Противостояние - Кинг Стивен. Страница 140

Ох, ну да ладно…

Она хотела выпить глоток воды, она хотела быть дома, в кресле-качалке, она хотела, чтобы ее оставили в покое. Теперь она видела слева от себя отблеск солнца на крыше курятника. Еще миля, не больше. Часы показывали четверть одиннадцатого, а значит, шла она достаточно быстро для такой пожилой девчушки. Сейчас она доберется до места и проспит в тени до вечера. Никакой это не грех. Особенно в ее возрасте. И Абагейл, шаркая ногами, двинулась дальше по обочине, ее тяжелые башмаки теперь покрывал толстый слой пыли.

Да, потомков у нее хватало, чтобы не остаться одной в старости, а это что-то да значило. Некоторые, вроде Линды и никчемного коммивояжера, за которого она вышла замуж, никогда не приезжали, но другие – хорошие, такие как Молли и Джим или Дэвид и Кэти, – с лихвой заменяли тысячу линд и никчемных коммивояжеров, ходивших от дома к дому и продававших кастрюли-сковородки, позволяющие готовить без воды. Последний из ее братьев, Люк, умер в тысяча девятьсот сорок девятом, в возрасте восьмидесяти с чем-то лет, а последний из ее детей, Сэмюель, – в тысяча девятьсот семьдесят четвертом, в пятьдесят четыре года. Она пережила своих детей, чего вроде бы делать не следовало, но, похоже, Господь имел на нее особые виды.

В тысяча девятьсот восемьдесят втором, когда ей исполнилось сто лет, ее фотография появилась в омахской газете, и с телевидения прислали репортера, чтобы он снял о ней сюжет. «Благодаря чему вам удалось дожить до столь почтенного возраста?» – спросил молодой человек, и на его лице отразилось разочарование, когда она ответила: «Благодаря Богу». Они-то хотели услышать рассказ о том, как она ела пчелиный воск, или воздерживалась от жареной свинины, или всегда спала, задрав ноги. Но она никогда этого не делала, так чего врать? Бог дает жизнь и забирает ее, когда Он того хочет.

Кэти и Дэвид подарили ей телевизор, чтобы она смогла увидеть себя в выпуске новостей, и она получила письмо от президента Рональда Рейгана (тоже далеко не желторотого юнца), поздравившего ее с «преклонным возрастом» и поблагодарившего за то, что она голосовала за республиканцев всю жизнь. Ну а за кого еще она могла голосовать? Рузвельт и его окружение были коммунистами.

Когда ей исполнилось сто лет, городской совет Хемингфорд-Хоума «навечно» избавил Абагейл от налогов в связи с тем самым «преклонным возрастом», с которым поздравлял ее Рональд Рейган. Ей выдали сертификат, в котором указывалось, что она – самый старый человек во всей Небраске, как будто маленькие дети стремились ей подражать. С налогами, однако, они хорошо придумали, хотя все остальное она считала полнейшей глупостью. Если бы они не сделали этого, она бы потеряла оставшийся у нее клочок земли. Большей части земли семья лишилась давным-давно. Владения Фримантлов и мощь «Грейнджа» достигли расцвета в волшебном тысяча девятьсот втором году, а с тех пор постепенно пошли на спад. У нее осталось только четыре акра. Что-то ушло на уплату налогов, что-то продали из-за нехватки денег… и, пусть она и стыдилась в этом признаться, землю в основном продавали ее сыновья.

В прошлом году она получила письмо от какого-то нью-йоркского объединения, которое называлось «Американское геронтологическое общество». В письме говорилось, что она – шестая по возрасту из всех граждан Соединенных Штатов Америки и третья из женщин. Самый старый американец жил в Санта-Розе, штат Калифорния. Этому человеку из Санта-Розы исполнилось сто двадцать два года. Она попросила Джима вставить письмо в рамку и повесила его на стену рядом с письмом от президента. Джим сделал это лишь в феврале нынешнего года. Тут Абагейл поняла, что именно тогда в последний раз видела Молли и Джима.

Она дошла до фермы Ричардсонов. Уставшая донельзя, привалилась к ближайшему заборному столбу и с вожделением посмотрела на дом. Внутри ее ждала прохлада. Прохлада и уют. Она чувствовала, что может проспать вечность. Но прежде чем прилечь, она должна была сделать еще кое-что. Множество животных умерло от этой болезни – лошади, собаки, крысы, – и ей хотелось узнать, не постигла ли кур та же судьба. Если бы выяснилось, что столь долгий путь она проделала только ради созерцания дохлых кур, оставалось бы лишь горько рассмеяться.

