НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 30 - Бабенко Виталий Тимофеевич. Страница 23

В это время я, Алешка Соколов, сидел рядом с Суреном Давидовичем на опорной плите зеленой штуки, похожей на перевернутую огромную пробку от графина. Чуть левее Сура расселся толстый заяц с необыкновенно независимым, залихватским таким видом, вытянув задние лапы, так что они торчали далеко вперед я немного вверх. В жизни бы не подумал, что зайцы могут сидеть таким манером! Его вид поразил меня даже сильнее, чем невидимый забор вокруг «зоны корабля». Сильнее, чем здоровое, легкое дыхание Сура. Наверно, от беготни у меня мозги замутились или что-то в этом роде — я сидел и таращился на зайца, пока не сообразил, отчего он так сидит, вытянув задние ноги по-господски. Зайцы и кролики сидят, всегда поджав задние ноги, правда? Потому что боятся. Они все время наготове — прыгнуть и удрать, а чтобы прыгнуть сразу, задние ноги им приходится держать согнутыми, Я путано объясняю. Этого и объяснить нельзя. Не будь рядом со мною Сура, я бы испугался этого зайца.

Теперь я не боялся ничего.

Поймите вы, Сурен Давидович нашелся! Эти не убили его, он их сам перехитрил и пробрался в их «зону!» Я был готов замурлыкать, как сытый кот, я так и знал — никаким пришельцам не справиться с нашим Суреном Давидовичем!

Сур молчал, поглядывая то на меня, то на зайца. Иногда он двигал руками, как при разговоре, а заяц перекладывал уши и меленько шевелил носом.

Поймите, я же ничего не знал — уехал с докторшей, проводил ее до Березового и вот вернулся. Ничего не знал, ничего! Я улыбался и мурлыкал. Потом сказал:

— Сурен Давидович, у вас прошла астма? А как вам удалось сюда пробраться?

Заяц почему-то подпрыгнул.

— Скажи, пожалуйста, как ты сюда пробрался, — неприветливо отвечал Сур. — Где твой опознаватель, скажи!

— Во рту. Вынуть? — Я понял, что так он называет «слизняк».

— Пожалуйста, не вынимай. Зачем теперь вынимать? Как ты назвал себя селектору?

— Какому селектору? — удивился я. — Что Нелкиным голосом разговаривает? А-а, я сказал — Треугольник одиннадцать. Неправильно?

Он странно, хмуро посмотрел на меня и прикрыл глаза. Я же будто очнулся на секунду и увидел его лицо не таким, каким привык видеть и потому заставлял себя видеть, а таким, каким оно стало; узким, жестким, опаленным. Узким, как топор.

Рот чернел между вваленными щеками, рассекая лицо пополам.

У меня екнуло сердце. «Не может быть, этого не может быть!! Нет, слышите вы, этого не может бы-ыть!» — завыло у меня внутри.

«Не может быть, — сказал я себе. — Сур перехитрил этих. Он старый солдат. Он перехитрил их. Астма у него прошла, как не войне, он часто говорил, что на фронте не болеют».

И я опомнился, но мне казалось, что я вижу сон. Потому что сидели мы тихо, молча, на круглой шершавой опоре странного сооружения, которое было, наверно, кораблем пришельцев. Было светло, но солнце не показывалось. Деревья, корабль, мы сами не отбрасывали теней. Я опять посмотрел вверх и опять не увидел неба; стенки оврага сошлись над головой, очень высоко, в полутумане, расплывчато. В желтом солнечном свете, сиявшем где-то вовне. Было очень светло, словно вокруг нас замкнулся пузырь, излучающий свет.

Сур приоткрыл глаза:

— Алеша… Селектор будет звать тебя «Ученик». Послушай наш разговор — Девятиугольник двести восемьдесят один насчет тебя интересно высказывается. Бояться не надо. Я тебя взял на попечение. Слушай.

Во рту щекотно запищал «опознаватель» голосом Сурена Давидовича:

«Девятиугольник, что ты говорил о детеныше?» — «Почему бы его не пристукнуть? — ответил Нелкин голос, — У нас хлопот вагон, а ты возишься с ускоренным развитием. Пристукни его, Квадрат сто три!»

Голос Сура сердито отчитал:

«Как смеешь говорить об убийстве?! Я взял детеныша на обучение! Он Ученик. Скажи, не пора тебе на патрулирование?»

Селектор выругался. В жизни бы не подумал, что Нелка знает такие слова. Заяц подпрыгнул. «Да вы, высшие разряды, вечно лажу лепите, — пищала Нелка. — Потеха с вами! Ты бы делом занимался, Четырехугольник!»

