История Лизи - Кинг Стивен. Страница 110

– Скотт. – Она опускается на колени рядом с кроватью и берёт его горячую руку в свои холодные. – Что ты с собой сделал на этот раз?

– Лизи. – Ему удаётся чуть сжать её руку. Дышит он с тем же свистом, который она хорошо запомнила в тот день на автомобильной стоянке. Она знает, что он сейчас скажет, и Скотт её не разочаровывает. – Мне так жарко, Лизи. Лёд?… Пожалуйста?

Она смотрит на столик у кровати, но там ничего нет. Смотрит через плечо на врача, который привёл её сюда, теперь превратившегося в Рыжеволосого-Мстителя-в-Маске.

– Доктор… – начинает она и внезапно осознаёт, что не может продолжить. – Извините, забыла вашу фамилию.

– Джантзен, миссис Лэндон. И это нормально.

– Можно дать моему мужу немного льда? Он говорит, что ему…

– Да, разумеется. Я сам его принесу. – Врач тут же исчезает за дверью. Лизи понимает, что ему требовался предлог, чтобы оставить их вдвоём.

Скотт снова сжимает её руку.

– Ухожу, – говорит всё тем же едва слышным шёпотом. – Извини. Люблю тебя.

– Скотт, нет! – И резко добавляет: – Лёд! Сейчас будет лёд!

Должно быть, с невероятным усилием (дыхание становится ещё более свистящим) он поднимает руку и гладит её по щеке одним пальцем. Вот тут из глаз Лизи начинают литься слёзы. Она знает, что должна его спросить. Панический голос, который никогда не называет её Лизи, только «маленькая Лизи», этот хранитель секретов, вновь заявляет, что нельзя, нельзя ни о чём спрашивать, но она не собирается его слушать. У каждой семейной пары, за плечами которой многолетняя совместная жизнь, два сердца, светлое и тёмное. И теперь в дело вступает их тёмное сердце.

Она наклоняется ближе, в жар умирающего. До её ноздрей долетает запах «фоуми», пены для бритья, которой он пользовался вчера утром, и шампуня «чайное дерево». Она наклоняется, пока её губы не касаются его горящего уха.

– Иди, Скотт. Доберись до этого долбаного пруда, раз уж без этого нельзя. Если доктор вернётся и найдёт кровать пустой, я что-нибудь придумаю, не важно что, но доберись до пруда и поправься, сделай это, сделай для меня, чёрт побери!

– Не могу, – шепчет он, и кашель заставляет её отпрянуть. Она думает, что этот приступ его убьёт, разорвёт лёгкие в клочья, но каким-то образом ему удаётся взять кашель под контроль. И почему? Да потому что он ещё не всё сказал. Даже здесь, на смертном одре, в палате изолятора, в час ночи, в захолустном городке Кентукки, он намерен сказать то, что должен. – Не… сработает.

– Тогда я пойду с тобой! Просто помоги мне! Скотт качает головой.

– Лежит поперёк тропы… к пруду. Он.

Она сразу понимает, о чём говорит муж. Беспомощно смотрит на стакан с водой, где иногда можно увидеть эту тварь с пегим боком. Там или в зеркале, краем глаза. Всегда глубокой ночью. Всегда, если человек заплутал, или ему больно, или когда первое накладывается на второе. Мальчик Скотта. Длинный мальчик Скотта.

– С… пит. – Странный звук доносится из распадающихся лёгких Скотта. Она думает, что он задыхается, и тянется к кнопке звонка, потом смотрит в его лихорадочно горящие глаза и понимает: он то ли смеётся, то ли пытается смеяться. – Спит на… тропе. Бок… высокий… небо… – Его глаза закатываются к потолку, и она понимает, он пытается сказать, что бок твари высокий, как небо.

Скотт цапает маску на шее, но не может её поднять. Лизи спешит на помощь, накрывает маской рот и нос. Скотт делает несколько вдохов, даёт Лизи знак убрать маску; Она подчиняется, и на какое-то время, может, с минуту, голос Скотта крепнет.

– Отправился в Мальчишечью луну с самолёта. – В его голосе слышится изумление. – Никогда этого не делал. Думал, что упаду, но, как всегда, оказался на холме Нежного сердца. Отправился вновь из кабинки… туалета в аэропорту.

Последний раз… из гримёрки, перед тем как поднялся на сцену. Всё ещё там. Старина Фредди. Всё ещё там. Господи, он даже дал имя этой долбаной твари.

