999 (сборник) - ван Ластбадер Эрик. Страница 46

— А Моуз может убежать?

— Вообще-то мог бы. Но у него не то здоровье, родная. И он верит мне, что я расследую это дело и докажу, что он невиновен. Вот оттого я и нервничаю. Я же не знаю как. Думал обратиться в полицию Мишн-Крик, потому что у них опыта больше, но у них, знаешь, тоже эмоциональное отношение. Ходит слух, что тамошний шериф из Клана или был там когда-то. Честно говоря, я не знаю, что делать.

Я снова начал уплывать в сон. И думал про Моуза. Это был старый цветной, который ходил по берегу с тростью. В нем была примесь белой крови. Волосы рыжие, а глаза зеленые, как весенние листья. Обычно он рыбачил с весельной лодки. Жил он в хижине у берега милях в трех от нас. Жил на пойманную рыбу и подстреленных белках. Иногда, когда у нас бывал удачный день на охоте или на рыбалке, папа заходил к Моузу и давал ему белку или немного рыбы. Моуз всегда был рад нас видеть, или так казалось. Еще год назад я с ним рыбачил, пока Джейк не сказал мне, что так не делают. Нехорошо, чтобы тебя все время видели с ниггером.

Когда я это вспомнил, мне стало стыдно, даже живот свело. Моуз учил еще папу ловить рыбу, и я с ним ходил рыбачить, и вдруг я бросил его только из-за того, что сказал Джейк.

Я снова вспомнил Козлонога. Вспомнил, как он стоял под висячим мостом, глядя на меня вверх из тени. Вспомнил, как он стоял возле дома и смотрел. Это Козлоног убил тех женщин — я это знал. А отвечать за это придется Моузу.

И вот тогда, в машине, овеваемой прохладным октябрьским ветром, у меня и начал вырабатываться план, как найти Козлонога и освободить Моуза. И еще несколько дней после того я его обдумывал и, кажется, набрел на то, что казалось мне хорошей идеей. Наверняка оно таковой не было. Просто понятие тринадцатилетнего мальчишки о плане. Но все это не имело значения. Очень скоро дела повернулись к худшему.

Был понедельник, и в этот день папа не ходил в парикмахерскую. Он уже поднялся и покормил скотину, и рассвет уже виднелся среди деревьев, и папа позвал меня помочь поднести воду от колодца к дому. Мама в кухне готовила овсянку, бисквиты и жарила шпик на завтрак.

Мы с папой взяли по ведру воды и понесли к дому, когда я вдруг спросил:

— Папа, ты еще не придумал, что будешь делать со старым Моузом?

Он ответил не сразу.

— Откуда ты про это знаешь?

— Я слышал, как вы с мамой говорили.

Он кивнул, и мы пошли дальше.

— Навсегда я его там оставить не могу. Кто-нибудь на него наткнется. Думаю, его придется перевести в здание суда или отпустить. Против него нет улик — так, косвенная шелуха Но цветной, белая женщина и тень подозрения... Он до честного суда не доживет. Я должен быть сам уверен, что он этого не делал.

— А ты уверен?

Мы были уже на заднем крыльце, и папа поставил ведро на землю и мое рядом с ним.

— Ты знаешь, думаю, что да. Если никто не узнает, кого это я арестовал, он сможет и дальше жить, как жил. У меня ничего на него нет. Ничего реального. Всплывет еще что-нибудь, настоящая улика — я буду знать, где его найти.

— Моуз не мог убить этих женщин. Он сам-то еле ходит, папа.

Я увидел, как он покраснел.

— Да, ты прав.

Он поднял оба ведра и занес их в дом. Мама уже поставила еду на стол, и Том уже сидела за ним, щуря глаза, будто готовая в любой момент уронить голову в овсянку. Обычно надо было бы идти в школу, но сейчас учитель уволился, а другого еще не успели нанять, так что идти нам с Томом в этот день было некуда.

Наверное, еще и поэтому папа попросил меня после завтрака пойти с ним И еще — я думаю, ему не хотелось быть одному. Он мне сказал, что решил пойти и выпустить Моуза.

Мы поехали к Биллу Смуту. У Билла был ледник возле реки. Это была просто большая комната, набитая опилками и льдом, и люди приезжали за ним на машинах и на лодках по реке. Он успешно этим льдом торговал. Сразу за ледником стоял домишко, где жил Билл с женой и двумя дочерьми. У дочек был такой вид, будто они свалились с дерева, стукаясь по дороге лицом о каждую ветку, а потом воткнулись головой в землю. Они всегда мне улыбались, и я от этого нервничал.

