История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен. Страница 55

Еще одним сувениром, оставшимся от дня их урезанного, без венчания, бракосочетания (но они хранили верность своим обетам, хранили очень хорошо), который она засунула в шкатулку, стала фотография со свадьбы, которую они устроили в «Роке» – самом безвкусном, самом шумном, самом грязном ночном рок-н-ролльном клубе Кливс-Миллса.

Фотография запечатлела ее и Скотта, когда они вышли на первый танец. Она – в белом кружевном платье, Скотт – в простом черном костюме («Мой костюм гробовщика», – так он его называл), который он купил специально для этого случая (и той зимой надевал снова и снова во время рекламного тура «Голодных дьяволов»). На заднем плане она видела Джодоту и Аманду, невероятно молодых и миловидных, с забранными наверх волосами, их руки застыли, не дойдя друг до друга в очередном хлопке. Она смотрела на Скотта, а он улыбался, глядя на нее сверху вниз, его руки лежали на ее талии, и, Господи, какими длинными были у него волосы, почти касались плеч, она об этом забыла.

Лизи прошлась по фотографии кончиками пальцев, проводя ими по людям, какими они были в тот знаменательный момент: «СКОТТ И ЛИЗИ, НАЧАЛО!» – вдруг обнаружила, что может вспомнить даже название рок-группы из Бостона («Свингующие Джонсоны», забавно, однако) и песню, под которую они танцевали перед своими друзьями, «Уже поздно поворачивать назад», которая впервые прозвучала в исполнении «Братьев Корнелиусов и сестры Розы».

– Ох, Скотт, – вырвалось у нее. Еще одна слеза поползла по щеке, и Лизи рассеянно смахнула ее. Потом положила фотографию на залитый солнечным светом кухонный стол и продолжила раскопки. В шкатулке лежала тонкая стопка меню, салфеток с логотипами различных баров, спичечные книжицы из мотелей Среднего Запада, а также программка из университета Индианы в Блумингтоне, приглашающая на чтение «Голодных дьяволов» автором романа Скоттом Линденом. Она помнила, что сохранила программку из-за опечатки, сказав ему, что когда-нибудь программка эта будет стоить целое состояние, а Скотт ответил: «Что-то ты размечталась, любимая». На программке стояла и дата: 19 марта 1980 г. Но где сувениры из «Оленьих рогов»? Она оттуда ничего не взяла? В те дни она всегда что-то брала, такое у нее было хобби, и она могла поклясться…

Лизи подняла программку «Скотт Линден», и под ней лежало темно-пурпурное меню с надписями золотом «ОЛЕНЬИ РОГА» и «РИМ, ГЭМПШИР». И она услышала Скотта так ясно, словно он говорил ей на ухо: «Раз уж мы в Риме, будем делать то, что делают римляне». Сказал в пустом (только они и официантка) обеденном зале, когда заказал для них обоих «Обед от шеф-повара». И потом, в кровати, когда накрыл ее обнаженное тело своим.

– Я предложила заплатить за него, – она протянула меню солнечной пустой кухне, – но тот парень сказал, что я могу его взять. Потому что мы – единственные гости. И потому что шел снег.

Тот странный октябрьский снег. Они провели в «Оленьих рогах» две ночи, хотя планировали остаться только на одну, и во вторую она долго лежала без сна после того, как Скотт заснул. Холодный атмосферный фронт, который принес с собой этот необычный снегопад, уже уходил, и она слышала, как снег тает и вода капает с карнизов. Она лежала в этой незнакомой постели (первой из незнакомых постелей, которые она делила со Скоттом), думала об Эндрю «Спарки» Лэндоне, Поле Лэндоне и Скотте Лэндоне – Скотте уцелевшем. Думала о булах. Хороших булах и кровь-булах.

Думала о пурпуре. И о пурпуре тоже думала.

В какой-то момент облака разорвались, и комнату залил белесый лунный свет. И вот под этим светом она наконец-то уснула. На следующий день, в воскресенье, они уехали, и местность вокруг них возвращалась из зимы в осень, а менее чем месяц спустя они танцевали под песню «Уже поздно поворачивать назад» в исполнении «Свингующих Джонсонов».

