Кладбище домашних животных (другой перевод) - Кинг Стивен. Страница 26

Часы были на месте, и он посмотрел на них. Десять минут девятого. Просто невероятно.

Луис потушил свет, повернулся на бок и уснул.

Он встал в три утра и пошел в ванную. Он мочился, щурясь от яркого света, когда внезапно в голову ему пришла мысль, заставившая его проснуться совсем.

Вечером Джуд сказал ему, что его пес умер, когда ему было десять лет — сдох после того, как напоролся на проволоку. Но летом, когда они все вместе ходили на Кладбище домашних животных, Джуд говорил, что пес умер уже старым и похоронен там — он даже указал место, хотя надпись за годы стерлась.

Луис вышел из ванной, потушил свет и вернулся в постель. Что-то здесь было не так — и через миг он понял это. Джуд был ровесником века, и тогда на Кладбище говорил, что его пес умер в первый год Великой войны. То есть, ему тогда должно было быть четырнадцать. Или даже семнадцать — если он подразумевал год, когда Америка иступила в войну.

Но вечером он сказал, что Спот умер, когда ему, Джуду, было десять.

«Ладно, он же старик, они часто путают даты, — подумал он. — Он сам говорил, что иногда забывает совсем простые вещи. Хотя для своих лет он чертовски хорошо соображает... и помнит. Но ничего странного, если старик забыл, когда умерла его собака. Или при каких обстоятельствах. Не обращай внимания, Луис».

Но он долго не мог уснуть; он лежал в пустом доме, прислушиваясь к завываниям ветра.

Он так и не помнил, когда он заснул; во всяком случае, очевидно, он уже спал, когда ему показалось, что скрипнула входная дверь, и затем послышался медленный скрип ступенек. Он подумал: «Оставь меня в покое, Паскоу, оставь меня, что сделано, то сделано, и мертвые мертвы», — и шаги стихли.

И хотя в этом году произошло еще много невероятных событий, Луису никогда больше, ни во сне, ни наяву, не являлся призрак Виктора Паскоу.

Он проснулся утром в девять. За окном сияло солнце. Звонил телефон. Луис схватил трубку.

— Алло?

— Привет, — сказала Рэчел. — Ты что, спал?

— Ты меня разбудила, свинья, — сказал он, улыбаясь.

— Ох, какие выражения! В таком случае, ты старый облезлый хряк. Я тебе звонила весь вечер. Опять сидел у Джуда?

Он колебался не больше секунды.

— Да, — сказал он. — Пили пиво. Норма устроила праздничный ужин. Я хотел тебе позвонить, но... ты знаешь.

Они поболтали немного. Рэчел рассказала семейные новости, которые слабо интересовали Луиса, хотя он почувствовал некоторое удовлетворение от известия, что ее отец быстро лысеет.

— Хочешь поговорить с Гэджем? — спросила Рэчел.

Луис улыбнулся.

— Да, конечно. Только не позволяй ему ронять телефон, как в прошлый раз.

На другом конце послышалась возня. Он услышал, как Рэчел учит ребенка говорить «Привет, папа».

Наконец, Гэдж соизволил сказать:

— Привет, па.

— Привет, Гэдж,— сказал Луис. — Как у тебя дела? Как живешь? Ты еще не разбил дедушкин телефон? Ничего, надеюсь, скоро ты до него доберешься.

Гэдж радостно что-то пробормотал, перемежая лепет всеми известными ему словами — «мама», «Элли», «деда», «баба», «бибика» и «кака».

Наконец Рэчел забрала у него трубку, и Луис почувствовал облегчение — он очень любил сына, но разговаривать по телефону с ребенком, которому не исполнилось и двух лет — все равно, что играть в криббидж с лунатиком.

— Как там у тебя? — спросила Рэчел.

— Все в порядке, — сказал Луис, не колеблясь; он уже переступил черту, когда Рэчел спросила его, где он был, и он солгал, что сидел у Джуда. В уме его внезапно всплыли слова Джуда: «Земля тверже человеческого сердца». — Немного скучаю, ты же знаешь.

— Ты же говорил, что обожаешь спокойствие?

— Ну да, но через сутки это уже надоедает.

— Дай мне папу! — голос Элли рядом.

— Луис? Тут Элли.

— Ладно, давай ее сюда.

