Исход. Том 2 - Кинг Стивен. Страница 54

Брэд и Ральф подключили к генератору микрофон, и Стью начал:

— Леди и джентльмены…

Но аплодисменты заглушили его слова.

— Леди и джентльмены, если вы займете свои места…

Но люди не были готовы занять свои места. Аплодисменты накатывались волна за волной, и тут Ларри, почувствовав боль в ладонях, осознал, что и сам хлопает с таким же неистовством, как и другие.

— Леди и джентльмены…

Эхо аплодисментов вспугнуло семейство ласточек, избравших своей резиденцией это спокойное место после эпидемии супергриппа, и теперь они бешено метались, беспомощно пытаясь выбраться туда, где нет никаких людей.

«Мы аплодируем сами себе, — подумал Ларри. — Мы аплодируем тому факту, что находимся здесь, что мы вместе и мы живы. Возможно, мы приветствуем свою внутреннюю сущность. Привет, Боулдер! В конце концов, хорошо быть здесь и как же здорово быть живым!»

— Леди и джентльмены, мне бы хотелось, чтобы вы заняли свои места.

Мало-помалу аплодисменты начали стихать. Теперь стало слышно, как женщины — да и некоторые мужчины — шмыгали носами и всхлипывали. Кто-то шептался. А потом по залу пронесся тот шуршащий звук, когда люди рассаживаются по своим местам.

— Рад, что все вы собрались здесь, — начал Стью. — И сам я рад находиться здесь. — Микрофон загудел, и Стью пробормотал: — Чертова штуковина… — Его слова были громко ретранслированы. Раздались смешки. Стью покраснел. — Надеюсь, все мы скоро снова привыкнем к этим предметам, — сказал он, чем снова вызвал всплеск аплодисментов. Когда они затихли, Стью сказал: — Для тех, кто не знает меня, сообщаю: я Стюарт Редмен, родом из Арнетта, штат Техас, но все это теперь кажется таким далеким. — Он откашлялся, микрофон снова взвизгнул, и Стью отошел на шаг назад. — Я очень нервничаю, так что вы уж потерпите меня…

— Конечно, Стью! — радостно выкрикнул Гарри Данбартон. Снова одобрительный смех. «Напоминает предвыборный партийный митинг, — подумал Ларри. — Скоро они начнут распевать гимны. Если бы матушка Абигайль была здесь, клянусь, мы бы этим уже и занимались».

— Последний раз на меня смотрело большое количество людей, когда я играл в школьной футбольной команде, но тогда на меня глазели чуть более двадцати человек, не считая девчонок в коротеньких юбочках.

Добродушный смех.

Люси, притянув к себе Ларри за шею, зашептала прямо в ухо:

— О чем он беспокоится? Он держится так естественно!

Ларри кивнул.

— Если вы потерпите еще немного, я как-нибудь справлюсь с этим, — сказал Стью.

Опять аплодисменты. «Эта толпа, встретив овацией заявление Никсона об отставке, тут же попросила бы его сыграть на пианино», — подумал Ларри.

— Я должен объяснить, что представляет собой Организационный комитет и как я вообще попал сюда, — продолжал Стью. — Семеро из нас собрались вместе и спланировали это собрание, чтобы мы могли действовать более организованно. Нам предстоит сделать очень многое, и мне хотелось бы представить вам каждого члена нашего комитета — надеюсь, и они достойны ваших аплодисментов, потому что все они трудились вместе над составлением повестки дня, которую вы теперь держите в руках. Во-первых, мисс Франсес Голдсмит. Встань, Франни, пусть люди посмотрят, как ты выглядишь в платье.

Франни встала. На ней было красивое дымчато-зеленое платье и простая нитка жемчуга, которая в прежние времена стоила бы не меньше двух тысяч долларов. Ей захлопали, аплодисменты сопровождались одобрительным свистом.

Франни села на место, вся пунцовая, и Стью, выдержав паузу, продолжал:

— Мистер Глен Бейтмен. Из Вудсвилла, штат Нью-Гэмпшир.

Глен встал, аплодировали и ему. Стью представил Ларри предпоследним. Тот встал, заметив, как тепло Люси улыбается ему, но потом и это растворилось в теплой волне оваций, омывшей его. «Когда-то, — подумал Ларри, — в том, другом, мире были концерты, и подобные аплодисменты предназначались для незатейливой песенки «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?» Это было лучше. Он привстал только на секунду, но она показалась ему вечностью. Ларри уже знал, что не решится на самоотвод.

