Жребий Салема - Кинг Стивен. Страница 72

Мальчик сел, порывисто дыша, и схватился за промежность: теперь она просто ныла тупой болью, вызывавшей тошноту.

Немного отдышавшись, он перевел взгляд на закрытое ставнями окно. Свет, пробивавшийся сквозь щели, окрасился в багровые тона – солнце почти село. И дверь была заперта.

Марк стянул веревку с балки и принялся развязывать узлы на ногах. Они оказались затянутыми на удивление крепко, а реакция после пережитого напряжения мешала сосредоточиться.

Однако после неимоверных усилий ему все же удалось освободить сначала бедра и колени, а потом лодыжки. Пошатываясь, он поднялся и принялся растирать затекшие ноги.

И тут снизу послышался шум. Шаги!

Марк в панике бросился к окну и попытался поднять раму, однако та оказалась прибитой. В растрескавшемся от времени дереве торчали ржавые шляпки гвоздей.

Шаги раздавались уже на лестнице.

Марк вытер пот рукавом и обвел комнату диким взглядом. Две пачки журналов. Жестяной экран для камина. Железная кровать. Он подошел к ней и наугад потянул за одну из ножек. И неведомые боги, видя, как много он сумел преодолеть в одиночку, сжалились над мальчиком и решили ему немного помочь.

Шаги уже приближались по коридору к двери, когда Марку удалось открутить ножку кровати.

Когда дверь начала открываться, Марк замер за ней с металлической ножкой в руке, похожий на игрушечного индейца, занесшего для удара томагавк.

– Молодой человек, я пришел, чтобы… – Увидев, что в комнате никого нет, а веревки валяются на полу, Стрейкер от изумления замер в проходе.

Для Марка время вдруг сдержало свой бег и, как в замедленной съемке, растянуло секунды в минуты, давая ему возможность хорошенько подготовиться для удара по медленно выплывавшей из-за двери лысине.

Едва голова Стрейкера начала поворачиваться, чтобы заглянуть за дверь, Марк обрушил на нее железную ножку от кровати. Ударил он не в полную силу, пожертвовав ее толикой ради точности прицела, зато попал куда метил: чуть повыше виска. Из раны фонтаном брызнула кровь, и Стрейкер, зажмурившись от боли, пошатнулся и шагнул вперед. Его лицо исказила жуткая гримаса, он потянулся к Марку, но тот нанес второй удар – на этот раз чуть выше лба. Новый поток крови залил лицо Стрейкера. Он закатил глаза и, обмякнув, рухнул на пол. Марк, сжимая в руке окровавленную железку, отскочил в сторону. Кровь на ней была темной, гораздо темнее той, что бывает в цветных фильмах. При виде ее Марка затошнило, но Стрейкера ему жалко не было.

Господи, подумал он, я его убил! И хорошо!

Неожиданно пальцы Стрейкера сомкнулись на его лодыжке. Марк охнул и попытался вырваться, но не тут-то было. На залитом кровью лице Стрейкера холодным огнем горели глаза, а губы беззвучно шевелились. Марк еще раз рванулся, но безрезультатно. Испустив крик, мальчик принялся колотить железной трубкой по пальцам. Раз, другой, и снова, и снова! Пальцы ломались с глухим треском, словно карандаши. Тиски, сжимавшие лодыжку, ослабли. Марк выдернул ногу и выскочил в коридор.

Голова Стрейкера снова упала на пол, но изувеченная рука продолжала зловеще подергиваться – словно собака, которая во сне гонится за кошкой.

Железная ножка выскользнула из онемевших пальцев мальчика, и он, дрожа, попятился. Его охватила паника, и он бросился вниз, перескакивая через несколько ступенек сразу и едва касаясь перил.

Внизу уже стало темно, и сгустившиеся тени только усиливали и без того жуткое состояние, в котором пребывал Марк.

Он добрался до кухни и вгляделся обезумевшими от страха глазами в черный проем входа в подвал. Солнце опускалось за горизонт, расцвечивая небо пурпурными красками. А в шестнадцати милях от Марстен-Хауса, в похоронном бюро, Бен Миерс смотрел на часы, стрелки которых подбирались к 19:02.

