Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 39

— Чесать, где чешется, и слушать друга, вернувшегося из дальнего путешествия, — сказал Олег. Он очень любил Пруткова.

Они сели рядом на диван, и Григорий закурил, рассматривая Олега, комнату и вообще все. Он очень любил эту комнату. Здесь всегда было хорошо и уютно, хотя и не всегда чисто. И здесь ничего не менялось.

— Ты будешь рассказывать? — осведомился Олег.

— Потом. Дай отдышаться.

— Тогда будем коньяк пить. Сашка! Иди коньяк пить! Ты худой стал, как мощи. Не женился?

— Нет.

— Эх ты, старый хрен. В Испании — и не женился! Смотри, опоздаешь...

— Жениться, Олег, никогда не поздно и всегда рано, — сказал Григорий вдумчиво.

— Не жрешь по утрам, я думаю.

— Не жру.

— То-то и оно.

— Что «то-то и оно»?

— Да вот это самое.

— А конкретнее?

— Заработаешь язву.

— Аналогичный случай был в Пензе, — сказал Григорий.

— Ладно, дело твое, — сказал Олег. — Но учти, что язва желудка состоит в том, что желудок, не получая питания, начинает переваривать сам себя.

— Есть еще такая болезнь — волчанка, — сказал Григорий. — Ты на себя посмотри, мыслитель. Сеченов. Пастер. Тебя ведь анфас не видно.

— Я истощен наукой, — сказал Олег.

— А, — сказал Григорий. — Противоестественная любовь.

— Понаблюдай-ка, братец, десять ночей подряд — похудеешь.

— Я наблюдаю круглые сутки, — сказал Григорий важно. — Я наблюдаю жизнь.

— Ну и как жизнь?

— Да так. День живем, неделю хочем.

— Тьфу на тебя, — сказал Олег и заорал: — Сашка! Пора коньяк пить!

Ни черта здесь не меняется, думал Григорий, осматриваясь. Все то же. Э, а это кто? Здесь раньше висел Ягода... Ну ясно, он его снял. Нехорошая история. А кто же это?

— Сашка! — крикнул он. — Кто это у тебя на стене?

Было слышно, как Сашка ломится со стремянкой в переднюю.

— Эх ты, деревня, — сказал Олег. — Это Ежов.

— А, — сказал Григорий. — Ясно.

Вошел Сашка. Они сели за стол и подняли по первой.

— За Испанию, — сказал Олег.

— За Испанию, — повторил Григорий с удовольствием.

Они чокнулись и выпили. За Испанию я могу выпить сколько угодно, сказал Григорий. А как там дела? — спросил Олег. У него сразу широко раскрылись глаза. Не очень важно, сказал Григорий. Правда? Да, неважно. Трудно очень. А как же «но пасаран»? — сказал Олег расстроенно. Очень трудно. Все правильно, но очень трудно. Сволочь Франция, сказал Олег. Задержали оружие. Сволочи.

Сашка молча разлил коньяк.

— Теперь выпьем за встречу, — предложил Олег. — И чтоб не последнюю.

— Самый хороший тост — первый, — сказал Григорий. — Но все равно, выпьем...

Они выпили, и Олег стал есть шпроты прямо из банки. Сашка налил себе еще одну и выпил. Потом снова налил всем.

— Я рад, что ты жив, Гриша, — сказал он. — И давайте поговорим про что-нибудь веселое.

Олег оживился.

— Слыхали? — сказал он. — У нас в Пулкове раскрыли банду. Целая организация. Вот сволочи! И все маститые, пузатые... Такая дрянь!

— Поговорили про веселое, — сказал Сашка и выпил. Он был всегда такой — с ним было трудно разговаривать. Но обычно он расходился после пятой-шестой рюмки.

— Арестован Черепанов, — продолжал Олег, — Пересветов, Иванов — директор. Еще человек пять рангом поменьше. И подумать только — ведь известные ученые, в почете... Все им было дано, все — работайте только! Что им, хуже чем при царе, что ли, было? И главное — притаились, тихие. Никто ничего не знал, не подозревал даже.

— Я думаю. Иванов — это же мировое имя, — сказал Григорий.

Олег перестал жевать и задумчиво поглядел на него.

— Нет, — сказал он. — Иванов — это, я думаю, ошибка. Он, по-моему, хороший человек. Я думаю, его выпустят, когда разберутся. Ведь без ошибок нельзя, я понимаю... — Он поглядел на Сашку. Сашка выпил.