За домом мистера Смута стоял сарай — на самом деле просто большой старый навес. Тут, по словам папы, и держали Моуза. Подъезжая к дому мистера Смута вдоль реки, мы увидели, что двор полон машин, фургонов, лошадей, людей и мулов. Все еще было раннее утро, и солнце светило сквозь деревья, как рождественская иллюминация, и река была красна от утреннего солнца, и такими же красными были люди во дворе.

Сначала я подумал, что у мистера Смута большой наплыв покупателей, но когда мы подъехали, я увидел выходящую из сарая группу. Она состояла из мистера Нейшна, его двоих сыновей и еще одного, которого я видал в городе, но не знал, как зовут. Между ними шел Моуз. На самом деле не шел — его тащили, и слышно было, как мистер Нейшн поминает «проклятого ниггера», и тут папа вышел из машины и стал проталкиваться сквозь толпу.

Коренастая женщина в цветастом платье и квадратных ботинках, с заколотым на голове пучком волос заорала ему:

— Будь ты проклят, Джейкоб, что прятал тут этого ниггера после того, что он сделал!

Тут я понял, что мы в середине толпы, и она смыкается вокруг, оставляя только просвет для Нейшна с его шайкой, которые тащили Моуза.

Он выглядел древним, сухим и узловатым, как старая коровья шкура в рассоле. Голова была окровавлена, глаза вылезали из орбит, губы рассечены. Ему уже прилично досталось.

Когда Моуз увидел папу, его зеленые глаза вспыхнули:

— Мистер Джейкоб, не давайте им ничего делать, я же никому ничего не сделал!

— Все в порядке, Моуз,— сказал папа, и повернулся к Мистеру Нейшну: — Нейшн, не лезь не в свое дело!

— Это наше дело,— ответил мистер Нейшн.— Когда наши женщины не могут ходить спокойно, чтобы их ка-кой-нибудь ниггер не уволок, тогда это наше дело.

Из толпы раздался согласный гул.

— Я задержал его только потому, что он может навести на убийцу,— сказал папа.— Я сюда пришел его выпустить. Мне ясно, что он ничего не знает.

 — А вот Билл говорит, что у него был кошелек этой женщины,— сказал Нейшн.

Папа повернулся к мистеру Смуту, который не выдержал его взгляда и отвел глаза. И только тихо сказал:

— Джейкоб, я им не говорил, что он здесь. Они сами знали. Я только сказал, почему ты его сюда посадил. Я хотел объяснить, но они не слушали.

Папа только посмотрел на мистера Смута долгим взглядом. Потом повернулся к мистеру Нейшну.

— Отпусти его.

— В наше время мы умели обращаться с плохими ниггерами,— сказал мистер Нейшн.— И очень просто. Тронет ниггер белого — и ты его вешаешь, и больше он никого пе тронет. Ниггерскую проблему надо решать быстро, а то каждый ниггер будет думать, что может насиловать и убивать белых женщин, когда захочет.

Отец спокойно произнес:

— Он заслуживает честного суда. Мы не можем никого карать.

— Черта с два не можем! — крикнул кто-то.

Толпа сомкнулась теснее. Я повернулся к мистеру Смуту, но его уже не было видно.

— А теперь ты уже не такой высокопоставленный, а, Джейкоб? — спросил мистер Нейшн.— Так что перди отсюда с твоей любовью к ниггерам!

— Отдай его мне,— ответил отец.— Я его возьму. Чтобы его судили честно.

— Ты говорил, что его отпустишь,— сказал Нейшн.

— Я это обдумал. Да.

— Никто его никуда не отпустит, разве что на конце веревки!

— Вы его не повесите.

— Заба-авно,— протянул Нейшн.— А я думал, мы именно это и сделаем.

— Тут не Дикий Запад,— сказал отец.

— Это точно,— согласился Нейшн.— Тут берег реки с деревьями, а у нас есть веревка и плохой ниггер.

Во время разговора папы с мистером Нейшном один из ребят Нейшна куда-то исчез, а теперь появился снова, держа в руках веревку с петлей. Петлю он накинул на голову Моуза.

Папа шагнул к ним, схватил веревку и сдернул ее с Моуза. Толпа заревела, как раненый зверь, и все навалились на отца, колотя руками и ногами. Я попытался броситься в драку, но мне тоже досталось, и я помню дальше только, как лежал на земле, видел бьющие ноги и слышал, как Моуз кричит и зовет отца, а когда я посмотрел в ту сторону, его волокли по земле с веревкой на шее.