После заката (сборник) - Кинг Стивен. Страница 56

Хотя трава внутри группы камней и выглядела слегка пожухлой и желтоватой по сравнению с высокой, по пояс зеленью на остальном поле, назвать ее мертвой было нельзя. Я заметил, что подножие холма теряется и переходит в бесконечный смешанный лес, где уживаются и дуб, и ель, и береза.

Подойдя ближе, обратил внимание на небольшие скопления кустов сумаха. Их я бы тоже не назвал засохшими, хотя листья действительно были не зелеными с красноватыми прожилками, а черными и какими-то бесформенными. Как-то не так выглядели контуры кустов; на них стало трудно смотреть. Глаз ждет упорядоченных форм, а эти… оскорбляли глаз. Не знаю, как лучше объяснить.

Метрах в десяти от места, где я стоял, в кустах что-то белело. Подойдя ближе, заметил конверт и понял: это Н. оставил мне. Если не в день самоубийства, то незадолго до. Душа ухнула в пятки. Нахлынуло ясное осознание того, что, решив прийти сюда (а решил ли я на самом деле?), я совершил ошибку. И еще, что я был запрограммирован на эту ошибку изначально — ведь меня долгие годы учили верить не инстинктам, а разуму.

Чушь. Я ведь понимаю, что это бредовые мысли.

Конечно (и в этом весь смысл!), Н. тоже все это знал, однако продолжал обманывать себя.

Наверняка даже в тот момент, когда пересчитывал полотенца, готовясь к…

Пересчитывал, чтобы убедиться: их — четное количество.

Вот черт. Сознание иногда выкидывает такие номера… У теней появляются лица.

Конверт лежал в прозрачном полиэтиленовом пакете, чтобы не намок. Прямо на конверте виднелись ясные и четкие буквы: «ДОКТОРУ ДЖОНУ БОНСАНУ».

Я достал конверт из пакета, затем взглянул на камни на склоне. Все так же восемь. Естественно! Правда, не было слышно ни птиц, ни насекомых. День затаил дыхание. Тени застыли неподвижно. Теперь я знаю, что имел в виду Н., говоря о путешествии во времени.

В конверте что-то лежало. Оно скользило взад-вперед. Мои пальцы поняли, что это такое. Я разорвал конверт, и он упал мне на ладонь. Ключ.

И записка. Всего два слова. Извините, док. Его подпись, конечно. Только имя. Всего три слова. Нехорошее число. Если верить самому Н.

Положив ключ в карман, стоял и смотрел на кусты. Нет, что-то они совсем не похожи на кусты сумаха — черные листья, ветви перекручены, они так похожи на руны, или буквы…

Но не КТХУН же!

…понятно, пора уходить. Хватит с меня. С кустами что-то произошло, что-то их искорежило. Некий катаклизм в природе привел к отравлению почвы, ну так мне-то какое дело? Кусты — это вообще ерунда, главную роль здесь играют камни. Их восемь. Ты провел эксперимент и обнаружил, что мир таков, каким ты и хотел его увидеть, каким ты его знал и каким он всегда был. На поле слишком тихо? Оно тебя угнетает? А чего ты хотел после всех россказней Н. об этом месте? Они, да еще мысли о его самоубийстве давят на твой разум. А теперь вернись в нормальную жизнь; плевать на тишину, на ощущение (оно лишь в твоем воображении; висит, словно грозовая туча) того, что в тишине что-то затаилось. Возвращайся в нормальную жизнь, доктор Б.

Возвращайся, пока можешь.

Я вернулся к дороге. Высокая зеленая трава шипела по джинсовой ткани низким, кашляющим голосом. Солнце палило в шею и плечи.

Меня одолевало желание обернуться. Сильное желание. И, наконец, одолело.

Повернувшись, я увидел семь камней. Не восемь, а семь. Я их дважды пересчитал, чтобы убедиться. И в каменном круге действительно сгущалась тьма, словно туча скрыла солнце. Маленькая такая тучка, такая, что тени хватило только на это место. Нет, на солнечную тень это совсем не походило. А походило на вполне определенную тьму, и она двигалась над желтой, тусклой травой, кружась сама собой и вытягиваясь в сторону бреши, где — я уверен (почти уверен, в том-то и беда…) — раньше, когда я только пришел, стоял восьмой камень.

В голове пронеслось: «У меня нет фотоаппарата, чтобы вернуть камень на место».

