История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен. Страница 50

Звонила Кантата, из Бостона. Понятное дело, ей позвонила Дарла. Когда возникали какие-то проблемы, Дарла всегда звонила Кантате, обычно раньше, чем позже. Кантата хотела знать, нужно ли ей приехать. Лизи заверила сестру, что той нет абсолютно никакой необходимости уезжать из Бостона раньше намеченного, как бы трагически ни звучал голос Дарлы. Аманда устроена, и в принципе Канти здесь делать нечего.

– Ты можешь заглянуть к ней, но если не будет серьезных изменений к лучшему, а доктор Олбернесс заверил нас, что так рано на них рассчитывать нечего, она не будет знать, что ты сидишь рядом.

– Господи, – выдохнула Канти. – Лиза, это ужасно.

– Да. Но она находится среди людей, которые понимают ее состояние… или понимают, что требуется людям в таком состоянии. Мы с Дарлой будем держать тебя в кур…

Лизи ходила по спальне, разговаривала с сестрой по трубке беспроводного телефона. Теперь остановилась, уставившись на блокнот, который наполовину выскользнул из заднего правого кармана сброшенных на пол синих джинсов. Это был «Маленький блокнот с вычислениями» Аманды, только теперь Лизи почувствовала, что ее притягивает к нему.

– Лиза? – Канти была единственной, кто называл ее так постоянно, отчего она чувствовала себя женщиной, которая показывает победителям призы в той или иной телевикторине: «Лиза, покажите Хэнку и Марте, что они выиграли». – Лиза, ты меня слышишь?

– Да, милая. – Глаза не могли оторваться от блокнота. Маленькие кольца сверкали на солнце, маленькие металлические спиральки. – Я сказала, что мы с Дарлой будем держать тебя в курсе. – Блокнот изогнулся, приняв форму ягодицы, прижимаясь к которой провел так много часов, Лизи продолжала смотреть на него, а голос Канти таял и таял. Лизи услышала, как сказала Канти, что та сделала бы то же самое, если бы оказалась на их месте. Она наклонилась и полностью вытащила блокнот из кармана джинсов. Пообещала Кантате, что позвонит вечером, сказала Кантате, что любит ее, попрощалась с Кантатой и не глядя бросила на кровать трубку беспроводного телефона. Потому что не могла отвести глаз от потрепанного блокнотика, который стоил каких-то семьдесят пять центов в любом магазине канцелярских товаров. Но почему этот блокнот буквально зачаровал ее? Потому что уже утро и она отдохнула? Она чистенькая и отдохнувшая? В ярком солнечном свете, вливающемся в окна, ее натужные поиски кедровой шкатулки вчера вечером казались несусветной глупостью, поведенческим воплощением тревог минувшего дня, но этот блокнот глупостью не казался, нет, нет, отнюдь.

И тут же, чтобы внести свою лепту в царящий в голове сумбур, раздался голос Скотта, более четко, чем когда-либо прежде. Господи, до чего же четким был этот голос! И сильным.

Я оставил тебе записку, любимая. Я оставил тебе бул.

Она подумала о Скотте под конфетным деревом, о Скотте в том странном октябрьском снегу, рассказывающем ей, что иной раз Пол дразнил его трудным булом… но никогда слишком трудным. Она не думала об этом долгие годы. Отталкивала эти мысли вместе со многим другим, о чем думать не хотела, отправляла за свой пурпурный занавес. Но что в этом было плохого?

– Он всегда хорошо ко мне относился. – В глазах Скотта стояли слезы, но в голосе их не слышалось. Голос звучал четко и уверенно. Как всегда, если у него было что рассказать, он хотел, чтобы его слушали. – Когда я был маленьким, он всегда ко мне хорошо относился, и я отвечал ему тем же. Мы держались вместе. Должны были. Я его любил, Лизи. Я так его любил.

Теперь она уже пролистывала страницы с числами (у бедной Аманды цифры налезали друг на друга). А дальше шли пустые страницы. Но Лизи продолжала их пролистывать, все быстрее и быстрее, в полной уверенности, что обязательно должна что-то найти, и наконец добралась до странички чуть ли не в самом конце, с единственным написанным печатными буквами словом:

Почему слово это ей так знакомо? Сначала Лизи не могла этого понять, потом сообразила. «Какой я получу приз?» – спросила она существо в ночной рубашке Аманды, существо, отвернувшееся от нее. «Напиток», – ответило оно. «Коку», «Ар-си»?» – спросила она, и существо сказало…

– Оно сказало… она или он сказал… «Помолчи, мы хотим полюбоваться холлихоксом».

