Противостояние - Кинг Стивен. Страница 144

– Том Каллен устал, – подал голос Том. – У-у-у-стал. – Он зевнул, широко раскрыв рот.

– Вы можете лечь в сарае, – предложила матушка Абагейл. – Там чуток пахнет пылью, зато сухо.

Несколько секунд они прислушивались к мерному шуму дождя, который пошел часом раньше и заставил их перебраться на кухню. Одинокого человека звук этот вгонял в тоску, а компанию – радовал и сближал. Вода текла по оцинкованным желобам и падала в бочку, стоявшую у дальней стены дома. Издалека, наверное, из Айовы, доносилось рокотание грома.

– Как я понимаю, походное снаряжение у вас есть? – спросила Абагейл.

– Все, что душе угодно, – ответил Ральф. – Мы отлично устроимся. Пошли, Том. – Он встал.

– Ральф, – обратилась к нему Абагейл, – если не возражаешь, я попрошу тебя и Ника чуть задержаться.

Ник все это время сидел за столом напротив ее кресла-качалки. Казалось бы, размышляла Абагейл, человек, который не может говорить, должен чувствовать себя потерянным в помещении, где полно людей, буквально становиться невидимым. Но с Ником ничего подобного не происходило. Он спокойно сидел, поворачивая голову, следя за разговором, его лицо реагировало на слова. Открытое, интеллигентное лицо, но слишком уж измученное заботами, с учетом его юного возраста. Несколько раз она заметила, как в беседе люди поворачивались к Нику, словно за подтверждением своих слов. Они постоянно помнили о его присутствии. И она заметила, как он поглядывал в темноту за окном, и на его лице отражалась тревога.

– Поможете мне достать матрас? – мягко спросила Джун.

– Мы с Ником сейчас все сделаем. – Ральф встал.

– Я не хочу идти в этот сарай один, – замотал головой Том. – Родные мои, нет.

– Я пойду с тобой, парень, – успокоил его Дик. – Мы зажжем лампу Коулмана и расстелим спальники. – Он поднялся. – Еще раз огромное вам спасибо, мэм. Все было так хорошо, что у меня просто нет слов.

Поблагодарили ее и остальные. Ник и Ральф достали матрас, в котором не поселились ни клопы, ни другие насекомые. Том и Дик («Для полного комплекта не хватает только Гарри [130]», – подумала Абагейл) пошли в сарай, где вскоре вспыхнула лампа Коулмана. Прошло еще немного времени, и на кухне остались только Ник, Ральф и матушка Абагейл.

– Не будете возражать, если я закурю, мэм? – спросил Ральф.

– Нет, при условии, что ты не будешь стряхивать пепел на пол. Пепельница на буфете у тебя за спиной.

Ральф поднялся, чтобы взять пепельницу, а Эбби по-прежнему смотрела на Ника, одетого в рубашку цвета хаки, синие джинсы и кожаную жилетку. Что-то в нем заставляло ее думать, что она знала его прежде, а если нет, то не могла с ним не встретиться. Глядя на него, она ощущала некую завершенность, словно исполнилось предначертание судьбы. Словно в начале ее жизни стоял отец, Джон Фримантл, высокий, чернокожий и гордый, а на другом конце – этот человек, молодой, белый и немой, с ярким, все подмечающим глазом на отягощенном заботами лице.

Она посмотрела в окно и увидела яркое пятно лампы, освещающее окно сарая и маленькую часть двора. Задумалась, пахнет ли в сарае коровой. Она не подходила к нему уже три года. Не возникало такой необходимости. Последнюю корову, Маргаритку, продали в тысяча девятьсот семьдесят пятом, но в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом в сарае еще пахло коровой. Возможно, пахло и сейчас. Значения это не имело – встречались запахи и похуже.

– Мэм…

Она отвернулась от окна. Ральф сидел рядом с Ником, держа в руке вырванный из блокнота листок и всматриваясь в него. На коленях Ника лежал сам блокнот и шариковая ручка. Он не отрывал глаз от хозяйки дома.

– Ник говорит… – Ральф смущенно замолчал, откашлялся.

– Продолжай.

– Он говорит, что ему трудно читать по вашим губам, потому что…

– Я догадываюсь почему, – кивнула она. – Это не проблема.

