Песнь Сюзанны - Кинг Стивен. Страница 24

Миа ухмыльнулась. И ухмылка эта очень не понравилась Сюзанне. Слишком много в ней было от Детты. Она уже понимала, что ответ ее не порадует.

— Да, женщина, знаю. И ты права. Это демон накачал тебя, действительно, великий демон, ты говоришь правильно. Человеческий демон! И по-другому просто быть не могло, ибо ты знаешь, что настоящие демоны, те, что остались на берегам всех этих миров, которые вращаются вокруг Башни, после того, как Прим [41] пошел на убыль, бесплодны. И по очень веской причине…

— Тогда как…

— Твой дин — отец моего малого, — ответила Миа. — Роланд из Гилеада, ага, он. У Стивена Дискейна наконец-то появится внук, хотя он сам давно сгнил в могиле и не узнает об этом.

Сюзанна таращилась на нее, напрочь забыв о холодном ветре, дующим со скал Дискордии.

— Роланд?.. Этого не может быть! Он находился рядом со мной, когда демон был во мне, «извлекал» Джейка из дома на Голландском холме и физически не мог трахаться со… — она замолчала, подумав о младенце, которого видела в «Догане». Подумав об его глазах. Этих синих глазах воина. «Нет. Нет. Я отказываюсь в это верить».

— Тем не менее, Роланд — его отец, — настаивала Миа. — И когда малой родится, я назову его именем, которое почерпнула из твоей памяти, Сюзанна из Нью-Йорка, которое ты узнала, когда изучала крепостные зубцы, внутренние дворы, подъемные мосты и навесные башни. Почему нет? Это хорошее имя, и ему оно подойдет.

«Введение в средневековую историю» профессора Мюррея, вот о чем она говорит".

— Я назову его Мордред, — продолжила Миа. — Расти он будет быстро, мой дорогой мальчик, быстрее любого человека, благодаря его демонической природе. Он вырастит сильным. Станет воплощением всех стрелков, когда либо существовавших. А потом, как и Мордред твоего сказания, [42] убьет своего отца.

И с этим Миа, ничья дочь, вскинула руки к сверкающему звездами небу и закричала, но Сюзанна так и не смогла понять, был ли то крик печали, ужаса или радости.

— Подкрепись, — предложила Миа. — Вот что у меня есть.

Из-под мексиканской шали она достала гроздь винограда и бумажный кулек с оранжевыми ягодами физалиса, раздутыми от наполняющего их сока, как ее живот. И откуда только, задалась вопросом Сюзанна, взялись эти фрукты? Неужто их общее тело ходило по «Плаза-Парк» само по себе, как лунатик? А может, в номере стояла ваза с фруктами, которую она не заметила? Или эти фрукты — плод воображения?

Ответы не имели ровно никакого значения. Если чуть раньше ей и хотелось есть, то бомба, взорванная Миа, начисто отбила аппетит. А невозможность того, о чем она говорила, только подчеркивало чудовищность самой идеи. Но из головы не выходил младенец, которого видела in utero на одном из телевизионных экранов. Эти синие глаза.

— Нет. Этого не может быть, ты слышишь? Этого не может быть!

Холодный ветер, врывающийся в проходы между колоннами, пронизывал до костей. Она слезла с телеги и уселась на каменный пол, спиной к колонне галереи, рядом с Миа, слушая завывания ветра и вглядываясь в звездное небо.

Миа набивала рот виноградом. Сок тек из одного уголка рта, тогда как из другого она выплевывала косточки со скоростью пулемета. Она проглотила то, что было во рту, вытерла подбородок, повернулась к Сюзанне:

— Может. Еще как может. Более того, так оно и есть. Ты все еще рада, что пришла, Сюзанна из Нью-Йорка, или теперь жалеешь о том, что уступила своему любопытству?

— Если я собираюсь родить ребенка, которым меня не брюхатили, я должна знать об этом ребенке все, что только возможно. Ты это понимаешь?

Миа поморщилась от этой нарочитой грубости, потом кивнула.

— Как угодно.

— Скажи мне, как Роланд может быть его отцом. И, если ты хочешь, чтобы я хоть в чем-то тебе поверила, начни с того, чтобы я поверила в этом.