Да, так или почти так. Для нее это слово ничего не значило и одновременно что-то значило. Еще мгновение-другое она смотрела на него, потом долистала блокнот до конца. Все страницы были пустыми. Она уже собралась отбросить блокнот, когда увидела призрачные, нечеткие слова под последней страницей. Перевернула ее и нашла надпись на внутренней стороне задней обложки блокнота:

Но прежде чем нагнуться, чтобы заглянуть под кровать, Лизи вернулась к числам в начале блокнота. Потом к «ХОЛЛИХОКСУ», слову, которое нашла за десяток страниц до конца блокнота, получив подтверждение того, что уже знала: Аманда писала свои четверки под правильным углом и с перекладиной, как учили в начальной школе: 4. Это Скотт писал четверки так, что они немного напоминали знак амперсанда: 4. Это Скотт подчеркивал короткие записи и сообщения, а у Аманды была привычка писать мелкими, округлыми, прописными буквами.

Лизи перепрыгивала с «ХОЛЛИХОКСА» на «4-ю станцию: посмотри под кроватью» и думала о том, что, покажи она эти записи Дарле и Кантате, сестры без колебания сказали бы, что автор первой – Аманда, а второй – Скотт.

И существо, которое лежало с ней в кровати вчера утром…

– Оно говорило, как они оба, – прошептала Лизи. По коже побежали мурашки. – Люди могут называть меня безумной, но оно действительно говорило, как они оба.

Посмотри под кроватью.

Наконец-то она последовала полученной инструкции. И единственным обнаруженным булом стала пара старых шлепанцев.

Лизи Лэндон сидела в широкой полосе солнечного света, вливающегося в окно, скрестив ноги, положив руки на колени. Она спала голой, да так до сих пор и не оделась. Вновь смотрела на записку, направляющую ее к четвертой станции була: короткого була, хорошего була, еще немного – и она получит свой приз.

Иной раз Пол дразнил меня трудным булом… но никогда слишком трудным.

Никогда слишком трудным. Держа эту мысль в голове, она с треском захлопнула блокнот и посмотрела на последнюю страницу обложки. Обнаружила еще одну надпись, маленькими черными буквами под названием фирмы, изготовившей блокнот («ДЕННИСОН»):

Лизи поднялась и начала быстро одеваться.

Дерево закрывает их в мире, который принадлежит только им. За пределами дерева снег. А под конфетным деревом голос Скотта, гипнотический голос Скотта, и неужели она считала «Голодных дьяволов» его «ужастиком»? Вот она, его история-«ужастик», и за исключением слез, которые наворачиваются на глаза, когда он говорит о Поле и о том, как они держались друг за дружку, чтобы пережить и все эти порезы, и ужас, и кровь на полу, Скотт рассказывает ее недрогнувшим голосом.

«Мы никогда не устраивали охоты за булом, когда папа был дома, – говорит он, – только когда он уходил на работу. – Скотт практически изгнал выговор западной Пенсильвании из голоса, но теперь тот пробирается обратно, становится заметнее ее выговора янки: не «дома», а «да-ама», не «на работу» а «на рботу». – Пол всегда оставлял первую записку поблизости. В ней могло говориться «5 станций була» (чтобы понять, из скольких этапов будут состоять поиски), а потом: «Поищи в стенном шкафу». Первая станция лишь изредка была головоломкой, но остальные точно были. Я помню одну, в которой говорилось: «Пойди туда, где папа пнул кошку», – и, разумеется, речь шла о старом колодце. В другой говорилось: «Иди туда, где мы «пахали» весь день». И после короткого раздумья я понял, что это старый трактор Фармолла, который стоял на восточном поле у каменной стены, и точно, станция була находилась там, на сиденье, прижатая камнем. Поскольку станцией була у нас был простой клочок бумаги, ну, знаешь, записка, сложенная несколько раз, я практически всегда находил отгадки, а если у меня не получалось, Пол помогал мне наводящими вопросами, пока я не понимал, о чем речь. И в конце я всегда получал приз – «коку», «Ар-си колу» или конфетку».