Плохой мальчишка - Кинг Стивен. Страница 2

Брэдли промолчал. Халлас за эти последние десять минут сказал больше, чем за предыдущие тридцать четыре месяца визитов.

— Я не могу заплатить Вам, но что я могу сделать, так это рассказать, почему я убил этого мальчишку. Вы не поверите мне, но я расскажу, так или иначе. Если Вы, конечно, захотите слушать меня.

Халлас присмотрелся к Брэдли через небольшие отверстия в поцарапанном оргстекле, и улыбнулся.

— Вы хотите? Потому что есть детали, которые Вас смутят. Никто уже не вспомнит обвинение, но только не Вы.

— Да. Конечно…

— Да, я убил. У меня был Кольт 45 калибра, и я разрядил его в этого мальчишку. Там было много свидетелей, и Вы хорошо знаете, что даже если бы все процедуры апелляции были бы соблюдены, неизбежное отодвинулось бы года на три, может быть на пять, шесть, но не больше, — даже если бы я полностью раскаялся. Вопросы, которые Вы задаете себе, бледнеют перед подавляющей реальностью убийства. Разве это не причина?

— Да, но мы могли бы сослаться на психическое расстройство в тот момент.»

Брэдли наклонился вперед.

— И это все еще возможно. Еще не слишком поздно, даже сейчас. Все может быть.

Он никогда не назовет меня Лен, подумал Брэдли. Даже после всего, что я для него сделал. Он будет идти на смертную казнь, называя меня «мистер Брэдли».

— Редко не значит никогда, Джордж.

— Нет, но я не безумен сегодня, и я был в здравом уме, когда я сделал то, что сделал. Я никогда не был более здравым, на самом деле. Вы уверены, что Вы хотите услышать то, что я не рассказал присяжным? Если Вы не хотите, я промолчу, но я все же должен предложить Вам это.

— Конечно же, я хочу услышать, сказал Брэдли. Он взял в руки ручку, но намерения записывать что-либо не имел. Без каких-либо записей, он ограничился прослушиванием истории, которую рассказал Джордж Халлас своим гипнотизирующим южным акцентом.

2

Моя мать, обладая крепким здоровьем на протяжении всей своей короткой жизни, умерла от тромбоэмболии легочной артерии через шесть часов после моего рождения. Это случилось в 1969 году. Вероятнее всего причину стоило поискать в генетике, потому что на тот момент ей исполнилось всего лишь двадцать два года. Мой отец был на восемь лет старше её. Он был хорошим человеком и хорошим отцом. Он вкалывал инженером на шахте и до тех пор, пока мне не исполнилось восемь, работал в основном в Юго-западном регионе. У нас была гувернантка, сопровождающая нас повсюду. Её звали Нона Маккарти, я же называл её мама Нона. Она была черной. Я думаю, отец спал с ней, хотя каждый раз, когда я нырял к ней в постель, частенько по утрам — мама Нона всегда была одна. Были ли они близки или нет, для меня это не было важно. Я даже не задумывался, что она была черной. Нона всегда была добра ко мне, она готовила завтраки в школу, читала сказки на ночь, когда мой отец не мог этого сделать лично, и для меня это было все, что имело какое-нибудь значение. У меня не было семьи в традиционном представлении, я это хорошо понимаю, но я все равно был счастлив.

В 1977 году мы переехали на Восток, в Тэлбот, штат Алабама, недалеко от Бирмингема. Город-гарнизон Форт Джона Хью также находился в шахтерском регионе. Мой отец занимался там восстановлением шахт компании «Удача» — номер Один, Два и Три — и внедрением современных экологических стандартов при бурении новых шахтных стволов, что положило начало системе утилизации отходов во избежание загрязнения местных вод. Мы проживали в маленьком домике, коммунальные услуги за который оплачивались компанией «Удача». Домик очень понравился маме Ноне, мой отец переделал гараж в две жилые комнаты для нее. Я думаю, так он мог больше времени проводить с ней. Я помогал отцу делать ремонт в выходные дни, подносил доски, гвозди, и все, что он еще просил. Это было хорошее время для нас. Я проучился в одной и той же школе в течение двух лет, достаточно долго для того, чтобы завести друзей и познать хоть немного стабильности.

Одной из моих подружек была девочка, живущая по соседству. И все между нами должно бы было происходить, словно в телевизионном сериале или бульварном романе: мы бы обменялись первым поцелуем в шалаше на верхушке большого дерева, она влюбилась бы в меня, и мы отправились на выпускной бал рука в руке. Но ничего этого не случилось между мной и Марли Джейкобс по двум причинам.