Марк об этом не знал, но чувствовал, что время вампиров вот-вот настанет. Оставаться тут дольше означало неизбежно столкнуться с куда более опасным противником, а если спуститься в подвал и попытаться спасти Сьюзен, то его самого наверняка превратят в вампира.

И все-таки он подошел к двери в подвал и даже сумел заставить себя спуститься на пару ступенек, но потом ощутил такой ужас, что не мог пошевелиться. По щекам катились слезы, а тело содрогалось от дрожи, как в приступе малярии.

– Сьюзен! – взвизгнул он. – Беги!

– М… Марк? – Ее голос был слабым и вялым. – Я ничего не вижу. Здесь темно…

А затем раздался громкий, словно выстрел, звук, сменившийся довольным и жестоким смехом.

Истошный крик Сьюзен перешел в стон… и стих.

И все же Марк медлил, с трудом удерживаясь от того, чтобы броситься прочь со всех ног.

Снизу послышался ласковый голос, удивительно похожий на отцовский:

– Спускайся, мой мальчик. Ты мне очень нравишься.

В голосе звучала необыкновенная сила, которая не только рассеивала страх, но и безудержно влекла вниз. Марк даже сделал пару шагов, однако сумел собрать в кулак остатки воли и остановился.

– Спускайся же! – произнес голос уже совсем рядом. Помимо отеческой заботы в нем звучала непререкаемая воля.

– Я знаю тебя! Ты Барлоу! – крикнул Марк в темноту и бросился наверх.

В гостиной на него снова навалился страх, и если бы входная дверь оказалась запертой, он прошиб бы ее насквозь, как смешно показывают в мультиках.

Мальчик выскочил на улицу и помчался во весь дух (совсем как много лет назад другой мальчик по имени Бенджамин Миерс) по Брукс-роуд в сторону города, где тоже нельзя было чувствовать себя в безопасности. Разве не может главарь вампиров пуститься за ним в погоню?

Он свернул в лес и бросился напролом через чащу, поскользнулся и упал, перебираясь через ручей, но, в конце концов, оказался на заднем дворе своего дома.

Марк вошел через кухню и заглянул в гостиную, где мать с посеревшим от тревоги лицом говорила с кем-то по телефону. На коленях у нее лежал телефонный справочник.

Подняв глаза, она увидела сына и облегченно выдохнула:

– Пришел!

Не дожидаясь ответа, она повесила трубку и направилась к мальчику. На ее лице были следы слез, отчего Марку стало совсем не по себе.

– Марк… где ты был?!

– Явился?! – послышался голос отца, дрожавший от злости.

– Где ты был?! – повторила мать и, схватив Марка за плечи, встряхнула его.

– Гулял, – неубедительно промямлил он. – Я упал, когда бежал домой.

Больше сказать было нечего. Определяющей чертой детства является не удивительная и естественная способность объединять вымысел с реальностью, а отчуждение. Слов, адекватно передающих детские страхи и волнения, просто не существует. Мудрый ребенок это понимает и принимает как должное. Те же, кто этим руководствуется, перестают быть детьми.

– Я потерял счет времени. Оно… – добавил Марк, но не договорил, потому что в комнату влетел разъяренный отец.

В понедельник перед рассветом.

В окно кто-то скребся.

Марк очнулся ото сна сразу, без малейшего намека на сонливость или осознание реальности. Грань между безумиями во сне и наяву стала совсем тонкой.

За окном в темноте белело лицо Сьюзен.

– Марк… впусти меня.

– Уходи, – произнес он без всякого выражения. На ней были те же блузка и брюки, в которых она ходила в Марстен-Хаус. Интересно, беспокоятся ли ее родители? Обращались ли в полицию?

– Ты не пожалеешь, Марк, – сказала Сьюзен. Ее глаза были пустыми и темными. Она улыбнулась, блеснув зубами, чью белизну только подчеркивали бледные десны. – Вот увидишь! Пусти меня, и сам убедишься. Я поцелую тебя, Марк. Поцелую везде, как никогда не целовала даже мама.

– Уходи, – повторил он.

– Рано или поздно мы же все равно до тебя доберемся, – не унималась она. – Нас уже очень много. Впусти меня, Марк. Я… так голодна! – Она снова попыталась улыбнуться, но вместо улыбки ее лицо исказила гримаса, от которой в жилах у Марка застыла кровь.

Он поднял крест и прижал его к стеклу.