Возвратившийся Каин - Кинг Стивен. Страница 1

Стивен Кинг

Возвратившийся Каин

С яркого майского дня Гарриш вошел в прохладу общежития. Какое-то время его глаза приспосабливались к сумраку холла, так что поначалу он лишь услышал голос Гарри Бобра, донесшийся из тени.

— Жуткий предмет, не правда ли? — спросил Бобер. — Действительно жуткий.

— Да, — кивнул Гарри. — Крепкий орешек.

Теперь его глаза различали Бобра. Тот тер прыщи на лбу, а мешки под глазами блестели от пота. Одет он был в сандалии на босу ногу и футболку. На груди висел значок-кнопка, гласящий, что Хоуди Дуди — извращенец. В полумраке белели громадные передние зубы Бобра.

— Я собирался сдать его еще в январе, — бубнил Бобер. — Говорил себе, что надо сдавать, пока есть время, но вот дотянул до последнего. Думаю, я провалил экзамен, Курт. Честное слово.

Комендантша стояла в углу, у почтовых ящиков. Невероятно высокая женщина, чем-то похожая на Рудольфа Валентино. Одной рукой она пыталась вернуть лямку бюстгальтера под платье, другой прикрепляла к доске объявлений какую-то бумажку.

— Тяжелое дело, — вздохнул Гарриш.

— Я хотел кое-что спросить у тебя, но не решился, потому что у этого парня глаза, как у орла. Ты думаешь, что опять получишь А?

— Я думаю, что, возможно, завалил экзамен.

У Бобра отвисла челюсть.

— Ты думаешь, что завалил? Ты думаешь, что…

— Я пойду приму душ, ладно?

— Да, конечно, Курт. Конечно. Это был твой последний экзамен.

— Да, это был мой последний экзамен, — эхом отозвался Гарриш.

Он пересек холл, толкнул дверь, стал подниматься по лестнице. Пахло там, как в мужской раздевался. Сколько же лет ходили по этим ступеням. Его комната находилась на пятом этаже.

Куин и другой идиот, с третьего этажа, с волосатыми ногами, протиснулись мимо него, перекидываясь футбольным мячом. Заморыш в очках в роговой оправе, еле волочащий ноги, попался ему между четвертым и пятым этажами. Учебник по алгебре он прижимал к груди, словно Библию, а губы его шептали логарифмические формулы. Глаза его были пусты, как чисто вымытая классная доска.

Гарриш остановился и посмотрел ему вслед, гадая, а не показалась бы этому заморышу смерть — благом, но, пока он раздумывал, заморыш уже скрылся из виду. Гарриш поднялся на пятый этаж, направился к своей комнате. Свин уехал два дня тому назад. Четыре экзамена за три дня, пам-бам, мерси, мадам. Свин знал, как ухватить жизнь за шкирку. От него остались только фотографии красоток, два вонючих носка от разных пар да керамическая пародия на «Мыслителя» Родена, сидевшего, по воле подражателю гения, на унитазе.

Гарриш вставил ключ в замочную скважину.

— Курт! Эй, Курт!

Роллингс, тупорылый старший по этажу, который отправил Джимми Броуди к декану за пьянку, махал ему рукой с лестничной площадки. Высокий, хорошо сложенный, с короткой стрижкой.

— Ну как, развязался? — спросил Роллингс.

— Да.

— Не забудь подмести пол и составить список разбитого и неработающего, ладно?

— Сделаем.

— Бланк я подсунул тебе под дверь в прошлый вторник, не так ли?

— Было дело.

— Если меня в комнате не будет, подсунешь заполненный бланк и ключ мне под дверь, хорошо?

— Обязательно.

Роллингс схватил его за руку и дважды тряхнул. Рука у Роллингса была сухая, кожа — шершавая. Гарриш словно провел ладонью по рассыпанной по столу соли.

— Веселого тебе лета, парень.

— Спасибо.

— Только не перетрудись.

— Ладно.

— Поработать можно, но главное — не перетрудиться.

— Буду иметь в виду.

Роллингс окинул Гарриша взглядом, рассмеялся.

— Тогда, счастливо тебе.

Он хлопнул Гарриша по плечу и двинулся дальше, задержавшись у комнаты Рона Фрейна, чтобы сказать тому, что стерео надо приглушить. Гарриш представил себе мертвого Роллингса, лежащего в канаве. По его глазам ползали мухи. Роллингса это не волновало. Мух — тоже. Или ты ешь мир, или мир ест тебя, третьего не дано.