Он говорил с Элли минут пять. Она рассказывала о кукле, которую ей подарила бабушка, и о том, как они с дедушкой ездили на скотный двор («Папа, там так воняет», — сообщила Элли, и Луис подумал: «Твой дедушка воняет ничуть не меньше, малышка».), и о том, как она помогала печь хлеб, и как Гэдж убежал от мамы и описался прямо под дверью дедушкиного кабинета («Ай да Гэдж!» — подумал Луис, усмехаясь).

Он уже подумал, что гроза миновала — по крайней мере, этим утром, — и собирался попросить ее передать трубку маме, когда она спросила:

— А как там Черч, папа? Он меня не забыл?

Усмешка сползла с лица Луиса, но он сразу же ответил:

— С ним все в порядке. Я вечером скормил ему целый кусок мяса и пошел спать. Сегодня еще не видел, я ведь только что встал.

«Эх, парень, из тебя бы вышел чудесный убийца, самый хладнокровный. Доктор Крид, когда вы в последний раз видели жертву? Он заходил поужинать. Съел целый кусок мяса. С тех пор я его не видел».

— Ну ладно, поцелуй его за меня.

— Фу, сама целуйся с ним, — сказал он, и Элли засмеялась.

— Хочешь еще поговорить с мамой?

— Да, конечно.

Они поговорили с Рэчел еще пару минут; вопрос о Черче на время был снят. Они попрощались, и Луис повесил трубку.

— Вот так, — сказал он пустой комнате, и может быть, хуже всего было то, что он совсем не чувствовал вины.

В полдесятого позвонил Стив Мастертон и спросил, не хочет ли Луис приехать и сыграть в теннис — в лазарете ни души, жизнерадостно сообщил он, и они могут занять корт хоть на целый день.

Луис мог понять его радость— каникулы продлятся еще два дня, — но ему было не до игры, и он сказал Стиву, что собирается писать статью для медицинского журнала.

— Ты уверен? Знаешь, что случилось с Джеком? Работал-работал и, наконец, спятил.

— Перезвони попозже, — сказал Луис. — Может, и приеду.

Стив обещал позвонить. Луис лгал только наполовину; он действительно собирался писать статью, но отказал Стиву главным образом из-за того, что у него все болело. Он обнаружил это, как только закончил говорить с Рэчел и отправился в ванную. Мускулы спины поскрипывали, плечи ныли от тяжести проклятого пакета, а сухожилия ног дрожали, как перетянутые гитарные струны.

«Боже, — подумал он, — и ты еще раздумывал?» Он представил, как гоняет шарик со Стивом, ползая, как старый артритик.

Тут он вспомнил, что накануне с ним ходил старик восьмидесяти трех лет. Интересно, как себя чувствует Джуд?

Часа полтора он пытался работать над статьей, но это не очень получалось. Пустота и молчание начали действовать ему на нервы, и наконец он задвинул бумаги в шкаф, надел куртку и перешел через дорогу.

Джуда и Нормы не было, но к двери был пришпилен конверт с его именем. Он открыл его.

«Луис,

мы со старухой уехали в Бакспорт посмотреть шкаф, который она хотела купить уже давно. Может быть, мы останемся там на ленч и вернемся поздно. Заходи вечером на пиво, если хочешь.

Твоя семья — это твоя семья, и я не хочу вмешиваться, но, если бы Элли была моей дочерью, я не стал бы говорить ей про кота — зачем портить праздник?

И еще, Луис, я не хочу, чтобы ты говорил о том, что мы сделали прошлым вечером. Есть еще люди, которые знают про это место и которые хоронили там своих животных... можно сказать, что это продолжение Кладбища домашних животных. Можешь не верить, но там похоронили даже быка! Старый Лестер Морган, который жил на Стэкпулской дороге, закопал там своего призового быка Хэнрэтти году в 67-м или 68-м. Он рассказал мне, что они с сыновьями отвезли его туда, и я смеялся, пока живот не заболел! Но об этом не любят говорить, и не любят, когда люди со стороны узнают про это место, не из-за предрассудков, которым уже за триста лет (хотя и из-за них тоже), а потому, что им кажется, что над ними станут смеяться за то, что они верят в эти предрассудки. Так что уважь меня, пожалуйста, и не болтай об этом, хорошо?

Мы еще поговорим об этом, может, даже сегодня вечером, и тогда ты поймешь кое-что, но сейчас хочу сказать, что ты держался молодцом. Я был в тебе уверен.