Дьюма-Ки - Кинг Стивен. Страница 40

ii

Уайрман позвонил сразу после полудня и спросил, остаётся ли в силе приглашение на просмотр моих картин. Под ложечкой, конечно, сосало, я помнил его обещание (или угрозу) высказаться честно и откровенно, но я сказал ему приходить.

Я выставил, как мне казалось, шестнадцать лучших… хотя в ясном, холодном свете того январского дня выглядели они все довольно дерьмово. Рисунок Карсона Джонса по-прежнему лежал на полке стенного шкафа в моей спальне. Я его достал, прикрепил к куску оргалита и поставил в конец ряда. Карандашные цвета выглядели неряшливо и неказисто в сравнении с красками, и, разумеется, рисунок был меньше остальных, но я всё равно думал, что в нём что-то есть.

Мелькнула мысль добавить рисунок человека в красном, но делать этого я не стал. Не знаю почему. Может, потому, что от него у меня самого по коже бежали мурашки. Зато я выставил «Здрасьте» — карандашный рисунок танкера.

Уайрман прибыл в ярко-синем гольф-каре, разрисованном жёлтым в модном стиле «пинстрайпинг». [78] Звонить ему не пришлось. Я встретил его у двери.

— Очень уж ты зажатый, мучачо. — Уайрман улыбнулся. — Расслабься. Я не доктор, и тут не врачебный кабинет.

— Ничего не могу с собой поделать. Если бы шла приёмка нового дома, и ты был строительным инспектором, я бы, возможно, и расслабился, а так…

— Но ты говоришь о прошлой жизни, — указал Уайрман. — А это — твоя новая, в которой ты ещё не сносил ни одной пары туфель.

— Я говорю о значимости события.

— Ты чертовски прав. Если уж разговор зашёл о твоём прошлом, ты позвонил жене насчёт того дела, которое мы обсуждали?

— Да. Хочешь получить подробный отчёт?

— Нет. Хочу только знать, остался ли ты доволен разговором?

— После того как я пришёл в себя в больнице, ни один разговор с Пэм удовольствия мне не доставил. Но я практически уверен, что она поговорит с Томом.

— Тогда считаем вопрос закрытым, свин. «Бейб», тысяча девятьсот девяносто пятый год. — Он уже переступил порог и с интересом оглядывался. — Мне нравится, как ты тут всё устроил.

Я расхохотался. На самом деле я даже не убрал с телевизора табличку с требованием не курить.

— Джек по моей просьбе поставил наверху «беговую дорожку», и это единственная новая вещь, не считая мольберта. Как я понимаю, ты бывал здесь раньше?

Он загадочно улыбнулся.

— Мы все бывали здесь раньше, амиго… и это покруче профессионального футбола. Питер Страуб, год тысяча девятьсот восемьдесят пятый.

— Я тебя не понимаю.

— Я работаю у мисс Истлейк уже шестнадцать месяцев. Мы всё время живём здесь, если не считать короткой и доставившей массу неудобств поездки в Сент-Пит, когда Флорида-Кис эвакуировали при подходе урагана «Фрэнк». В любом случае последние люди, которые арендовали «Салмон-Пойнт»… извини меня, «Розовую громаду», прожили две недели из восьми, на которые сняли дом, и отбыли. То ли дом им не понравился, то ли они не понравились дому. Уайрман вскинул руки над головой, словно призрак, и устрашающе запрыгал по светло-синему ковру гостиной. Эффект подпортила его рубашка с рисунком из тропических птиц и цветов. — После этого, что бы ни бродило по «Розовой громаде»… бродило в одиночестве!

— Ширли Джексон, [79] — вставил я. — Год уж не знаю какой.

— Точно. В любом случае ты понимаешь, что доказывал или пытался доказать Уайрман. «Розовая громада» ТОГДА! — Он описал руками широкие круги, как бы захватывая всю виллу. — Обставлена в популярном флоридском стиле, известном как Первоклассный дом-в-аренду двадцать первого века! «Розовая громада» ТЕПЕРЬ обставлена как Первоклассный дом-в-аренду двадцать первого века плюс тренажёр «беговая дорожка» корпорации «Сайбекс» наверху и… — Он сощурился. — На диване во «флоридской комнате» сидит кукла а-ля Люсиль Болл?

— Это Реба, воздействующая на злость кукла. Её мне дал мой друг-психолог, Крамер. — Что-то тут было не так. Начала безумно зудеть правая рука. В десятитысячный раз я попытался её почесать, но ткнулся пальцами левой во всё ещё заживающие рёбра. — Подожди… — Я посмотрел на Ребу, которая смотрела на Залив. «Я могу это сделать, — подумал я. — Это похоже на место, куда ты кладёшь деньги, если хочешь спрятать их от государства».

