Легенды - Кинг Стивен. Страница 11

Потом заговорила сестра Мэри. Роланд узнал ее голос, но не слова: не было таких ни в низком наречии, ни высоком слоге, ни в любом другом языке. Фразу он разобрал полностью: кан де лох, ми хим ен тоу, но понятия не имел, что сие означает.

И тут Роланд понял, что слышит только позвякивание колокольчиков: «доктора» затихли.

— Рас ми! Он, он! — воскликнула сестра Мэри.

Свечи погасли, темнота скрыла и сестер, и бородача.

Роланд ждал, что за этим последует. Кожа у него похолодела. Он попытался согнуть руки или ноги. Не вышло. Да, он мог повернуть голову на пятнадцать градусов, но тело его словно парализовало. Он напоминал муху, намертво застрявшую в паутине.

В темноте тихонько зазвенели колокольчики… к звону присоединилось чмоканье. Словно кто-то что-то жадно сосал. Едва услышав их, Роланд понял, что ждал именно этого. Какая-то часть его сознания давно уже поняла, кто такие эти Смиренные сестры Элурии.

Если бы Роланд мог поднять руки, он поднес бы их к ушам, чтобы отсечь это жуткое чмоканье. Но руки отказывались подчиняться, поэтому ему оставалось лишь лежать, слушать и ждать, когда все это закончится.

Но сестры никак не могли насосаться кровушки. Чем-то они напоминали свиней, жрущих помои из корыта. Один раз кто-то из них даже рыгнул, а остальные захихикали (смех оборвал окрик сестры Мэри: «Хейс!»). В какой-то момент до Роланда донесся долгий, протяжный стон, несомненно, исторгшийся из горла бородача. Наверное, последний звук, сорвавшийся с его губ на тропе жизни.

Наконец они насытились, чмоканье затихло, и вновь застрекотали «доктора». Послышался шепот, смешки. Зажглись свечи. Роланд теперь лежал, повернув голову в другую сторону. Он не хотел, чтобы они знали, что он видел, чем они занимались. Была и еще одна причина: он не хотел смотреть на сестер и их жертву. Увиденного и услышанного хватало с лихвой.

Но смешки и шепот приблизились. Роланд закрыл глаза, думая о медальоне, который покоился у него на груди. Не знаю, в чем причина, в золоте или Боге, но медальон не подпускает их ко мне, сказал ему Джон Норман. Слова эти где-то подбадривали, но радостный смех приближающихся Смиренных сестер, перешептывания на их странном языке подрывали уверенность в чудодейственной силе медальона.

А когда сестры окружили Роланда, он почувствовал идущий от них резкий неприятный запах гниющего мяса. А какой еще мог идти от них запах?

— Какой красавчик, — задумчиво прошептала сестра Мэри.

— Но какой отвратительный у него медальон, — заметила сестра Тамра.

— Мы его снимем! — заявила сестра Луиза.

— А потом зацелуем его! — добавила сестра Кокуина.

— Зацелуем до смерти! — воскликнула сестра Микела с таким восторгом в голосе, что все рассмеялись.

Роланд обнаружил, что не все его тело парализовано. Голоса сестер пробудили ото сна одну часть, и теперь она стояла столбом. Рука нырнула под больничную рубашку, нащупала взбухший пенис, обхватила, поласкала. Роланд в ужасе замер, имитируя сон, и тут же теплая сперма выплеснулась из него. Рука еще на мгновение оставалась на прежнем месте, большой палец ходил верх-вниз по пенису. А потом рука переместилась на живот, нашла теплую лужицу.

Сестры хихикали.

Колокольчики звенели.

Роланд чуть приоткрыл один глаз, посмотрел на склонившихся над ним смеющихся старух, освещенных мерцающим пламенем свечей: слезящиеся глаза, желтые щеки, торчащие над нижней губой зубы. У сестер Микелы и Луизы появились бородки: на подбородке запеклась кровь бородатого мужчины.

Мэри, сложив одну руку ковшиком, поочередно протягивала ее сестрам. Те что-то слизывали с ее ладони.

Роланд закрыл глаз, дожидаясь, когда же они уйдут. И они-таки ушли.

Теперь мне не заснуть, подумал он, а пятью минутами спустя уже крепко спал.

ГЛАВА 5

Сестра Мэри. Записка. Появление Ральфа.
Судьба Нормана. Вновь сестра Мэри

Проснулся Роланд уже при свете дня. Ветер раздувал ослепительно белый шелковый потолок. Доктора-жуки умиротворенно стрекотали. Рядом с ним, вывернув голову так, что небритая щека касалась плеча, спал Норман.

