никакой нет?
– Нет.
– Все равно будем держаться до конца.
– До конца! – торжественно повторил Беньковский. Он с чувством пожал Михаилу Петровичу руку и добавил: – Нам, межпланетникам, не впервой смотреть смерти в лицо, а вот вы...
– Не знаю, – мрачно улыбаясь, возразил Михаил Петрович. – Бывало всякое. Три года назад я провел пренеприятные часы на дне Филиппинской впадины. Батискаф засосало в ил, и...
– У нас мало времени, – мягко перебил его Ван. – Нам еще нужно выкинуть бакен.
– Выкинуть... что?
– Бакен. Это небольшая ракетка с автоматическим передатчиком, – пояснил Ван. – Когда звездолет гибнет, пилоты, если позволяет обстановка, обязаны изложить все случившееся на бумаге или магнитофонной ленте. Документ вкладывается в ракетку и выстреливается в ней в пространство. Рано или поздно кто-нибудь запеленгует ее и выловит. И люди узнают, что произошло.
– Как бы наш бакен не упал вслед за нами, – пробормотал Беньковский.
– Не упадет. Скорость у него достаточно велика – порядка двадцати пяти километров в секунду, и если выбросить его по курсу, успех обеспечен. Только нужно поторопиться. По моим расчетам часа через четыре мы вступим в стратосферу Юпитера, и выпуск бакена будет весьма затруднен. Составляйте бумагу, а я пойду посмотрю, что можно сделать.
Ван поднялся (Михаил Иванович увидел, как его смуглое лицо приняло при этом пепельный оттенок), несколько секунд постоял с закрытыми глазами и неуверенной походкой двинулся к выходу. На пороге он обернулся:
– Помните, у нас в распоряжении не больше трех часов.
– Больше нам и не понадобится, – проворчал Беньковский. – Ну, дети капитана Гранта, начнем? Кому из вас приходилось раньше составлять предсмертные послания?
Он сел к столу и вынул из портфеля листок бумаги.
– Диктуйте, Михаил Петрович.
– Почему я?
– Ваша профессия, как-никак...
Северцев, ходивший взад и вперед по каюте, бросился в кресло и закрыл лицо руками.
– Скорость, проклятая скорость... – простонал он.
Беньковский нахмурился, но промолчал.
– Диктуйте, Миша, – попросил он.
– Пишите... – Михаил Петрович на мгновение задумался. – Фу, черт, голова трещит... Так. Ну... «Звездолет К-16. Земное время...» – Он посмотрел на универсальные часы над люком в рубку. – «Земное время 16 часов 3 февраля 19.. года. Местное время – 5 часов 336-го дня. Транспортный звездолет К-16 с грузом продовольствия для планетографической станции «Юпитер-1» на Мальхиоре...»
– На Мальхиоре, – повторил профессор. – Добавим в скобках «одиннадцатый спутник». На Западе еще не все знают, что такое Мальхиора.
– «...с грузом продовольствия для планетографической станции «Юпитер-1» на Мальхиоре (одиннадцатый спутник), имея на борту экипаж в составе капитана звездолета Горелова и штурмана-механика Ван Лао-цзю и пассажиров – юпитерологов профессора Беньковского и аспиранта ЛГУ Северцева, врача Зотову и корреспондента «Известий» Королькова, 336-го дня в 11 часов по местному времени попал в плотный метеоритный поток, будучи в сорока часах пути от станции назначения...»