Они жили не так, как привыкли - Бестер Альфред. Страница 7
– Что случилось? – спросил Джил.
Я рассказал ему.
– Я думал, тебе нравится смотреть передачи, – сказал он.
– Только когда я могу стрелять в них.
– Несчастный байстрюк, – рассмеялся он. – Теперь ты моя пленная аудитория.
– Джил, может, ты изменишь программу? Войди в мое положение.
– Будь благоразумен, Джим. ВНХА имеет разнообразные программы. Мы действуем по принципу кафетерия – понемногу для каждого. Если тебе не нравится передача, почему бы тебе не переключить канал?
– Ну, это уж глупо. Ты же знаешь, черт побери, что у нас в Новой Гавани только один канал.
– Тогда выключи телевизор.
– Не могу я выключать телевизор в баре. Он входит в программу развлечения посетителей. Этак я потеряю всех своих клиентов. Джил, ты показываешь им ужасные фильмы, как, например, прошлой ночью этот музыкальный про армию. Песни, танцы и поцелуи на башнях танков.
– Женщинам нравятся фильмы с военной начинкой.
– А коммерсы? Женщины всегда насмехаются над всеми этими подтяжками, волшебными сигаретами и…
– А, – сказал Джил, – отправь в студию письмо.
Я так и сделал и через неделю получил ответ:
«Дорогой мистер Майо! Мы рады узнать, что Вы регулярно смотрите передачи ВНХА, и благодарим Вас за интерес к нашей программе. Мы надеемся, что Вы будете продолжать наслаждаться нашими передачами. Искренне Ваш Джилберт О.Уоткинс, заведующий станцией». К письму были приложены два билета на выставку. Я показал письмо Джилу. Он только пожал плечами.
– Как видишь, ты столкнулся с трудностями, Джим, – сказал он. – Их не волнует, нравятся тебе передачи или нет. Они только хотят знать, смотришь ли ты их.
Должен сказать тебе, два следующих месяца были для меня адом. Я не мог выключать телевизор и не мог смотреть его, не стреляя из дробовика по дюжине раз за вечер. Я тратил все свои силы, удерживаясь, чтобы не нажать на спусковой крючок. Я весь изнервничался и понял, что должен что-нибудь с этим сделать, чтобы обрести равновесие. Тогда однажды ночью я принес ружье домой и застрелил Джила.
Весь следующий день я чувствовал себя гораздо лучше и, открывая бар в семь часов, бодро насвистывал. Я подмел помещение, протер стойку и затем включил телевизор, чтобы послушать новости и сводку погоды. Ты не поверишь, но телевизор был мертв. Не было изображения, не было даже звука. Мой последний телевизор был мертв. Теперь ты понимаешь, зачем я стремлюсь на юг (объяснил Майо) – я должен найти там местного телемастера.
Когда Майо кончил свой рассказ, наступила долгая пауза. Линда внимательно глядела на него, пытаясь скрыть огонек, который зажегся в ее глазах. Затем она спросила с задумчивой беззаботностью:
– Где он достал барометр?
– Кто? Что?
– Твой приятель Джил и его старый барометр. Где он достал его?
– Ну, не знаю. Старинные вещи были одним из его хобби.
– И он походил на часы?
– Совершенно верно.
– Французский?
– Не могу сказать.
– Бронзовый.
– Кажется, да. Как твои часы. Это ведь бронза?
– Да. Формой в виде солнца с лучами?
– Нет, как твои часы.
– Это солнце с лучами. И таких же размеров?
– Точно.
– Где он висел?
– Разве я тебе не сказал? В нашем доме.
– А где дом?
– На Главной улице.
– Какой номер?
– Тридцать пять. Слушай, зачем тебе все это?
– Просто так, Джим. Простое любопытство. Не обижайся. Пойду соберу вещи, оставшиеся с пикника.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Она покосилась на него.
– Нет. И не пытайся ехать один на машине. Механики встречаются еще реже, чем телемастера.
Он улыбнулся и исчез. После обеда открылась истинная причина его исчезновения, когда он принес пачку нотных листов, поставил их на пианино и подвел к пианино Линду. Она пришла в полный восторг.
– Джим, ты ангел! Где ты нашел их?
