Дьюма-Ки - Кинг Стивен. Страница 149

— Такое ощущение, что я не единственный zorro в этой лодке.

— Мне достались восемьдесят миллионов баксов в ликвидных активах. Плюс различные вещички из дома, включая коробку из-под печенья «Суит Оуэн». Думаешь, мисс Истлейк пыталась мне что-то сказать этой жестянкой, мучачо?

Элизабет укладывала туда различные фарфоровые фигурки, а потом настаивала на том, чтобы Уайрман бросил коробку в пруд с золотыми рыбками. Разумеется, этим она пыталась ему что-то сказать.

— Родственники получили северную часть Дьюма-Ки, потенциальная ценность которой для строительства… что ж, выше только небо. Девяносто миллионов?

— Во всяком случае, они так думают.

— Да, — согласился он, разом помрачнев. — Они так думают.

Какое-то время мы молчали. Уайрман взял у меня цилиндр. На его боковой поверхности, искажённое из-за кривизны, отражалось моё лицо. Так ещё я мог на него смотреть, а вот к зеркалу в последнее время подходил редко. Не потому, что состарился — просто не хотел встречаться взглядом с глазами Фримантла: слишком многое они повидали.

— Как твои жена и дочь?

— Пэм — в Калифорнии, у матери. Мелинда во Франции. После похорон Илли она какое-то время побыла с Пэм, а потом улетела. Думаю, поступила правильно. С этим придётся сжиться.

— А как ты, Эдгар? Тебе удастся с этим сжиться?

— Не знаю. Разве Скотт Фицджеральд не сказал, что вторых действий в американской жизни не бывает?

— Да, но тогда он уже был горьким пьяницей. — Уайрман положил цилиндр себе на ноги, наклонился ко мне. — Выслушай меня, Эдгар, и выслушай внимательно. В действительности действий пять, и не только в американской жизни — в каждой полностью прожитой жизни. Точно так же, как и в любой пьесе Шекспира — комедии или трагедии. Потому что именно из них и сотканы наши жизни — из комедии и трагедии.

— У меня в последнее время с комедией совсем плохо.

— Да, — не стал он спорить, — но в третьем акте есть определённая надежда. Я сейчас живу в Мексике. Я говорил тебе, да? В прекрасном маленьком горном городке, который называется Тамасунчаль.

Я попытался произнести название.

— Тебе нравится, как оно слетает с языка. Уайрман видит, что нравится.

Я улыбнулся.

— Что-то в нём есть.

— Там продаётся захудалый отель, и я подумываю, не купить ли его? Чтобы вывести такое заведение на прибыль, придётся потерпеть три убыточных года, но у меня теперь толстый кошелёк. Я не отказался бы от партнёра, который разбирается в строительстве и техническом обслуживании зданий. Разумеется, если ты хочешь и в дальнейшем сосредоточиться на карьере художника…

— Думаю, ты и сам всё знаешь.

— Так что скажешь? Давай поженимся на наших судьбах?

— Саймон и Гарфункель, [201] тысяча девятьсот шестьдесят девятый год, — кивнул я. — Или около того. Не знаю, Уайрман. Сейчас решить не могу. Я должен закончить ещё одну картину.

— Действительно, должен. И какой силы будет ураган?

— Не знаю. Но «Шестому каналу» понравится.

— Предупреждение поступит заранее, не так ли? Разрушений, понятное дело, не избежать, но никто не погибнет.

— Никто не погибнет, — согласился я, надеясь, что так оно и будет, но когда фантомная конечность правила бал, не было никакой возможности что-либо гарантировать. Вот почему я намеревался поставить крест на моей второй карьере. Но ещё одну, последнюю, картину я собирался закончить. Потому что хотел отомстить. Не только за Илли, но и за остальных жертв Персе.

— С Джеком перезваниваешься? — спросил Уайрман.

— Практически каждую неделю. Осенью он начинает учиться во Флоридском университете в Таллахасси. Обучение я оплатил. А пока они с матерью переезжают в Порт-Шарлотт.

— Тоже на твои деньги?

— Если на то пошло… да. После того как отец Джека умер от воспаления кишечника, у них с матерью возникли серьёзные финансовые трудности.

— Идея тоже твоя?

— Совершенно верно.