– Не мог дойти до пруда, поэтому съел несколько ягод… они обычно не приносили вреда, но…

Он не может закончить. Она вновь накрывает кислородной маской нос и рот.

– В поздний час, – говорит Лизи, пока он дышит. – В поздний час, не так ли? Ты съел их после захода солнца.

Он кивает.

– Ты думал, что ничего другого сделать нельзя.

Он вновь кивает. Показывает, чтобы она сняла маску.

– Но с тобой всё было в порядке, когда ты читал отрывки из своей новой книги! – говорит она. – Профессор Мид сказал, что ты выступил блестяще.

Он улыбается. Должно быть, никогда она не видела столь грустной улыбки.

– Роса, – поясняет он. – Слизал с листьев. Последний раз, когда ушёл… из теплицы. Думал, она может…

– Ты думал, она лечебная. Как пруд.

Глазами Скотт отвечает: «Да». Не отрывается взглядом от её глаз.

– И тебе полегчало. На какое-то время.

– Да. На какое-то время. Теперь… – Он чуть пожимает плечами и отворачивает голову. На этот раз приступ кашля сильнее, она с ужасом видит, как поток в трубках густеет, сильнее окрашивается красным. Скотт находит её руку, сжимает. – Я заплутал в темноте, – шепчет он. – Ты меня нашла.

– Скотт, нет… Он кивает. «Да».

– Ты увидела меня. Всё… – Он отпускает её руку, чтобы кистью очертить круг. Этот жест означает: всё по-прежнему. Теперь, глядя на неё, он чуть улыбается.

– Держись, Скотт! Просто держись!

– Он кивает, словно до неё наконец-то дошло.

– Держись… жди ветра перемен.

– Нет, Скотт, лёд! – Это всё, что приходит ей в голову. – Дождись льда!

Он говорит «крошка». Он называет её «любимая». А потом слышится только один звук – шипение кислорода, подаваемого в маску на его шее. Лизи закрывает лицо руками, а когда убрала их, они были сухими. Она этому и удивилась, и нет. Но точно почувствовала облегчение. Похоже, наконец-то перестала горевать. Понимала, что в кабинете Скотта ей предстоит ещё огромная работа (они с Амандой только её начали), но Лизи подумала, что за последние два-три дня достигла немалого прогресса в расчистке собственного дерьма. Прикоснулась к раненой груди и почти что не почувствовала боли. Тем самым самолечение поднято на новый уровень – от этой мысли она улыбнулась.

8

В другой комнате Аманда негодующе воскликнула: «Дубина стоеросовая! Оставь эту суку в покое, разве ты не видишь, что ничего хорошего от неё не дождёшься?» – Лизи прислушалась и решила, что Джейси как раз пытается женить на себе Сонни. Фильм заканчивался.

«Наверное, она прокрутила часть фильма», – подумала Лизи, но, посмотрев на темноту, прижимающуюся к стеклянному люку над головой, поняла, что ошиблась. Просто просидела более полутора часов за Большим Джумбо Думбо, погрузившись в воспоминания. Немножко покопалась в себе – как сейчас любили говорить. И к каким выводам она пришла? Что её муж умер, и это навсегда. Умер и ушёл. Не ждал её на тропе в Мальчишечьей луне, не сидел на одной из каменных скамей, где однажды она его нашла. Не завернулся в эту жуткую кисею. Скотт покинул и Мальчишечью луну. Как Гек, отправился в Долины. [117]

И что вызвало болезнь, которая свела его в могилу? В свидетельстве о смерти указали пневмонию, и она не возражала. Могли бы написать: «Насмерть заклёван утками», – и ничего бы для него не изменилось, но Лизи не могла не задаться этим вопросом. Принёс ли смерть цветок, который он сорвал и понюхал, или насекомое, которое укусило его, когда солнце, наливаясь красным, опускалось в свой дом грома? Нашёл ли он свою смерть во время короткого посещения Мальчишечьей луны за неделю или за месяц до последнего выступления в Кентукки или она жила в нём десятилетия, словно бомба со взведённым часовым механизмом, и часы эти отсчитали последние секунды? Может, смерть вызвала крупинка земли, которая попала под его ногти, когда он руками рыл могилу для старшего брата. Может, какой-то вирус «спал» в нём долгие годы, а потом наконец проснулся в его «компьютере», получив закодированное слово-приказ, и удовлетворённо щёлкнул пальцами. Может (ужасная мысль, но кто знает?), она сама принесла этот вирус в одно из прошлых посещений Мальчишечьей луны, что-то смертоносное в цветочной пыльце, которую он сцеловал с кончика её носа.