– В доме напротив. Четвертый этаж, вход со двора. Хозяина звать Горовиц. Там было также много записей. Могу сказать тебе, было довольно хлопотно шарить в полной темноте с одними спичками. Теперь смотри, видишь эти ноты? Это си, си средней октавы. Для этого здесь поставлен белый ключ. Давай-ка лучше сядем рядом. Подвинься…
Урок продолжался два часа в полной сосредоточенности и так измучил их обоих, что они разбрелись по своим комнатам, лишь пожелав друг другу спокойной ночи.
– Джим, – позвала из своей комнаты Линда.
– Да? – крикнул он.
– Хочешь взять себе одну из моих кукол?
– Нет. Огромное спасибо, Линда, но мужчин не интересуют куклы.
– Я так и думала. Завтра я сделаю то, что интересует мужчин.
На следующее утро Майо проснулся от стука в дверь. Он приподнялся в постели и попытался открыть глаза.
– Да! Кто там? – крикнул он.
– Это я, Линда. Можно войти?
Он поспешно осмотрелся. Комната прибрана, ковер чист. Драгоценное вышитое покрывало аккуратно сложено на туалетном столике.
– О'кей, входи.
Линда вошла в хрустящем, накрахмаленном платье. Она села на край четырехспальной кровати и дружески хлопнула Майо по плечу.
– Доброе утро, – сказала она. – Послушай, я оставлю тебя на несколько часов одного. Мне нужно кое-куда съездить. Завтрак на столе, а к ленчу, я думаю, вернусь. Олл райт?
– Конечно.
– Ты не будешь скучать?
– Куда ты собралась?
– Расскажу, когда вернусь. – Она протянула руку и взъерошила ему волосы. – Будь хорошим мальчиком и не проказь. О, еще одно. Не входи в мою спальню.
– Почему?
– Просто не входи.
Она улыбнулась и ушла. Через несколько секунд Майо услышал, как завелся мотор и «джип» уехал. Одевшись, он сразу прошел в спальню Линды и огляделся. Комната была, как всегда, прибрана, кровать застелена, а куклы любовно рассажены на покрывале. Потом он увидел это.
– Ну-у… – выдохнул он.
Это была модель клипера с полной оснасткой. Мачты и перекладины были не повреждены, но корпус шелушился, а от парусов остались одни обрывки. Он стоял перед шкафом Линды, а рядом с ним была ее корзинка для шитья. Линда уже нарезала свежее белое полотно для парусов. Майо опустился на колени перед моделью и нежно коснулся ее.
– Я выкрашу ее в черный цвет с золотой ватерлинией, – пробормотал он.
– И назову ее «Линда Н.»
Он был так глубоко тронут, что едва прикоснулся к завтраку. Он умылся, оделся, взял дробовик, горсть патронов и пошел прогуляться по парку. Он направился на юг, миновал игровые поля, гниющую карусель, заросший каток и, наконец, вышел из парка и пошел по Седьмой Авеню.
Потом он свернул на восток по Пятидесятой стрит и потратил много времени, пытаясь прочитать лохмотья афиш, рекламирующих последнее представление мюзик-холла в радиогородке. Затем он снова повернул на юг.
Он остановился от внезапного лязга стали, точно гигантские мечи столкнулись в титаническом поединке. Маленький табун низкорослых лошадей, испугавшись лязга, рванул по другой стороне улицы. Их неподкованные копыта глухо простучали по тротуару. Лязг прекратился.
– Так вот где слышал эти звуки голубой дзей, – пробормотал Майо. – Но что здесь за чертовщина?
Он свернул на восток посмотреть, что там такое, но забыл об этом, когда вышел к алмазному центру. Он был ослеплен сияющими в витринах голубовато-белыми камнями. Дверь ювелирного торгового центра была распахнута и Майо на цыпочках вошел внутрь. Когда он вышел, в руке у него была нить настоящего жемчуга, обошедшаяся ему в сумму, равную годовой ренте за бар.
Он прошел по Мэдисон Авеню и оказался перед магазином «Эберкромби и Фитч». Он долго слонялся по нему, пока не попал, наконец, к оружейному прилавку. Там он потерял чувство времени, а когда пришел в себя, то увидел, что идет по Пятой Авеню в направлении парка. В руке у него была итальянская автоматическая винтовка, на сердце лежала вина, а на прилавке осталась расписка: «Авт. винтовка – 750 долларов. 6 коробок патр. – 18 долларов. Джеймс Майо».