Она открыла тисненое золотом меню, чтобы посмотреть, что предлагал шеф-повар в тот далекий вечер, и из меню выпала фотография. Лизи сразу ее вспомнила. Хозяин отеля сделал ее маленьким фотоаппаратом «никон» Скотта. Он нашел две пары снегоступов (все его лыжи еще находились на складе в Норт-Конуэе, сказал он, вместе с четырьмя снегоходами) и настоял на том, чтобы Скотт и Лизи отправились на пешую прогулку по тропе, которая начиналась за отелем. «Наши леса в снегу – это фантастика, – вспомнились Лизи его слова. – И все они сегодня ваши. Вы не увидите ни одного лыжника, ни одного снегохода. Такой шанс выпадает раз в жизни».

Он даже запаковал им ленч и бутылку красного вина за счет заведения. И вот они, в толстых зимних штанах и куртках, с теплыми наушниками, которые нашла им веселая жена хозяина отеля (у Лизи куртка до смешного огромная, закрывает колени), позируют около деревенского отеля, предоставляющего ночлег и завтрак, в снегопад, похожий на спецэффекты Голливуда, в снегоступах, и улыбаются, как пара радостных олухов. Им одолжили и рюкзак, в который Скотт положил ленч и бутылку. Скотт и Лизи, отправляющиеся в поход к конфетному дереву, пусть тогда они этого и не знали. Отправляющиеся в поход по улице Воспоминаний. Только для Скотта Лэндона улица Воспоминаний – аллея Выродков, и не приходится удивляться, что он предпочитает заглядывать туда как можно реже.

«И все-таки, – думала Лизи, водя кончиками пальцев по этой фотографии, точно так же, как по фотографии их свадебного танца, – ты, должно быть, знал, что должен пойти туда хотя бы один раз перед тем, как я выйду за тебя замуж, нравится тебе это или нет. Ты считал себя обязанным кое-что мне рассказать, не так ли? Историю, которая обоснует твое не подлежащее изменениям условие. Должно быть, ты не одну неделю выискивал подходящее место. И когда увидел это дерево, эту иву, так заваленную снегом, что под ветвями образовался грот, ты понял, что нашел его, и не мог и дольше тянуть с рассказом. Как же ты, должно быть, тогда нервничал. Как боялся, что я, выслушав тебя, скажу, что все-таки не выйду за тебя замуж».

Лизи думает, что тогда он сильно нервничал, все так. Она могла вспомнить его молчание в автомобиле. Разве она еще не решила, что он думает о чем-то своем? Да, потому что обычно Скотт был таким говорливым.

– Но к тому времени ты должен был достаточно хорошо меня знать… – начала она и замолчала. Разговор с самим собой хорош тем, что нет нужды заканчивать фразу. К октябрю 1979 года он, должно быть, знал ее достаточно хорошо, чтобы верить: она останется. Черт, да когда она не указала ему на дверь, после того как он так искромсал руку, разбив стекло в теплице, он уже должен был поверить, что она готова к долгому путешествию. Но он нервничал из-за того, что придется выставить напоказ все эти давние воспоминания, коснуться этих древних жизненных струн? Лизи догадалась, что нервничал – мягко сказано. Догадалась, что он был испуган до долбаной смерти.

Тем не менее Скотт взял ее затянутую в перчатку руку в свою и указал на иву: «Давай поедим там, Лизи… давай пойдем под это…

– Давай поедим под этой ивой, – говорит он, и Лизи более чем согласна с его предложением. Во-первых, она страшно проголодалась. Во-вторых, ноги, особенно икры, болят от непривычной нагрузки, связанной с особенностью передвижения в снегоступах: поднял ногу, повертел, тряхнул… А главное, она хочет отдохнуть от необходимости смотреть на этот бесконечно падающий снег. Прогулка, как и обещал хозяин отеля, получилась великолепной, это спокойствие, думает Лизи, она запомнит на всю жизнь, единственные звуки – их дыхание, скрип снега под снегоступами да бесконечная дробь, которую где-то вдалеке выбивает дятел. И все же этот устойчивый поток (иначе, наверное, и не скажешь) гигантских снежинок уже начал ее доставать. Снег такой густой, падает так быстро, что мешает сосредоточиться на чем-либо, она теряет ориентацию, у нее кружится голова. Ива стоит на краю поляны, ее ветви со все еще зелеными листьями тянет к земле толстый слой белой глазури.

«Они называются вайя?» – гадает Лизи, думает, что спросит за ленчем у Скотта. Скотт-то наверняка знает. Но спросить так и не удается. Потому что появляются другие вопросы.