И еще пронеслось: «Надо что-то сделать, пока я еще могу убедить себя, что ничего не произошло».

Хорошо это или плохо, судьбы мира волновали меня гораздо меньше, чем утрата связи с реальностью, чем утрата веры в реальный мир. Я ни секунды не сомневался, что видения Н. — полный бред, пока не увидел эту тьму…

Я не мог допустить, чтобы она закрепилась в моем сознании. Чтобы даже коснулась его.

Ключ от поля лежал в конверте, а конверт — надежно припрятан в кармане брюк; полиэтиленовый пакет я все еще сжимал в руке. Не задумываясь, я поднял пакет и посмотрел на камни сквозь него.

Выглядели они кривовато и размыто, даже когда я распрямил пакет, потянув края пальцами. Зато достаточно четко, чтобы я понял — камней восемь, восемь, а не семь, и тьма…

Труба?

Тоннель?

…исчезла! Ну конечно, ее и не было. Признаюсь, опустил пакет не без чувства страха; снова посмотрел на камни. Восемь. Настоящие и полные, как фундамент Тадж-Махала. Восемь.

Возвращаясь к дороге, я справился с желанием обернуться еще раз. А зачем смотреть? Восемь и восемь. И враг остался с носом — это я так шучу.

Решил не писать статьи. Думаю, лучше вообще не возвращаться к этой теме и забыть об Н. Важно, что я туда сходил, заглянул в глаза безумию, которое — уж в этом я уверен — засело в каждом из нас — и в докторе Б., и в бухгалтере Н.

Как там говорят? Показать, где раки зимуют? Я сходил, посмотрел, где зимуют раки; это не значит, что я теперь должен нарисовать этих раков. Или, в моем случае, писать про раков.

Ну а если мне показалось, что я увидел что-то еще? Если хоть на мгновение допустить…

Что ж, возможно… Постойте-ка! Это лишь подтверждение того, насколько сильными были видения несчастного Н. Это объясняет его самоубийство лучше, чем могла бы сделать предсмертная записка. Нет, все же некоторые вещи лучше не ворошить. Думаю, передо мной как раз такой случай. Эта тьма…

Труба-тоннель, который увидел…

В любом случае к Н. возврата не будет. Ни статьи, ни книги. Эту страницу необходимо перевернуть. Да, ключ открывает замок от цепи в лесном тупике. Я-то тут при чем? Я этот замок открывать не собираюсь. Выбросил ключ.

«Засим в постель», — как говаривал великий Сэмми Пипс.

Солнце красно к вечеру — моряку бояться нечего; солнце красно к вечеру над всем полем. Туман встает над травой? Может быть. Над зеленой травой. Не над жухлой.

Андроскоггин сегодня зальется кровью — алая мертворожденная змея, истекающая в материнской утробе. (Интересно!) Хотел бы я взглянуть. Сам не знаю зачем. Признаю.

Я просто устал. Завтра утром все пройдет. Утром я, может, снова захочу написать статью. Или книгу. Только не сегодня.

Засим в постель.

18 июля 2007

Выудил ключ из груды мусора сегодня утром и положил в ящик стола. Теперь мне думается, что выбросить его — значит признать, что, может быть, Понимаете? Вот. Да и вообще, это ведь всего-навсего ключ.

27 июля 2007

Ладно, признаю. Я стал пересчитывать некоторые предметы. Стремлюсь к четным числам вокруг себя. Скрепки. Карандаши в карандашнице. Всякое такое. Процесс успокаивает. Все-таки я подцепил простуду от Н. Это я так шучу, хотя и не смешно.

Мой куратор, психиатр доктор Дж. из Августы, главврач в Сиринити-Хилл. Мы созвонились, и я сказал, что работаю над статьей и собираюсь сделать сообщение на Чикагской конференции этой зимой; обсудили доклад в общих чертах. Насчет конференции я, конечно, наврал. К чему мне лишние вопросы? Мы обсудили возможность передачи симптомов навязчивого невроза от пациента — психоаналитику. Дж. подтвердил мои догадки. Оказывается, это явление не распространенное, хотя редким его назвать тоже нельзя.

Еще он спросил:

— Это ведь не затрагивает тебя лично, Джонни?

Проницательный. Догадливый. Всегда был умницей. А уж о вашем покорном знает столько…

— Нет, — отвечаю. — Просто интересно стало. Даже как-то затянуло…