Уайрман терпеливо ждал.

Рука чесалась. Та, которую отрезали. Та, которая иногда хотела рисовать. Я подумал, что хочу нарисовать Уайрмана. Уайрмана и вазу с фруктами. Уайрмана и пистолет.

«Хватит думать не пойми о чём», — подумал я.

«Я могу это сделать», — подумал я.

«Ты прячешь деньги от государства в офшорных банках, — подумал я. — Нассау. Багамские острова. Большой Кайман. И, бинго, вот оно».

— Кеймен, — поправился я. — Его фамилия — Кеймен. Кеймен дал мне Ребу. Ксандер Кеймен.

— Что ж, раз с этим мы разобрались, давай взглянем на произведения искусства, — предложил Уайрман.

— Если их можно так назвать. — И я повёл его к лестнице, хромая и опираясь на костыль. Уже начал подниматься, когда остановился как вкопанный. — Уайрман, — обратился я к нему, не оглядываясь, — как ты узнал, что «беговая дорожка» произведена «Сайбекс»?

Ответ услышал после короткой паузы:

— Это единственный бренд, который я знаю. Будешь подниматься сам или тебе нужно дать пинка?

«Звучит неплохо, но насквозь фальшиво, — подумал я, вновь двинувшись вверх по лестнице. — Думаю, ты лжёшь, и знаешь что? Я думаю, ты знаешь, что я знаю».

iii

Свои работы я расставил вдоль северной стены «Розовой малышки», так что послеполуденное солнце в достаточной мере освещало картины. Глядя на них из-за спины Уайрмана, который медленно шёл вдоль ряда, иногда останавливался, а то и возвращался назад, чтобы взглянуть на пару полотен второй раз, я думал, что света они получают даже больше, чем того заслуживают. Илзе и Джек хвалили их, но одна приходилась мне дочерью, а второй — наёмным работником.

Добравшись до карандашного рисунка танкера в конце ряда, Уайрман присел на корточки и смотрел на рисунок секунд тридцать. Руки лежали на бёдрах, кисти свисали между ног.

— Что… — начал я.

— Ш-ш-ш, — оборвал меня он, и мне пришлось выдержать ещё тридцать секунд молчания.

Наконец он встал. Колени хрустнули. Когда повернулся ко мне, его глаза показались мне очень большими, а левый — воспалённым. Вода (не слеза) бежала из внутреннего уголка. Он вытащил носовой платок из заднего кармана джинсов и вытер её автоматическим движением человека, который проделывает то же самое по десять раз на дню, а то и чаще.

— Святой Боже. — Он отошёл к окну, на ходу засовывая платок в карман.

— Святой Боже — что? — спросил я. — Что, Святой Боже? Он смотрел на Залив.

— Ты не знаешь, как они хороши, да? Я хочу сказать, ты действительно не знаешь.

— Они хороши? — Никогда я не чувствовал такой неуверенности в себе. — Ты серьёзно?

— Ты расставил их в хронологическом порядке? — спросил он, по-прежнему глядя на Залив. Весёлый, сыплющий шутками и остротами Уайрман «вышел погулять». У меня возникло ощущение, что я слушал Уайрмана, который имел дело с присяжными… при условии, что он был адвокатом по уголовным делам. — В хронологическом, так? За исключением двух последних. Эти определённо нарисованы намного раньше.

Я рисовал всего пару месяцев и не понимал, можно ли какие-то мои творения определить как «нарисованные намного раньше», но, пробежавшись взглядом по картинам, увидел, что он прав. Я не собирался расставлять их в хронологическом порядке, во всяком случае, сознательно, но именно так и расставил.

— Да, — кивнул я. — От первой до последней.

Уайрман указал на четыре картины, замыкающие ряд, я называл их «закатные композиции». В одной я поставил на горизонт раковину наутилуса, во второй — компакт-диск со словом «Метогех», напечатанным поперёк (и с солнцем, светящимся красным сквозь отверстие), в третьей — дохлую чайку, которую нашёл на берегу, только я увеличил её до размеров птеродактиля. На последней был ковёр из ракушек под «Розовой громадой», заснятый цифровой камерой. К ракушкам я по какой-то причине счёл необходимым добавить розы. Вокруг виллы они не росли, но я получил множество фотографий от моего нового друга Гугла.