Отец говорил, что нет ничего более жестокого, чем вселять лживые надежды в ребенка, и он никогда не давал мне повода поверить, что мы останемся в Тэлботе навсегда. Да, я, скорее всего, проучился бы в школе Мэри Дэй до четвертого или пятого класса, но контракт между «Удачей» и отцом заканчивался, и в конечном итоге мы бы все равно двинулись бы дальше в путь. Возможно, вернулись бы в Техас или Нью-Мексику; а возможно добрались бы до Западной Вирджинии или Кентукки. Я понимал все это, и мама Нона понимала тоже. И воспринимал как должное. В данных вопросах отец был боссом, он был прирожденным лидером, и он любил нас. Это, конечно же, только мое скромное мнение, но честно говоря, я сомневаюсь, что можно было бы найти лучшего отца.

Вторая причина — в самой Марли. Она была… в настоящее время существует официальный термин «задержка психического развития», но в те дни местные жители говорили, что она «блаженная». Вы можете считать это слишком жестоким, Мистер Брэдли, но оглядываясь назад, я считаю, это не слишком противоречило истине. Даже поэтично. Она видела мир очень просто. И иногда — даже может быть часто — это было к лучшему. Опять же, это только мое скромное мнение.

Мы учились в третьем классе, и все бы ничего, но на тот момент Марли было уже 11 лет. Она конечно бы перешла и в четвертый класс, но в ее случае это было бы просто движение по течению. Вот как это происходило в таких небольших городках, как Тэлбот в то время. Впрочем, клинической идиоткой она не была. Она немного читала, кое-что усвоила из сложения, а вычитание одолела полностью. Я пытался объяснять ей все эти премудрости в доступной форме, но достучаться до неё не всегда было возможно.

Мы никогда не целовались в шалаше на дереве — мы никогда не целовались вообще, — но мы всегда держалась за руки, когда шли в школу утром и обратно после обеда. Вид у нас при этом был откровенно комичный, я был похож на креветку рядом с Марли — высокой и мускулистой, её рост превышал мой сантиметров на десять, и у неё уже явно просматривались небольшие груди. Именно она предлагала идти, взявшись за руки, а мне было все равно. Я был еще глуп, а она была блаженной. Со временем, может быть, мне стало бы скучно с ней, но мне было всего девять лет, когда она умерла, возраст, когда дети воспринимают вещи такими, какими они есть. Я считаю, что это дар небес. Если бы все были бесхитростными, как вы думаете, у нас по-прежнему были бы войны? Мне кажется, что нет.

Если бы мы жили на один километр дальше, мы бы садились на автобус, Марли и я. Но так как мы жили очень близко к Мэри Дэй — всего в шести или восьми кварталах, — мы ходили туда пешком. Мама Нона давала мне мой завтрак, приглаживала вихор, который вздыбился на моей голове, и, провожая меня к двери, говорила: хорошо веди себя, Джордж. Марли ждала меня дома, одетая в платье и детский пуховый комбинезон, с ланч-боксом в руке. Я и сейчас вижу этот ланч-бокс. На нем красовался портрет Стива Остина, Человека, который стоит три миллиарда. Её мать стояла на пороге, и она говорила мне: Привет Джордж, а я отвечал: Привет миссис Джейкобс, и она: хорошо ведите себя, и Марли: мы всегда хорошо себя ведем, мама. Она брала меня за руку, и мы шли по тротуару. Первый квартал мы проходили в гордом одиночестве, чуть дальше, из переулка Рудольфа Акра на нас вываливались другие дети. Оттуда, где жили семьи военных: жилье там стоило дешево, да и Форт Джона Хью был всего лишь в восьми километрах на север, если ехать по 78 шоссе.

Мы вдвоем действительно выглядели забавно — в ее худой, как у комара руке, подлетает до головы и, опускаясь, хлопает по колену, покрытому струпьями, ланч-бокс со Стивом Остином и легким завтраком — но я не помню, чтобы наши маленькие товарищи когда-нибудь насмехались над нами или дразнили нас. Может быть, они и делали это один или два раза, иначе дети не были бы детьми, но все было без злобы и без последствий. Иногда, когда тротуар был заполнен снующими туда-сюда школьниками, кто-то из мальчишек мог крикнуть: Эй, Джордж, покидаем мяч после школы, или девчонок: Эй, Марли, твоя мама заплела тебе сегодня в волосы красивые ленточки.