Последним Стью представил Ника, и тому достались самые громкие и продолжительные аплодисменты.

В наступившей тишине Стью сказал:

— Это не включено в повестку дня, но, может быть, мы натаем с исполнения Национального гимна? Думаю, вы помните слова и мелодию.

И снова раздался шуршащий звук — люди вставали со своих мест. Еще одна пауза — все ждали, кто начнет первым. Затем сильный девичий голос взмыл над залом, усиленный сотнями голосов на третьем слоге: «О, скажи…», — это был голос Франни, но Ларри показалось, что его перекрыл другой голос, его собственный, и что находится он не в Боулдере, а в штате Вермонт, и что сегодня Четвертое июля. Соединенным Штатам исполнилось двести четырнадцать лет, а мертвая Рита лежит в палатке позади него, рот ее забит зеленой рвотной массой, а в застывшей руке зажат пузырек с таблетками.

Мороз пробежал у него по коже, и внезапно он почувствовал, что за всеми ними наблюдают. Наблюдает нечто, что может, говоря словами старой песни группы «Ху», видеть на мили, мили и мили. Нечто темное, ужасное, чужеродное. На одно-единственное мгновение Ларри почувствовал непреодолимую потребность бежать прочь из этого места, просто бежать, не останавливаясь. Это была не игра, в которую они играли здесь. Это было серьезное дело; смертельное дело. Может, даже хуже.

Затем присоединились другие голоса. «…Скорей узри в лучах предутренней зари», — пела Люси, держа его за руку, слезы текли по ее щекам. Она плакала о потерянной, горькой, навсегда ушедшей американской мечте, о сверкающих хромом колесах, и внезапно в памяти Ларри возник не образ мертвой Риты, а он увидел себя с матерью на стадионе — это было 29 сентября. «Янки» проигрывали «Ред сокс» совсем немного, победа все еще была возможна. Пятьдесят пять тысяч зрителей встали, а игроки вытянулись на поле, прижав свои кепки к груди («… и в последних отблесках заката…»), в ярком свете мощных прожекторов вилась мошкара, а вокруг был Нью- Йорк, город изобилия, город тьмы и света.

Ларри присоединился к хору голосов, и, когда гимн был допет до конца и снова зазвучали аплодисменты, он и сам плакал. Риты нет. Элис Андервуд нет. Нью-Йорка нет. Нет самой Америки. Даже если они смогут победить Ренделла Флегга, все, что бы они ни сделали, никогда не будет тем же самым, как тот мир темных улиц и ярких мечтаний.

Потом под ярким светом ламп Стью зачитал первые два пункта повестки дня: чтение и ратификация Конституции и «Билля о правах». Пение гимна глубоко взволновало его, и Стью был не одинок в своих чувствах. Больше чем у половины присутствующих в зале на глазах блестели слезы.

Никто не просил зачитывать документ — а это было правом каждого в парламентском процессе, — за что Стью охотно поблагодарил бы всех, так как не был мастером чтения. Встал Глен Бейтмен и предложил принять оба документа как Основной закон Свободной Зоны.

Раздался голос из последних рядов:

— Поддержать предложение!

— Выдвинуто и поддержано, — подытожил Стью. — Кто согласен, скажите «за».

— ЗА! — прогремело под сводами зала. Кин, дремавший у ног Глена, взглянул вверх, моргнул, а затем снова положил морду на лапы. Через мгновение он снова взглянул вверх, когда толпа оглушительно стала аплодировать самой себе. «Им нравится голосовать, — подумал Стью. — Это дает им ощущение, будто они снова могут что-то контролировать. Насколько же они нуждаются в этом чувстве. Все мы нуждаемся в нем». Когда с голосованием было покончено, Стью почувствовал внутреннее напряжение. «А теперь, — подумал он, — посмотрим, ждут ли нас неприятные сюрпризы».

— Третий пункт повестки дня следующий, — начал он, откашливаясь. Микрофон снова запищал, отчего Стью совсем взмок. Франни ободряюще кивнула ему, чтобы Стью продолжал дальше. — Итак, третий пункт: согласны ли жители Свободной Зоны назвать семь своих представителей и избрать их в Правительственный совет? Это значит…