— То есть ты думаешь, что Порт-Шарлотт достаточно далеко к югу, и там будет безопасно.

— Думаю, да.

— А север? Как насчёт Тампы?

— Максимум — ливневые дожди. Это будет маленький ураган. Маленький, но мощный.

— Маленькая, с жесткими территориальными рамками «Элис». Как в тысяча девятьсот двадцать седьмом.

— Точно.

Мы смотрели друг на друга, когда мимо на своей моторке вновь пронеслись три женщины, смеясь громче и махая руками энергичнее, чем прежде. Сладкие пташки юности, летящие на послеполуденных винных кулерах. [202] Мы им отсалютовали.

— Выжившим родственникам мисс Истлейк не придётся тревожиться насчёт получения лицензий на строительство на их новых земельных приобретениях? — спросил Уайрман, когда успокоились волны, поднятые моторкой.

— Думаю, не придётся.

Он помолчал немного, кивнул.

— Хорошо. Отправить целый остров в сундук Дейви Джонса. [203] Меня устраивает. — Он поднял серебряный цилиндр, посмотрел на оранжевый буй, отмечающий местонахождение впадины на дне озера Фален, перевёл взгляд на меня. — Хочешь сказать слова прощания, мучачо?

— Да, — кивнул я, — но много их не будет.

— Тогда готовься. — Уайрман встал на колени, повернулся к борту, цилиндр оказался над водой. Солнце отражалось от полированного серебра — я надеялся, что в последний раз за ближайшую тысячу лет… но меня не покидала мысль, что Персе умела выбираться на поверхность. Проделывала это раньше и, возможно, смогла бы проделать и на этот раз. Даже из Миннесоты ей, так или иначе, удалось бы добраться до caldo.

Но я произнёс слова, которые держал в голове:

— Упокойся навеки.

Уайрман разжал пальцы. Послышался тихий всплеск. Мы перегнулись через борт и наблюдали, как серебряный цилиндр, отразив последний блик солнца, плавно исчезает из виду.

ii

Уайрман остался на ночь, потом на вторую. Мы ели стейки с кровью, пили зелёный чай во второй половине дня, говорили о чём угодно, только не о недавнем общем прошлом. Потом я отвёз его в аэропорт, откуда он улетел в Хьюстон. Там он собирался взять напрокат автомобиль. По его словам, чтобы посмотреть страну.

Я предложил проводить его до контрольного пункта, но он покачал головой.

— Не хочу, чтобы ты смотрел, как Уайрман снимает туфли перед выпускником школы бизнеса. Adios мы скажем здесь, Эдгар.

— Уайрман… — начал я и больше ничего не сказал. Перехватило горло.

Он обнял меня, расцеловал в обе щёки.

— Послушай, Эдгар. Самое время для третьего действия. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Приезжай в Мексику. Когда осознаёшь, что готов. И если захочешь.

— Я об этом подумаю.

— Обязательно подумай. Con Dios, mi amigo; siempre con Dios. [204]

— И с тобой, Уайрман. И с тобой.

Я наблюдал, как он уходит, с сумкой на плече. Мне внезапно вспомнился его голос в ту ночь, когда Эмери напал на меня в гостиной «Розовой громады». Уайрман показал себя во всей красе: прокричал «cojudo de puta madre», прежде чем вогнать серебряный подсвечник в лицо мертвяка. Мне хотелось, чтобы Уайрман обернулся… и моё желание исполнилось. «Должно быть, поймал мысль», — сказала бы моя мать. Или сработала интуиция. Так сказала бы няня Мельда.

Он увидел, что я стою на прежнем месте, и его лицо осветилось улыбкой.

— Живи днём, Эдгар! — крикнул он. Люди поворачивались, смотрели на него.

— И позволь жить дню, — откликнулся я.

Он отдал мне честь, рассмеялся и ушёл. Разумеется, со временем я поехал на юг, в его маленький городок, но, хотя он по-прежнему живёт в своих изречениях (они для меня всегда в настоящем времени), больше я Уайрмана никогда не увидел. Он умер двумя месяцами позже на рыночной площади Тамасунчаля, когда торговался, покупая свежие помидоры. Я думал, у нас ещё будет время, но мы всегда так думаем, не правда ли? Мы так часто обманываем себя, что могли бы зарабатывать этим на жизнь.