Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод) - Кинг Стивен. Страница 8

Взрослые рассмеялись. Валежник промолчал. Лишь по-прежнему, как уже не один десяток лет, тянул побелевшие скрюченные руки-сучья к солнцу. Луису представилось, что это скелет огромного древнего дракона, которого убил доблестный рыцарь. И лежит теперь, устрашая всех, груда драконьих костей.

Еще ему показалось, что очень уж заботливо уложены деревья и валежник, отгораживая кладбище от дремучего леса, иногда Джад Крандал вскользь упоминал о нем, как об «индейском лесе». Неужто так постаралась природа, уложив деревья штабелем, а валежник сверху пирамидой, неужели…

Но тут Гейдж уцепился за отцово ухо и крутанул, пуская радостные пузыри, и Луис враз забыл о валежнике за Кошачьим кладбищем. Пора домой!

9

Назавтра Элли пришла домой чем-то встревоженная. Луис сидел в кабинете и собирал модель легковой машины: «Серебристое привидение» фирмы «Роллс-Ройс», выпуска 1917 года, шестьсот восемьдесят деталей, пятьдесят подвижных частей. Модель была почти готова, Луис уже представлял за рулем осанистого шофера в униформе, потомка кучеров, колесивших по Англии век-два назад в экипажах.

С детства, лет с десяти, Луис был просто помешан на моделях. Началось с того, что дядя Карл подарил ему конструктор: аэроплан времен первой мировой войны. Сколько он их потом собрал! С годами он выбирал все более сложные игрушки. Увлекся одно время мастерить кораблики в бутылках, потом — военную технику, оружие. Пистолеты он делал такие, что, казалось, нажми на курок — выстрелит! Последние пять лет его занимали в основном большие корабли. В университете на полке в кабинете у него стояли модели «Лузитании», «Титаника», а «Андреа Дориа», законченная накануне переезда, бороздила просторы каминной полки в гостиной. Теперь же он обратился к легендарным автомобилям прошлых лет. Как подсказывал опыт, нового увлечения должно хватить лет на пять. Рейчел глядела на его забаву всепрощающим супружеским оком, но, как ему казалось, с толикой недовольства: она все еще ждала — после десяти лет семейной жизни, — когда же ее муж повзрослеет. Возможно, такому отношению она обязана отцу, тот все десять лет считал, что зять у него — недотепа и глупец.

МОЖЕТ, РЕЙЧЕЛ ПРАВА. ПРОСНУСЬ В ОДНО ПРЕКРАСНОЕ УТРО, ЗАБРОШУ СВОИ ИГРУШКИ НА ЧЕРДАК И ЗАЙМУСЬ ЧЕМ-НИБУДЬ ДОСТОЙНЫМ.

А Элли по-прежнему что-то тревожило. Далеко в ясное осеннее небо понесся колокольный звон — прихожан созывали на утреннюю воскресную службу.

— Пап, а пап… — начала было Элли.

— Что, ягодка моя?

— Да нет, ничего, — хотя лицо говорило совсем иное, слава Богу, ничего особенного и безотлагательного. Чистые пушистые волосы рассыпались по плечам. Сейчас на солнце они казались светлее, чем обычно, со временем они неизбежно потемнеют до каштановых. На дочке красивое платьице. Странно, подумал Луис, почти каждое воскресенье она надевает платье, хотя в церковь семья не ходит.

— А что ты строишь?

Он как раз приклеивал крыло.

— Взгляни, видишь две сплетенные буковки «Р» на колесе? Красиво, правда? Если на День Благодарения полетим к дедушке с бабушкой, выберем место в самолете, откуда турбины видны. И на них те же буковки.

— Красиво! — И она протянула колесо отцу.

— Вот будет у тебя «роллс-ройс», налюбуешься и колесами, и крыльями. И станешь ходить такая важная-важная.

Как скоплю второй миллион, непременно куплю «роллс-ройс». Тогда уж Гейдж — если его начнет в машине мутить — прямо на сиденья из натуральной кожи сможет срыгнуть. ТАК О ЧЕМ ЖЕ ТЫ, ДОЧЕНЬКА, ПРИЗАДУМАЛАСЬ? Напрямик спрашивать бесполезно, не очень-то девочка любила откровенничать. И черта эта очень нравилась отцу.

— Пап, а мы богатые?

— Нет, но и с голоду не умрем.

— А Майкл Бернс в школе говорит, все врачи богатые.

— Скажи своему Майклу Бернсу, что многие врачи лет за двадцать и могут разбогатеть… только не заведуя университетским лазаретом. Нужно стать хорошим специалистом в одной области: гинекологом, например, ортопедом или невропатологом. Тогда разбогатеешь быстрее. А таким, как я, долго богатства не скопить.

