Противостояние - Кинг Стивен. Страница 14

А затем, тринадцатого июня, шесть дней назад, Уэйн Стьюки предложил Ларри прогуляться вместе с ним к морю. Несмотря на ранний час – девять утра, – уже гремела стереосистема, работали два телевизора, а звуки, доносившиеся из игровой комнаты в подвале, свидетельствовали об оргии в самом разгаре. Ларри в одних трусах сидел в мягком кресле в гостиной и тупо пытался понять, о чем речь в комиксе «Супербой». Он чувствовал себя очень даже бодрым, но ни одно слово не желало связываться с другими. Целостный образ никак не складывался. Вагнер грохотал из квадрофонических колонок, и Уэйну пришлось прокричать свое предложение три или четыре раза, прежде чем до Ларри дошло. Он кивнул. Энергия так и распирала его. Он мог отшагать многие мили.

Но едва солнечный свет иглами пронзил глазные яблоки, Ларри неожиданно передумал. Никаких прогулок. Нет уж. Глаза превратились в увеличительные стекла, и вскоре солнце, проходя сквозь них, сожжет ему мозги. А судя по ощущениям, его бедные мозги больше всего сейчас напоминали порох.

Однако Уэйн, решительно взяв Ларри за руку, настоял на своем. Они вышли на берег, пересекли полосу нагревающегося рассыпчатого песка, добрались до плотного темно-коричневого, который оставляли после себя откатывающиеся волны, и Ларри решил, что идея, в конце концов, была неплоха. Шум прибоя успокаивал. Чайка, энергично машущая крыльями и набирающая высоту, напоминала белую букву «М», перемещающуюся по синему небу.

Уэйн вновь потянул его за руку.

– Пошли.

Перед Ларри лежали те самые многие мили, которые он мог отшагать. Только вот желание у него отпало. Жутко болела голова, позвоночник будто стал стеклянным. Глазные яблоки пульсировали, почки ныли. Амфетаминное похмелье не так болезненно, как утренние ощущения после литра «Четырех Роузов» [15], но трахать Ракель Уэлч все равно куда приятнее. А будь у него еще парочка апперсов, он бы запрыгнул на гребень волны, которая пыталась сбить его с ног. Ларри полез за таблетками в карман брюк и лишь тогда впервые понял, что на нем только трусы, которые он последний раз менял три дня назад.

– Уэйн, я хочу вернуться.

– Давай пройдем чуть-чуть подальше.

Ларри пришло в голову, что Уэйн как-то странно смотрит на него, со смесью раздражения и жалости.

– Нет, чел, я же в одних трусах. Меня арестуют за появление в общественном месте в непристойном виде.

– На этой части побережья ты можешь повязать свой член банданой и сверкать яйцами, не опасаясь ареста за непотребный вид. Пошли, чел.

– Я устал! – раздраженно бросил Ларри. Он начал злиться на Уэйна. Уэйн ему мстит за то, что он, Ларри, написал хит, а Уэйн в новом альбоме указан всего лишь клавишником. Уэйн ничем не отличается от Джулии. Теперь все его ненавидят. Все стремятся вонзить нож в спину. Глаза Ларри тут же затуманились слезами.

– Пошли, чел, – повторил Уэйн, и они потащились дальше по пляжу.

И отшагали, должно быть, еще милю, когда бедренные мышцы Ларри свело судорогой. Он вскрикнул и рухнул на песок. Боль кинжалами пропарывала обе ноги.

– Судороги! – завопил он. – О Господи, судороги!

Уэйн присел рядом с ним на корточки и выпрямил его ноги. Агония повторилась, и тогда Уэйн принялся за работу, массируя мышцы, которые, казалось, завязались узлом. Наконец истосковавшиеся по кислороду ткани начали расслабляться.

Ларри, у которого перехватило дыхание, теперь жадно хватал ртом воздух.

– Ох! – вырвалось у него. – Спасибо. Это было… это было чертовски больно.

– Само собой. – Особого сочувствия в голосе Уэйна не слышалось. – Держу пари, что было, Ларри. Как ты сейчас?

– Нормально. Но давай присядем, хорошо? А потом пойдем назад.

– Я хочу поговорить с тобой. Мне пришлось вытащить тебя сюда, чтобы ты немного оклемался и понял, что именно я тебе говорю.

– В чем дело, Уэйн? – спросил Ларри и подумал: «Вот оно. Шантаж».

Но следующие слова Уэйна не имели к шантажу ни малейшего отношения, и на мгновение Ларри почудилось, будто он снова смотрит на раскрытую страницу «Супербоя», не в силах сообразить, что все это значит.