Роланд и Джон Норман остались единственными пациентами. Гамак, в котором лежал бородатый мужчина, исчез. Кровать под ним пустовала, застеленная белоснежной простыней, в изголовье лежала подушка в белоснежной наволочке.

Роланду вспомнились свечи, их свет, сливающийся в колонну, сестры, склонившиеся над бородачом. Их смех. И позвякивание колокольчиков.

И тут же, словно вызванная его мыслями, к нему подошла сестра Мэри. За ней по пятам следовала сестра Луиза с подносом в руках. Луиза явно нервничала. Мэри хмурилась. Чувствовалось, что пребывает она в дурном настроении.

Разве можно злиться после столь сытной трапезы, мысленно упрекнул ее Роланд. Это не дело, сестра.

Подойдя к гамаку, сестра Мэри уперлась взглядом в стрелка.

— Я должна поблагодарить тебя, сэй, — безо всякой преамбулы начала она.

— Разве я нуждаюсь в твоей благодарности? — просипел Роланд голосом безмерно уставшего человека. Мэри пропустила его шпильку мимо ушей.

— Благодаря тебе та, кто ранее вела себя нагло и не желала знать свое место, решилась на открытый мятеж. Ее мать была такой же, из-за этого и умерла вскоре после возвращения Дженны. Подними руку, не жаждущий благодарности.

— Не могу. Не могу шевельнуть и пальцем.

— Кого ты хочешь провести, голубок? Уж я-то знаю, что ты можешь, а чего — нет. А теперь поднимай руку.

Роланд поднял правую руку, всем своим видом показывая, каких усилий стоит ему это простенькое телодвижение.

Про себя он решил, что у него уже достаточно сил, чтобы выбраться из гамака… но что потом? На многочасовую прогулку их не хватит, даже без очередной дозы «лекарства». А за спиной Мэри сестра Луиза уже снимала крышку с миски, наполненной супом. Одного взгляда, брошенного Роландом на полную миску, хватило, чтобы у него заурчало в желудке. Старшая сестра услышала это урчание и улыбнулась.

— У сильного мужчины аппетит появляется даже от лежания в постели, если, конечно, лежать достаточно долго. Что ты скажешь на это, Джейсон, брат Джона?

— Меня зовут Джеймс. Как тебе хорошо известно, сестра.

— Известно? — Она злобно рассмеялась. — А если я выпорю кнутом твою ненаглядную, выпорю так, что ее спина превратится в кровавое месиво, не услышу ли я от нее другое имя? Разве во время вашей приватной беседы ты не сказал ей, как тебя зовут?

— Прикоснись к ней пальцем, и я тебя убью.

Вновь смех. Лицо сестры Мэри замерцало. Рот превратился в зубастую пасть.

— Смерть ждет скорее тебя, чем нас.

— Сестра, если вы с Дженной терпеть друг друга не можете, почему не освободить ее от обетов и не позволить уйти куда глаза глядят?

— Ни одна из нас не может освободиться от обетов и уйти. Ее мать пыталась, но потом вернулась, уже умирающей, с больной дочерью на руках. Что ж, мы вылечили Дженну, уже после того, как ее мать превратилась в пыль, которую ветер разнес по Крайнему миру, и вот как она нас отблагодарила! Кроме того, она носит черные колокола, символ нашего ордена. Или нашего ка-тета. А теперь ешь… твой желудок требует, чтобы его наполнили.

Сестра Луиза протянула ему миску, но ее взгляд то и дело останавливался на медальоне, проступавшем через полотно рубашки. Не нравится он тебе, не так ли, подумал Роланд и вспомнил другую Луизу, при свете свечей, с кровью бородача на подбородке, слизывающую его сперму с ладони сестры Мэри.

И отвернулся.

— Ничего не хочу.

— Но ты голоден, — запротестовала Луиза. — Если ты не будешь есть, Джеймс, откуда возьмутся силы?

— Пришлите сюда Дженну. Я съем все, что она принесет. Сестра Мэри стала мрачнее тучи.

— Ее ты больше не увидишь. Я освободила ее из Дома размышлений после того, как она пообещала мне медитировать в два раза дольше и более не появляться в лазарете. Так что ешь, Джеймс, или как тебя там. Или ты съешь суп, или мы полоснем тебя ножом и вотрем то, что положено в суп, тебе в кровь. Нам это без разницы, не так ли, Луиза?