Возрождение - Кинг Стивен. Страница 16

На этот раз никто не засмеялся.

Он изучающе разглядывал нас, чуть улыбаясь. На его левой щеке играли два пятнышка синего и красного цвета от лучей солнца, пробившихся сквозь витраж.

– Религия должна приносить нам утешение в трудные времена. В Псалтири говорится, что Бог – наш жезл и наш посох. Он будет с нами, когда мы неизбежно отправимся в Долину смертной тени. Другой псалом утверждает, что Бог – наш заступник и сила, хотя люди, погибшие в той церкви в Оклахоме, могли бы с этим поспорить… если бы у них еще имелся для этого рот… А отец с двумя детьми, утонувшие, спасая домашнего питомца? Спросили ли они у Бога, что происходит? И почему? И ответил ли Он им: «Скажу через пару минут, парни», – в то время как вода заполняла их легкие, а смерть затуманивала сознание?

Давайте честно признаем, что имел в виду апостол Павел, когда говорил о тусклом стекле. Он имел в виду, что мы должны принять все на веру. Если наша вера сильна, мы попадем на небо, где все поймем. Как если бы жизнь была шуткой, соль которой нам предстоит узнать лишь в раю.

Теперь в церкви ясно слышались негромкие женские всхлипывания и недовольный гул мужских голосов. Но в тот момент никто не покинул церковь и не поднялся, требуя от преподобного Джейкобса замолчать и прекратить богохульствовать. Все были слишком потрясены.

– Когда я больше не мог читать про эти, казалось бы, нелепые и зачастую жуткие смерти невинных людей, я занялся различными направлениями христианства. Боже, друзья, вы даже не представляете, как их много! Настоящий оплот вероучения! Католики, Протестантская епископальная церковь, Англиканская церковь в Америке, баптисты как консервативного, так и либерального толка, англиканцы, лютеране, пресвитерианцы, унитарии, Свидетели Иеговы, адвентисты Седьмого дня, квакеры, шекеры, Греческая православная церковь, православные церкви Востока, не говоря уж о Церкви Силома и еще полусотне других.

Здесь, в Харлоу, абоненты пользуются общими телефонными линиями, и мне кажется, что религия является самым мощным проводом коллективного пользования. Только представьте, какие перегрузки эти линии связи с Царством Небесным должны испытывать в воскресенье утром! А вы знаете, что меня поражает больше всего? Что каждая церковь учения Христа уверена, что только она обладает линией прямой связи со Всевышним. И я даже не упомянул о мусульманах, или иудеях, или теософах, или буддистах, или тех, кто поклоняется самой Америке так же горячо, как немцы поклонялись Гитлеру на протяжении восьми или десяти кошмарных лет.

Вот тогда люди и стали выходить из церкви. Сначала немногие с задних рядов, опустив головы и сгорбившись (как будто их высекли), потом еще и еще. Преподобный Джейкобс, казалось, не обратил на них внимания.

– Некоторые из этих сект и конфессий являются мирными, но самые крупные – и самые успешные – построены на крови, костях и криках тех, кто имел наглость не признать их представления о Боге. Римляне скармливали христиан львам; христиане расчленяли тех, кого считали еретиками, колдунами или ведьмами; Гитлер принес миллионы евреев в жертву ложному богу расовой чистоты. Миллионы людей были сожжены, расстреляны, повешены, подвергнуты пыткам, отравлены, казнены на электрическом стуле, затравлены собаками… и все во имя Бога.

Мама уже плакала в голос, но я не смотрел на нее. Я не мог. Я застыл на месте. От ужаса, да, конечно. Мне было всего девять лет. Но во мне зарождалось какое-то дикое ликование от ощущения, что наконец-то я слышу голую, ничем не приукрашенную правду. С одной стороны, мне хотелось, чтобы он остановился, но с другой – я исступленно желал, чтобы он продолжал. И мое желание сбылось.

– Христос учил нас подставлять другую щеку и любить своих врагов. На словах мы с этим согласны, но многие из нас, получив удар, стараются ответить тем же. Христос изгнал менял из храма, но все мы знаем, что эти умельцы сорвать куш никогда не исчезают надолго. И если вам приходилось участвовать в потрясающей игре в бинго, организованной церковью, или вы слышали по радио проповедника, просящего денег, то отлично знаете, что я имею в виду. Исайя пророчествовал, что настанет день, когда мы перекуем мечи на орала, но в наш нынешний темный век мы сумели перековать их лишь в атомные бомбы и межконтинентальные баллистические ракеты.

