На пороге смерти - Кинг Стивен. Страница 2

"Вы клянетесь мне?" - настаиваю я, и, похоже, он в самом деле клянется. Я снова вот-вот отключусь. Филлебраун низко склоняется надо мной и спрашивает меня очень медленно и громко, находится ли моя жена сейчас в большом доме у озера. Я не знаю. Я вообще не знаю, где сейчас находится кто-либо из моей семьи, но могу назвать ему номер телефона того большого дома, а также дома на другой стороне озера, где время от времени живет моя дочь. Черт возьми, я мог бы назвать ему номер моей больничной страховки, если он ему нужен. Все цифры у меня в голове. Вот только остальное пропало.

Теперь появляется больше людей. Где-то шумит полицейская рация. Меня кладут на носилки. От этого мне больно и я вскрикиваю. Потом меня запихивают внутрь машины скорой помощи, и полицейская рация шумит громче. Двери закрываются, и впереди кто-то говорит: "А теперь жми на газ!" Затем машина трогается.

Пол Филлебраун садится рядом со мной. У него в руках специальные ножницы и он говорит мне, что ему нужно срезать кольцо со среднего пальца моей правой руки - это обручальное кольцо, которое мне подарила Тэбби в 1983 году, через двенадцать лет после нашей свадьбы. Я пытаюсь сказать Филлебрауну, что потому ношу его на правой руке, что первое, доподлинное, обручальное кольцо нанизано у меня на средний палец левой руки - я купил его в свое время в ювелирной лавке братьев Дэй в Бангоре, заплатив за двойную упаковку 15 долларов 95 центов. То есть я хочу сказать этим, что фактическое обручальное кольцо стоило всего восемь долларов, но вроде до сих пор еще действует.

Из меня выходят только какие-то нечленораздельные звуки, скорее всего, Пол Филлебраун ничего из них не понимает, однако продолжает кивать головой, в то время как срезает второе, дорогое, кольцо с моей правой руки. Примерно через два месяца после этого я звоню ему, чтобы поблагодарить его; за это время мне стало ясно, что он, возможно, спас мне жизнь, когда на месте оказал мне первую медицинскую помощь и затем по переделанным, ухабистым объездным дорогам отвез меня со скоростью 110 миль в час в больницу.

Филлебраун заверяет меня, что с удовольствием сделал это, и добавляет, что, по-видимому, кто-то прикрыл меня своим крылом.

"Я уже двадцать лет на этой работе", - говорит он мне по телефону, "но когда я увидел, как вы лежите там в кювете и какие повреждения вы получили от удара машиной, я, откровенно говоря, не очень-то рассчитывал, что вы дотянете до больницы. Вам повезло, что вы сейчас находитесь среди живых".

Повреждения, полученные мной от удара фургоном, таковы, что врачи в больнице Нортерн Камберленд полагают, что не смогут оказать мне здесь дальнейшую помощь; вызывается спасательный вертолет, который должен доставить меня в Центральную клинику штата Мэн в Льюистоне. Потом приезжают моя жена, мой старший сын и моя дочь. Детям разрешено пробыть со мной лишь недолгое время, жене можно остаться дольше. Врачи говорят ей, что меня здорово помяло, но мои раны не смертельны. Нижняя часть моего тела прикрыта. Жене нельзя посмотреть на мое лихо закрученное вправо бедро, но можно смыть с моего лица кровь и выбрать осколки стекла из моих волос.

На голове у меня длинная зияющая рана в том месте, где я ударился о лобовое стекло машины Брайана Смита. Еще бы сантиметров пять левее и я бы ударился о стальную боковую опору справа от водителя. Это наверняка бы стоило мне жизни, или я лежал бы сейчас в коме. Если бы я упал на одну из скальных пород, которые выходят из земли рядом с трассой No5, то меня, скорее всего, тоже бы убило или на длительное время парализовало. Однако мне повезло: меня перебросило через машину и я, пролетев пять метров по воздуху, приземлился точно рядом с камнями.

"Видимо, вы в последний момент повернулись немного влево", - сказал мне позже доктор Дэвид Браун. "Иначе бы мы с вами сейчас не разговаривали".

Спасательный вертолет садится на автостоянке больницы Нортерн Камберленд, и меня вывозят на улицу. Небо ясное и голубое. Роторные лопасти вертолета громко хлопают. Кто-то кричит мне в ухо: "Что, уже когда-нибудь летал на вертолете, Стивен?" Голос звучит весело, как будто он за меня радуется. Я хочу ответить, что да, я уже летал на вертолете, даже два раза, но не могу этого сделать. Мне вдруг становится тяжело дышать.