Она поднялась и, шаркая ногами, подошла к буфету. На второй полке стояла пластиковая банка с полупрозрачной жидкостью, в которой, словно медицинский экспонат, плавали вставные челюсти.

Абагейл выудила их и промыла водой.

– Дорогой Господь, я страдала! – мрачно воскликнула она и вставила челюсти. – Нам надо поговорить. Вы – главные, и мы должны кое-что обсудить.

– Только не я, – возразил Ральф. – Я обычный рабочий и отчасти фермер. Мозолей на руках у меня гораздо больше, чем идей в голове. А вот Ник, как я понимаю, главный.

– Это так? – спросила она, глядя на Ника.

Ник что-то написал, и Ральф озвучил его слова:

– Приехать сюда – моя идея, это так. Насчет главенства – не знаю.

– Мы встретили Джун и Оливию примерно в девяноста милях к югу отсюда, – сообщил Ральф. – Позавчера. Так, Ник?

Ник кивнул.

– Мы уже ехали к вам, матушка. А женщины шли на север. Как и Дик. Мы просто встретились по пути сюда.

– Вы видели кого-нибудь еще? – спросила она.

Нет, написал Ник. Но у меня возникало ощущение – и у Ральфа тоже, – что другие люди, спрятавшись, наблюдали за нами. Думаю, боялись. Еще не справились с шоком от случившегося.

Она кивнула.

Ник продолжал писать: Дик говорил, что за день до встречи с нами он слышал треск мотоцикла где-то на юге. Так что другие люди есть. Я думаю, они пугаются, если видят достаточно большую группу.

– Почему вы приехали сюда? – Ее глаза, окруженные сетью морщинок, пристально смотрели на Ника.

Вы мне снились, написал Ник. Дик Эллис говорит, что один раз видел вас во сне. И маленькая девочка, Джина, называла вас бабулей задолго до нашего приезда сюда. Она описывала ваш дом. Покрышку-качели.

– Благослови Господь этого ребенка, – рассеянно сказала Абагейл. Теперь она смотрела на Ральфа. – А ты?

– Раз или два, мэм. – Он облизнул губы. – По большей части мне снился тот… другой человек.

– Что за другой человек?

Ник написал. Обвел написанное. Протянул листок ей. Без очков или увеличительного стекла, купленного в прошлом году в «Хемингфорд-Центре», вблизи она видела не очень, но эту запись прочитать смогла. Такими же большими буквами Господь писал на стене дворца Валтасара. Ник обвел слова кругом, отчего по спине Абагейл, когда она смотрела на запись, пробежал холодок. Она подумала о ласках, рвавших ее мешок острыми, как иглы, зубами убийц. Подумала об открывающемся красном глазе, разрывающем темноту, ищущем, высматривающем не только одну старуху, но всю группу, состоящую из мужчин и женщин… и одной маленькой девочки.

Ник обвел два слова: темный человек.

– Мне сказали, – она сложила листок, распрямила, снова сложила, на какое-то время забыв про артрит, – что мы должны идти на запад. Сказали во сне, и говорил сам Господь. Я не хотела слушать. Я старая женщина, и хочется мне только одного – умереть на этом маленьком клочке земли. Земля эта принадлежала моей семье сто двенадцать лет, но я создана не для того, чтобы умереть здесь, точно так же, как Моисея создали для того, чтобы он пришел в Ханаан с сынами Израиля.

Она помолчала. Двое мужчин пристально смотрели на нее в свете масляных ламп, а за окном падали капли дождя, медленные и постоянные. Гром больше не гремел. «Господи, – думала Абагейл, – эти вставные челюсти натирают десны. Я хочу вынуть их и лечь в постель».

– Я начала видеть сны за два года до начала эпидемии. Мне всегда снились сны, и иной раз они оказывались вещими. Пророчество – дар Божий, и в каждом заложена его частица. Моя бабушка называла этот дар сияющей лампой Господней, иногда просто сиянием. В своих снах я видела, как иду на запад. Сначала с несколькими людьми, потом их число увеличивалось, снова увеличивалось. На запад, всегда на запад, пока впереди не вырастали Скалистые горы. Мы уже ехали целым караваном, человек двести. И на пути стояли знаки-указатели… нет, не божественные, а обычные дорожные знаки, с надписями: «БОУЛДЕР, КОЛОРАДО, 609 МИЛЬ» или «К БОУЛДЕРУ».

Она помолчала.