Реджи Келтон поднялся. Его лицо было настолько же багровым, насколько белым стало лицо Энди.

– Я прошу вас сесть, преподобный. Вы не в себе.

Преподобный Джейкобс не стал садиться.

– И что мы получаем за нашу веру? За все века, что мы отдали этой церкви, за все наши кровавые жертвы и дары? Заверения, что в конце всего этого нас ждет рай, а когда мы там окажемся, нам все объяснят, и тогда мы воскликнем: «О да! Вот теперь мне все понятно». Вот в чем состоит награда. Это вбивается нам в головы с самых ранних дней: Царство Небесное, Царство Небесное, Царство Небесное! Мы увидим своих потерянных детей, наши любимые матери заключат нас в объятия. Это – пряник. А палка, которой нас бьют, это ад, ад, ад! Преисподняя вечного проклятия и мучения. Мы рассказываем детям, столь же юным, как мой любимый утраченный сын, что они рискуют гореть в вечном огне, если украдут грошовый леденец или солгут о том, где промочили новые ботинки.

Не существует никаких доказательств, что после смерти есть только два этих пути, нет никаких научных подтверждений. Имеются только слова, подкрепленные нашим страстным желанием верить, что все это не напрасно. Но когда я стоял в задней комнате похоронного бюро Пибоди и смотрел на изувеченные останки моего мальчика, мечтавшего поехать в Диснейленд гораздо больше, чем попасть в рай, на меня снизошло откровение. Религия является богословским аналогом страхового мошенничества с целью наживы. Это все равно что на протяжении всей своей жизни платить страховые взносы так же исправно, как читаешь «Отче наш» – прошу прощения за каламбур, – а когда настанет время получить страховую премию, узнать, что фирмы, которая взяла ваши деньги, на самом деле не существует.

Вот тогда со своего места в быстро пустеющей церкви поднялся Рой Истербрук. Это был небритый верзила, обитавший в ржавом трейлере в восточной части города, неподалеку от дороги на Фрипорт. Обычно он являлся в церковь только на Рождество, но сегодня сделал исключение.

– Преподобный, – сказал он, – я слышал, что в бардачке вашей тачки была бутыль самогона. И Мерт Пибоди говорил, что, когда он склонился над вашей женой, чтобы привести ее в порядок, от нее разило спиртным. Вот и ответ на все вопросы. У вас кишка тонка принять волю Бога? Ладно, но только не надо грузить других. – С этими словами Истербрук повернулся и, тяжело ступая, вышел.

Джейкобс замер. Он стоял, вцепившись в кафедру, с горящими на бледном лице глазами, сжав губы с такой силой, что рта не было видно.

Тогда поднялся мой папа:

– Чарлз, хватит.

Преподобный Джейкобс тряхнул головой, будто желая обрести ясность мыслей.

– Да, – согласился он. – Вы правы, Дик. Что бы я ни сказал, все равно это ничего не изменит.

Но он ошибался. Во всяком случае, в отношении одного маленького мальчика.

Преподобный сделал шаг назад, окинул зал взглядом, будто не понимая, где находится, а затем снова шагнул вперед, хотя в церкви осталась только наша семья, дьяконы и Сплетница, которая по-прежнему восседала в переднем ряду, поблескивая глазками.

– И последнее. Мы приходим из тайны и в тайну уходим. Может, там действительно что-то есть, но я держу пари, что это не тот Бог, каким Его понимает любая церковь. И грызня соперничающих верований это только подтверждает. Они отрицают друг друга, вот и все. Если вам нужна правда, сила более могущественная, чем вы сами, посмотрите на молнию – миллиард вольт в каждом разряде, сотня тысяч ампер и пятьдесят тысяч градусов по Фаренгейту. Вот где действительно высшая сила, не вызывающая сомнений. Но здесь, в этом здании? Нет. Вы можете верить во что хотите, но говорю вам: за тусклым стеклом апостола Павла нет ничего, кроме лжи.