Суров вслух сказал:

— Отвратительный переводчик! Жаргон, ругательства… Нравится тебе Девятиугольник, Алеша? — Он пощекотал зайцу живот.

Заяц недовольно отодвинулся и сел столбиком.

Я обомлел:

— Это он — Девятиугольник?! Они и зайцев гипнотизируют?

— Ты становишься непонятливым, — сухо отвечал Сур. — Не гипнотизируют. В него подсажен десантник.

— Сурен Давидович, какой десантник? Он же заяц, посмотрите!

— Десантник. Тот, кто высаживается первым на чужие планеты.

Я зажмурился и, пытаясь проснуться, пробормотал:

— Высаживается на чужие планеты. Значит, вот они какие — вроде наших зайцев…

Сур вдруг деревянно засмеялся — не своим смехом. И я понял, что он тоже, как этот несчастный заяц, воображает себя десантником. Не перехитрил он пришельцев, они его подмяли. Как зайца…

Я стал раскачиваться и щипать себя за икры, чтобы проснуться. Голос Сура запищал в «опознавателе»: «Девятиугольник, полюбопытствуй! Пуская воду из глаз, люди выражают огорчение…»

Он знал меня хорошо. От насмешки я взвился, промазал ногой по зайцу; он весело отпрыгнул, а я заорал:

— Сурен! Давидович!! Они вас загипнотизировали-и! Не поддавайтесь, ой, не поддавайтесь!

Он сказал:

— Вытри слезы.

Я вытер. И заорал опять:

— Не поддавайтесь им! Зайцы паршивые!

Тогда он сказал почти прежним голосом:

— Голову выше, гвардия! Ты же мужественный парень. Почему такая истерика? Видишь, я за тебя поручился, а ты свою чепуху про гипноз. Какой же это гипноз?

Я притих.

— Видишь, тебе и самому непонятно. Поговори хоть с Девятиугольником и рассуди: разве можно путем гипноза научить зайца разумно беседовать? Кстати, при разговоре через селектор прижимают «опознаватель» языком к нёбу и говорят, не открывая губ. Ты быстро научишься.

Я не желал научаться. Я не заяц, я человек! А они — фашисты, они хуже фашистов, потому что притворяются и сидят спрятанные, а людей заставляют делать подлости вместо себя!

Он рассеянно-терпеливо кивал, пока я выкрикивал.

— Ты кончил говорить? Кончил. Объясняю тебе, Алеша; никто не притворяется. Пришельцы не прячутся. И я, и этот заяц — довольно крупный, но обыкновенный земной заяц — мы оба и есть пришельцы. Не закатывай глаза. Постарайся это понять. Мы пришельцы, как ты выражаешься. Мы прилетели на Землю в этом корабле.

— Вранье это, вранье! — крикнул я и задохся, — Вранье-о!..

«А-о-о!» — ответило эхо и стало перекатывался, стихая. Крик метался вокруг, гудя на стенках пузыря.

— Этот заяц дрессиро-ованный, — выговорил я. — А вы нездо-оро… — Почему-то я стал заикаться. На букве «о».

— Вздохни три раза глубоко и потряси головой, — сказал Сурен Давидович. — Девятиугольнику пора на патрулирование, а мы еще поговорим, пока есть свободное время.

Как Девятиугольник поскакал на свое патрулирование, я еще видел: он прыгал чуть боком, занося задние лапы вперед головы, и любопытно блестел выкаченным глазом. Скрылся на подъеме, потом уже вверху подпрыгнул свечкой и скрылся. И у меня тут же начало мутиться в глазах, все исчезло, сойдясь в одну точку. Очнулся я лежащим на сыром овражном песке, а рядом со мною сидел на корточках Сур.

Я сел. Сурен Давидович аккуратно устраивал в кармане куртки небольшой зеленый ящичек; уложил, застегнул «молнию» и спросил:

— Скажи, тебе лучше по самочувствию? (Я кивнул; лучше). Замечательно! Я ведь хочу тебе добра, а сейчас открываются блестящие возможности для тебя…

Я снова кивнул. После обморока я чувствовал себя неуклюжим и спокойным, как гипсовая статуя, что ставят в парках. Сурен Давидович это заметил и прихлопнул ладонями — верный признак удовольствия. И улыбнулся, растянув рот щелью.

— Скажи, ты понял насчет пришельцев?

— Не понял.

— Опять не понял! Спроси, я объясню… Не понимает! — Он пожал плечами.