Миа взяла плод физалиса, ногтями содрала кожицу, жадно съела. Хотела снять кожицу со второго, передумала, начала катать между ладонями (этими ставящими в тупик белыми ладонями), согревая ее. Сюзанна знала, что тем самым кожица лопнет сама. А Миа тем временем начала.

— Сколько всего Лучей, Сюзанна из Нью-Йорка?

— Шесть, — без запинки ответила Сюзанна. — Во всяком случае, было. Теперь, полагаю, осталось только два, которые…

Миа нетерпеливо махнула рукой, как бы говоря: «Не трать попусту мое время».

— Шесть, ага, и когда лучи появились из большей Дискордии, супа творения, который некоторые (включая мэнни) называют Оувером, а другие — Примом, что их создало?

— Я не знаю, — ответила Сюзанна. Ты думаешь, их создал Бог?

— Может, Бог и есть, но Лучи поднялись из Прима благодаря магии, Сюзанна, истинной магии, которая исчезла давным-давно. Бог ли создал магию или магия — Бога? Не знаю. Это вопрос для философов, а мое дело — материнство. Но когда-то давно не было в мире ничего, кроме Дискордии, и из нее поднялись шесть Лучей, мощные, крепкие, пересекающиеся в одной точке. Существовала магия, которая могла целую вечность поддерживать их, но когда магия ушла отовсюду, за исключением Темной Башни, которую некоторые называли Кан калих, Зал возвращения, люди впали в отчаяние. Когда эпоха магии закончилась, ей на смену пришла эпоха машин.

— Норд сентр позитроникс, — пробормотала Сюзанна. — Биполярные компьютеры, слотрансные двигатели, — она помолчала. — Блейн Моно. Но не в нашем мире.

— Нет? Ты говоришь, твой мир исключение? А как насчет объявления в вестибюле? — кожица плода лопнула. Миа очистила ее и бросила сердцевину в рот, брызжа соком сквозь знакомую ухмылку.

— Мне почему-то казалось, что ты не умеешь читать, — ответила Сюзанна. К делу это не относилось, но ничего другого на ум не пришло. Потому что мыслями она то и дело возвращалась к младенцу с яркими синими глазами. Глазами стрелка.

— Ага, зато умею кое-что другое, поэтому, зная твои мысли, могу читать очень даже хорошо. Так ты говоришь, что не помнишь объявления в вестибюле отеля? Ты мне это говоришь?

Разумеется, она помнила. Согласно объявлению, месяцем позже отель «Плаза-Парк» переходил под контроль некой организации, которая называлась «Сомбра/Северный центр». Но, говоря: «Не в нашем мире», — она думала о 1964 годе, мире черно-белого телевидения, огромных, размером в комнату, компьютеров и алабамских полицейских, которым не терпелось спустить собак на чернокожих борцов за права избирателей. За минувшие тридцать лет многое изменилось. Взять, к примеру, гибрид телевизора и пишущей машинки, которым воспользовалась женщина смешанных кровей за регистрационной стойкой. Могла ли Сюзанна утверждать, что это не биполярный компьютер, приводимый в действие слотрансным двигателем? Не могла.

— Продолжай, — попросила она Миа. Та пожала плечами.

— Вы предопределили свою судьбу, Сюзанна. Что бы ни делали, все сводилось к одному: вы теряли веру и восполняли ее рациональным мышлением. Но в мышлении нет любви, в дедукции нет вечного, в рационализме — только смерть.

— Как все это связано с твоим малым?

— Я не знаю. Многого не знаю, — она подняла руку, останавливая Сюзанну, которая хотела что-то сказать. — Нет, я не тяну время, не пытаюсь увести от того, что тебя интересует. Лишь озвучиваю то, что говорит мне сердце. Будешь слушать или нет?

Сюзанна кивнула. Она послушает… во всяком случае, еще чуть-чуть. Но, если Миа в самом скором времени не вернется к младенцу, она повернет ее в нужном направлении.

— Магия ушла. Мейрлин удалился в свою пещеру в одном из миров, меч Эльда уступил место револьверам стрелков в другом, и магия ушла. Но с течением времени великие алхимики, великие ученые и великие… кто? Думаю, инженеры… Короче, люди большого ума, вот что я хочу сказать, великие мастера дедукции, собрались вместе и создали машины, которые поддерживали Лучи. То были великие машины, но машины смертные. Они заменили магию машинами, ты понимаешь, а теперь машины ломаются. В некоторых мирах эпидемии выкосили все население.