Меня загружают в вертолет. Я вижу сверкающую полосу голубого неба, когда мы взлетаем, ни одного облачка. Красота. Я снова слышу голоса из рации. В этот день я постоянно слышу какие-то голоса, кажется мне. Дышать мне становится все труднее. Я даю о себе знать, пытаюсь, по крайней мере, и надо мной, попав в поле моего зрения, склоняется голова.

"У меня такое чувство, как будто я тону", - шепчу я.

Кто-то что-то проверяет, и другой говорит: "Его легкие слабеют."

С шелестом что-то распаковывают, потом кто-то громко говорит мне в ухо, чтобы я мог слышать его в шуме ротора: "Мы должны сделать тебе интубацию, Стивен. Легкий укол, совсем не больно. Держись!"

Мой опыт (приобрел я его еще ребенком с воспаленными ушами) говорит мне, что обычно, наоборот, бывает очень больно, если кто-то из медперсонала обещает тебе легкий укол. Однако в моем случае сейчас это совсем не так уж страшно, как я боялся, быть может, потому, что я до отказа накачан обезболивающими средствами или потому, что я вот-вот снова потеряю сознание. Ощущение у меня такое, как будто кто-то коротким острым предметом бьет меня в грудь вверху справа. Из нее слышится сигнальный свист, точно во мне сделали пробоину. Что, очевидно, даже так и есть. Через несколько секунд привычное тихое вдыхание и выдыхание, сопровождавшее меня всю мою жизнь (на что я, слава Богу, совсем не обращал внимания), сменяется неприятным хлюп-хлюп-хлюп. Вдыхаемый мной воздух очень холоден, но все-таки это воздух, это воздух, и я им дышу. Я не хочу умирать. Я люблю свою жену, своих детей, свои послеобеденные прогулки у озера. И я люблю свою работу; дома на письменном столе меня ждет книга о писательской работе, наполовину готовая. Я не хочу умирать, и когда я лежу в вертолете и вижу за иллюминатором светло-голубое летнее небо, мне становится ясно, что я нахожусь на пороге смерти. В следующие минуты меня затянет вперед или вытолкнет назад, но это уже от меня не зависит. Я не могу ничего поделать, я могу только лежать здесь, смотреть на небо и прислушиваться к своему слабому, дающему течь дыханию: хлюп-хлюп-хлюп.

Десять минут спустя мы садимся на бетонированной посадочной площадке Центральной клиники штата Мэн. Мне кажется, что мы находимся на дне бетонного колодца. Голубое небо темнеет, и хлопанье лопастей ротора усиливается и отходит куда-то назад, как будто хлопают в ладоши великаны.

В то время как я продолжаю делать долгие, хлюпающие вдохи и выдохи, меня вытягивают из вертолета. Кто-то неловко задевает носилки, я вскрикиваю. "Извиняюсь-извиняюсь, Стивен, ничего страшного не произошло", - говорит кто-то. Когда ты сильно покалечен, все обращаются к тебе по имени; каждый тебе приятель.

"Скажите Тэбби, что я ее очень люблю", - шепчу я, когда меня поднимают и потом очень быстро катят по чему-то похожему на уходящий вниз коридор. Неожиданно мне хочется плакать.

"Это ты и сам можешь ей сказать", - отвечает кто-то. Мы минуем двери; надо мной проносятся кондиционеры и лампочки освещения. Через громкоговорители вызываются имена. В моем точно затуманенном мозгу проносится мысль, что еще час назад я гулял по лесу и собирался нарвать на поляне над озером Кизар ягод. Это не должно было отнять у меня много времени, ведь в пол-шестого мне уже надо было быть дома, так как мы все вместе хотели поехать в кино. На фильм "Дочь генерала" с Джоном Травольтой. Травольта снимался также в фильме, снятом по "Керри", моему первому роману. Он играл там роль злодея. С тех пор прошло уже столько лет...

"Когда?" - спрашиваю я. - "Когда я могу ей это сказать?"

"Скоро", - отвечает мне голос, потом я снова отключаюсь. На этот раз это не просто короткий обрыв пленки, на этот раз в моей памяти отсутствует целый кусок; я помню только сияние каких-то ламп, смутные, быстро пропадающие очертания лиц, операционных залов и угрожающе возвышющихся надо мной рентгеновских аппаратов; потом идут сумбур и галлюцинации, вызванные морфием и дилаудидом; потом я слышу отдающие эхом голоса и чувствую руки, которые прикасаются ко мне и смачивают мои сухие губы тампонами, пахнущими мятой. Большей частью, однако, передо мной полный мрак.