Гарриш постоял, пока Роллингс не скрылся из виду, потом вошел в комнату.

Со Свином пропал и сопутствующий ему бардак, так что комната выглядела пустой и стерильной. От груды вещей на кровати Свина остался один матрац. А со стены лыбились две двумерных красотки с разворотов «Плейбоя».

А вот гарришева половина комнаты совсем не изменилась, там всегда поддерживался казарменный порядок. Если б кто бросил четвертак на его кровать, он отскочил бы от натянутого одеяла. Такая аккуратность просто бесила Свинью. Он защищался по английскому языку и литературе и с чувством слова у него все было в порядке. Гарриша он называл бюрократом. Пустую стену за кроватью Гарриша украшал лишь постер Хэмпфри Богарта, который он купил в книжном магазине колледжа. Боджи, в подтяжках, держал в каждой руке по автоматическому пистолету. Свин еще заявил, что пистолеты и подтяжки символы импотенции. Гарриш сомневался, что Боджи — импотент, хотя ничего о нем и не читал.

Он подошел к стенному шкафу, открыл дверцу, достал карабин («Магнум», калибр .352) с прикладом из орехового дерева, подаренный ему отцом, методистским священником, на Рождество. Телескопический прицел к карабину Гарриш купил сам, в марте.

Действующие в колледже инструкции не допускали хранения оружия в комнатах общежития, даже охотничьих карабинов, но контролировались они не очень жестко. Вот и Гарриш забрал карабин из камеры хранения днем раньше, самолично расписавшись на бланке-разрешении на выдачу оружия. Карабин он уложил в водонепроницаемый чехол и спрятал в лесу за футбольным полем. А в три часа утра сходил за ним и принес в свою комнату. Благо все спали и его никто не заметил.

Гарриш посидел на кровати, положив карабин на колени, поплакал. «Мыслитель» смотрел на него с туалетного сидения. Гарриш положил карабин на кровать, поднялся, подошел к столу Свина, взял керамическую скульптуру и хряпнул об пол. И тут же в дверь постучали.

Гарриш спрятал карабин под кровать.

— Входите.

Вошел Бейли, в одних трусах. Из пупка торчала вата. Вот уж у кого не было будущего. Женится Бейли на глупой женщине, народятся у них глупые дети. А потом он умрет от рака или инфаркта.

— Как химия, Курт?

— Нормально.

— Слушай, а конспекты не одолжишь? У меня экзамен завтра.

— Сжег их сегодня утром.

— Блин! Господи, это проделки Свиньи? — он указал на останки «Мыслителя».

— Наверное.

— Зачем он это сделал? Мне нравилась эта скульптура. Я собирался купить ее у него, — острыми чертами лица Бейли напоминал Гарришу крысу. А трусы у него были старые, заштопанные. Гарриш легко представил его, умирающим от энфиземы в кислородной палатке. Пожелтевшего. Я мог бы избавить тебя от мук, подумал Гарриш.

— Как ты думаешь, он не будет возражать, если я позаимствую этих крошек?

— Пожалуй, что нет.

— Хорошо, — Бейли пересек комнату, осторожно переступая голыми ногами через осколки, снял плейбойских девочек. — И Богарт у тебя отличный. Пусть без буферов, но все равно есть на что посмотреть. Понимаешь? — Бейли всмотрелся в Гарриша, ожидая, что тот улыбнется, а когда его надежды не оправдались, добавил. — Как я понимаю, выкидывать этот постер ты не собираешься?

— Нет. Я собираюсь принять душ.

— Конечно, конечно. Веселого тебе лета, на случай, что больше не увидимся, Курт.

— Спасибо.

Бейли двинулся к двери, трусы свободно болтались на тощей заднице. Остановился, взявшись за ручку.

— Еще один семестр позади, Курт?

— Похоже на то.

— Отлично. Увидимся осенью.

Бейли вышел в коридор, закрыл за собой дверь. Гарриш посидел на кровати, потом достал карабин, разобрал, почистил. Приложился глазом к дулу, посмотрел на световую точку в дальнем конце. Ствол чист. Собрал карабин.

В третьем ящике комода лежали три тяжелых коробки с патронами. Гарриш положил их на подоконник. Запер дверь, вернулся к окну, поднял жалюзи.

Залитой солнцем зеленую лужайку оккупировали студенты. Куин и его идиот-приятель гоняли мяч, носились взад-вперед, как заведенные, словно муравьи перед замурованной норой.