— Лес рубят — щепки летят, — сказал Олег. — Ничего не поделаешь. Лучше пусть пострадают несколько невиновных, чем останется какой-нибудь притаившийся гад. Это верно Сталин сказал насчет моста.

— Да, — сказал Григорий. — Здесь зевать не приходится. В Мадриде пятая колонна, стреляют из-за угла, саботируют, шпионят. Говорят, их расстреливают.

— Душить без пощады, — сказал Олег яростно. Он был уже готов. — У нас здесь тоже пятая колонна. И еще страшнее. Потому что тихие и высокосидящие.

Сашка выпил еще рюмку и сказал:

— А как Валечка?

— Ничего, спасибо, — сказал Григорий.

— Рада?

— По-моему, рада. А ты с ней давно не виделся?

— Давно, — сказал Сашка. — Полгода, наверное. Она приходила к нам в клуб танцевать. Был с нею какой-то хмырь, но я к нему пригляделся и не стал его уничтожать. Недотепа. Никаких шансов.

— С-слушай, — сказал Олег. — Р-рскажи что-нибудь, Гришка. Черт, что вы все такие засекреченные?

— А как насчет источников свечения звезд? — осведомился Сашка.

— Что? — сказал Олег.

— Как там со звездами? Почему они, подлые, светят, но не греют?

— Цикл Бете, — сказал Олег и икнул.

— Все ясно, — сказал Григорий. — Вопросов нет. Есть два новых анекдота.

— Трави, — потребовал Сашка.

Григорий стал рассказывать, но у него получилось плохо. Он услыхал эти анекдоты полгода назад в батальоне Линкольна. Их рассказывал один славный парень, даже не парень, а мужик с седой головой, коммунист из Буффало. По-английски эти анекдоты звучали очень хорошо, но по-русски было трудно подобрать подходящие слова. Сашка кривовато усмехался, а Олег икал и говорил вежливо: «Н-ничего... Н-ничего себе...»

Тогда Григорий взял и рассказал, где он услышал эти анекдоты и кто их рассказывал. Это было под Бриуэгой. В каменной лощине горела танкетка, и красный огонь освещал трупы, темными мешками валявшиеся поодаль. Они сидели за огромным валуном, жадно курили, и Григорий все думал: на кой черт меня принесло сюда, на кой черт. В руках у него был карабин с горячим стволом, и было тихо, только трещало и шипело в танкетке, а фашисты только что откатились и теперь готовились к новой атаке. Тут парень из Буффало докурил окурок, выругался по-русски, очень забавно, и рассказал подряд оба анекдота, а когда вокруг отсмеялись — смеялись почти все — вдруг запел очень энергично, но немузыкально:

После следующей атаки мы снова собрались за этим валуном и пили из фляжек, содранных с убитых мятежников, но парня из Буффало уже не было.

— Эх, — сказал Олег тоскливо. — Сижу тут, как старое дерьмо... Ну кому все это нужно — Дзета Пупис, Бета Лиры... Дерьмо. Я туда хочу!

— Там убивают, — сказал Григорий. Он сказал это просто так, механически. Он не хотел стращать или хвастаться. Ему вдруг стало нехорошо — там убивают, а он здесь сидит уютно и спокойно и пьет коньяк, когда там так нужны люди. Просто люди — руки с винтовкой и ясная душа. Там все были честные, даже анархисты...

— Я большевик, — упрямо сказал Олег. — И сижу тут как дерьмо. Безо всякого толка и пользы. Наше место там!

Сашка сидел, откинувшись, и медленно тянул коньяк. Теперь он пил из стакана.

— Все на свете проморгал, — продолжал Олег. — Перед Черепановым ходил на полусогнутых, а он враг. Где наши глаза были?

— Ну, этим заняты те, кому следует, — сказал Григорий.

— В-верно! Я тоже так думаю! Сталин знает, что делает. Раз не объявляют поголовный набор добровольцев в Испанию, значит, этого делать нельзя...

— Да. Нельзя, пожалуй.

— Там люди сидят поумнее нас с тобой, — сказал Олег. Он тяжело поднялся и пробрался к окну. — Мать честная, ясно! Мне ехать надо, ребята... Н-наблюдать надо!

— Ладно, — сказал Сашка. — Ложись и спи. Ехать ему надо. Тазик принести?

— Иди ты в штаны... Мне ехать... Н-наблюдать...