— А почему ты не станешь спицилистом?

Луис задумался: было время, когда ему надоело мастерить военные самолеты, потом — немецкие «тигры» и самоходные орудия; вдруг (как сейчас казалось — в одночасье) он счел, что собирать корабли в бутылках — глупое занятие. А понравилось бы ему всю жизнь выискивать у детишек деформацию стопы или, натянув тонкие резиновые перчатки, копаться в женском влагалище, нащупывая спайки и опухоли?

— Нет, не понравилось бы, — твердо ответил он себе.

В кабинет заглянул Чер. Зорким зеленым глазом окинул комнату, нашел, что все в порядке, прыгнул на подоконник и задремал.

Элли посмотрела на него и неожиданно нахмурилась. С чего бы? Обычно во взгляде ее читалось столько любви, что сердце сжималось. Она обошла комнату, оглядела модели и почти что равнодушно сказала:

— Как много могил на Кошачьем кладбище.

АХ ВОТ В ЧЕМ ДЕЛО, подумал Луис, но не обернулся, продолжал прилаживать фары к «роллс-ройсу».

— Да, порядком. Сотня, а то и больше.

— Пап, а почему звери не живут долго, как люди?

— Почему ж, некоторые и дольше живут. Слоны, например. А морские черепахи такие старые попадаются, что люди даже не в силах определить их возраст… а может, просто не верят, что столько живут.

Но хитрая Элли на уловку не попалась.

— Слоны и черепахи дома не живут. А вот собаки да кошки быстро умирают. Майкл Бернс говорит, что для собаки один год, как девять для людей.

— Семь, — механически поправил Луис. — Вижу, куда ты клонишь. А в чем-то ты права. Собака в двенадцать лет считается старой. Есть такой процесс в организме — обмен веществ. Он, как часы, отмеряет наше время. Но и в другом, конечно, важен. Например, некоторые люди — как наша мама — могут есть вдоволь и не полнеют, другие же, вроде меня, сразу жиром обрастают, стоит лишний кусок проглотить. А это тоже — обмен веществ. У каждого он свой, особенный. У людей проходит медленнее, у собак — быстрее. Мы в среднем доживаем до семидесяти двух лет, и поверь, это немалый срок.

Тревога не покидала Элли, и Луис заставлял себя говорить искреннее и убедительнее. Ему исполнилось тридцать пять, и, казалось, все эти годы промелькнули, как дуновение ветерка.

— А у морских черепах, — продолжал он, — обмен веществ еще мед…

— А у кошек? — перебила его Элли.

— Кошки живут примерно столько же, сколько и собаки, — покривил душой Луис. У кошек жизнь бурная, хищная, и часто их поджидает кровавая преждевременная смерть. И до «положенных» лет мало кто доживает. Вот Чер. Сейчас он мирно дремлет на подоконнике, по ночам забирается к дочке в постель, красивый и игривый, как котенок, этакий большой пушистый клубок. Но однажды Луис видел, как Чер охотился за птицей с перебитым крылом. Зеленые глаза горели азартом и — Луис готов поклясться! — жестоким упоением. Кот редко убивал свою добычу, разве что однажды — большую крысу, пойманную, очевидно, между их и соседским домом. Наигрался с ней Чер вдоволь, изодрал в клочья, живодер. Рейчел, уже шесть месяцев беременная Гейджем, не выдержала, убежала в ванную — ее вытошнило. Какова у хищников жизнь, такова и смерть. То кота поймает собака и остервенело разорвет на куски, не в пример глупым вислоухим героям мультфильмов, которые без толку и злобы гоняются за извечными врагами. То более удачливый соперник перегрызет глотку. То проглотит, несчастный, отравленную приманку. То попадет под машину. Кошки — гангстеры в мире домашних тварей, закон им не писан, ни в жизни, ни в смерти. А сколько кошек гибнет во цвете лет при пожарах!

Но обо всем этом вряд ли стоит рассказывать пятилетней дочери, впервые задумавшейся о смерти.

— Ведь нашему Черу только три года, тебе пять. Ты кончишь школу, поступишь в колледж, а он еще будет с нами. Видишь, как долго.

— И совсем не долго. — Голос у Элли дрогнул. — Ни капельки не долго.

Луис наконец оторвался от работы — хватит притворяться! — и поманил дочку. Та подошла, села к нему на колени. До чего ж она красива, особенно сейчас, когда горюет. Какая у нее смуглая кожа. Тони Бентон, врач-коллега из Чикаго, прозвал ее индейской принцессой.