Она зашаркала к курятнику, пристроенному к амбару, и остановилась, услышав внутри кудахтанье. Через секунду сердито закукарекал петух.

– Все в порядке, – пробормотала Абагейл. – Тогда все в порядке.

Поворачиваясь, чтобы вернуться к дому, она увидела распростертое рядом с поленницей тело Билла Ричардсона, деверя Адди. Его сильно обглодали бродячие животные.

– Бедняга, – вздохнула она. – Бедняга. Сонмы ангелов отпевают тебя, Билли Ричардсон.

Абагейл снова повернулась к прохладному, приветливому дому. Казалось, до него многие мили, хотя на самом деле ей предстояло всего лишь пересечь двор. Но она не знала, дойдет ли, потому что совершенно вымоталась.

– Воля Господа будет исполнена. – И Абагейл сделала первый шаг.

Солнце светило в окно спальни для гостей, где она легла на кровать и заснула, едва сняв башмаки. Какое-то время Абагейл не могла понять, почему свет такой яркий; примерно то же ощутил Ларри Андервуд, проснувшись у каменной стены в Нью-Гэмпшире.

– Господь Всемогущий, я проспала вторую половину дня и всю ночь!

Должно быть, она действительно устала. Тело ее так ныло, что ей потребовалось десять минут, чтобы встать и доплестись до туалета. Еще десять она обувалась. Каждый шаг вызывал жуткие мучения, но она знала, что должна идти. Если не пойдет, тело окостенеет. Хромая и спотыкаясь, она добралась до курятника и зашла внутрь, поморщившись от невероятной жары, запаха птицы и неизбежной вони разложения. Подача воды осуществлялась автоматически, гравитационным насосом из артезианской скважины Ричардсонов, но большую часть корма куры уже съели, да и от жары погибло немало птиц. Слабейшие уже давным-давно умерли от голода или были заклеваны своими сородичами. Трупики лежали на грязном полу, словно небольшие сугробы тающего снега.

Оставшиеся в живых птицы бросились врассыпную, хлопая крыльями, но те, что сидели на яйцах, не сдвинулись с места и только глупыми глазами наблюдали за ее медленным, шаркающим приближением. Куры гибли от многих болезней, и Абагейл опасалась, что грипп убил их всех, однако эти выглядели вполне здоровенькими. Спасибо Господу.

Она выбрала трех самых жирных кур-несушек и заставила их засунуть головы под крыло. Они мгновенно уснули. Она отправила их в мешок, а потом обнаружила, что одеревеневшее тело не в состоянии поднять такую тяжесть и ей придется тащить мешок по полу.

Другие курицы пугливо наблюдали за ней с высоких насестов, пока она не вышла из курятника, и только потом спустились вниз в поисках остатков корма.

До девяти утра оставалось лишь несколько минут. Она села на скамейку, которая опоясывала растущий во дворе Ричардсонов дуб, и задумалась. Исходная идея – отправиться домой в сумеречной прохладе – по-прежнему казалась ей наилучшим вариантом. Она теряла день, но ведь гости еще находились в пути. А день она могла использовать, чтобы позаботиться о курах и отдохнуть.

Мышцы ее уже немного расслабились, и Абагейл ощутила незнакомое, но довольно приятное ноющее чувство под грудиной. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это такое… она проголодалась! Этим утром ей и правда хотелось есть, восславим Господа, и сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз ела не в силу привычки, выполняя роль кочегара, подбрасывающего уголь в топку? Но теперь, отрубив этим курам головы, она собиралась посмотреть, что там у Адди осталось в кладовке, а потом, с благословения Божьего, насладиться найденным. «Видишь? – назидательно сказала она себе. – Господь все устраивает к лучшему. Божественная гарантия, Абагейл, божественная гарантия».

Кряхтя и отдуваясь, она потащила джутовый мешок с курами к колоде для колки дров, которая стояла между коровником и дровяным сараем. Внутри, на стене у двери, нашла топор Билли Ричардсона, висевший на двух колышках. Лезвие закрывала резиновая перчатка. Абагейл взяла топор и вышла из сарая.