– Праздник пора заканчивать, Ларри.

– Чего?

– Праздник. Вернувшись, ты положишь конец веселью, выдашь всем ключи от автомобилей, поблагодаришь за приятно проведенное время и проводишь каждого до парадной двери. Избавься от них.

– Но я не могу этого сделать! – изумленно воскликнул Ларри.

– Уж постарайся, – ответил ему Уэйн.

– Но почему? Дружище, праздник только-только раскочегарился!

– Ларри, сколько тебе заплатила «Коламбия»?

– А что? – лукаво осведомился Ларри.

– Ты думаешь, я хочу поживиться за твой счет? Подумай еще раз.

Ларри подумал – и с удивлением понял, что Уэйну Стьюки незачем зариться на его кровные. Да, Уэйн еще не заработал кучу денег, наоборот, он получал крохи, как и большинство тех, кто помогал Ларри записывать альбом, – но в отличие от многих и многих Уэйн Стьюки происходил из богатой семьи и прекрасно ладил со своими стариками. Его отцу принадлежала половина третьей по величине американской компании по производству электронных игр, и жила семья Стьюки в Бель-Эйре, в особняке, который тянул на скромный дворец. Вот тут Ларри осознал, что неожиданно свалившееся на него богатство в глазах Уэйна выглядело сущей мелочевкой.

– Нет, разумеется, нет! – резко ответил он. – Извини, конечно. Просто у меня такое впечатление, что каждый гребаный козел к западу от Лас-Вегаса…

– Так сколько же?

Ларри поразмыслил.

– К этому моменту мне выплатили семь тысяч. В общей сложности.

– За сингл они выплачивают роялти раз в квартал, за альбом – раз в полгода?

– Да.

Уэйн кивнул.

– И тянут, пока рак на горе не свистнет, суки. Сигарету?

Ларри взял одну и закурил.

– Знаешь, во сколько тебе обходится этот праздник?

– Конечно, – ответил Ларри.

– Дом ты снял не меньше чем за штуку.

– Да, точно. – На самом деле аренда обошлась ему в тысячу двести долларов плюс пятьсот долларов залога на случай порчи имущества. Он внес залог и уплатил половину арендной платы, отдал тысячу сто долларов и остался должен еще шестьсот.

– Сколько за наркотики?

– Ну, дружище, ты же понимаешь, что без этого нельзя. Это как сыр к крекерам «Ритц»…

– Травка и кокаин. Сколько всего?

– Гребучий прокурор, – пробурчал Ларри. – Пятьсот и пятьсот.

– А на второй день уже ничего не осталось.

– Хрена с два! – возмущенно воскликнул Ларри. – Я видел две миски, когда мы уходили этим утром, чел. Большую часть пустили по назначению, да, но…

– Парень, ты что, не помнишь Чека [16]? – Голос Уэйна внезапно изменился, стал очень похож на гнусавый голос самого Ларри: – Просто запиши на мой счет, Дьюи. Пусть они ни в чем себе не отказывают.

Ларри смотрел на Уэйна со все возрастающим ужасом. Он помнил маленького жилистого мужичка с необычной стрижкой (десятью годами ранее такие называли «ежиками»), в футболке с надписью: «ИИСУС ИДЕТ, И ОН ЗОЛ». Парень чуть ли не срал хорошим товаром. И Ларри отлично помнил, как говорил ему, этому Дьюи Чеку, следить за тем, чтобы миски с травкой не пустели, и записывать все на его счет. Но это было… ну… прошел не один день.

– Для Дьюи Чека ты просто подарок, каких мало.

– И на сколько он меня выставил?

– С травкой дела обстоят не так уж плохо. Она дешевая. Двенадцать сотен. И восемь штук за кокаин.

На секунду Ларри показалось, что его сейчас стошнит. Он молча вытаращился на Уэйна. Попытался заговорить, но выдавил только:

– Девять двести?!

– Инфляция, чел, – пожал плечами Уэйн. – Мне продолжать?

Продолжение Ларри слушать не хотелось, но он кивнул.

– Наверху цветной телевизор. Кто-то швырнул в него стул. Думаю, ремонт обойдется сотни в три. Деревянные панели внизу размолотили. Четыре сотни. Если повезет. Позавчера разбили панорамное окно, которое смотрит на берег. Три сотни. Ворсовый ковер в гостиной можно выкидывать: прожжен сигаретами и залит пивом и виски. Четыре сотни. Я позвонил в винный магазин. Ты порадовал их не меньше, чем Чека. Шесть сотен.