Противостояние - Кинг Стивен. Страница 81

Большой палец Рэя Бута уперся в правый глаз Ника. В голове у того вспыхнула и рассыпалась искрами чудовищная боль. Наконец-то он вытащил револьвер. А палец, мозолистый и жесткий, резко повернулся по часовой стрелке, потом в обратном направлении, размалывая глазное яблоко Ника.

Тот вскрикнул, то есть из его рта шумно вырвался воздух, и вдавил револьвер в дряблый бок Рэя Бута. Нажал на спусковой крючок, и револьвер издал приглушенное: «Пах!» Ник почувствовал сильную отдачу, от которой рука онемела до плеча, увидел вспышку, а мгновение спустя в ноздри ему ударил запах сгоревшего пороха и обуглившейся материи. Рэй Бут напрягся, потом обмяк.

Рыдая от боли и ужаса, Ник рванулся из-под лежащего на нем трупа, и тело Бута наполовину свалилось, наполовину сползло с него. Полностью выбравшись, зажимая одной рукой изуродованный глаз, Ник долгое время лежал на полу. Горло пылало огнем, и ему казалось, что гигантские, безжалостные клещи сдавливают виски.

Наконец он пошарил вокруг, нашел свечу и зажег ее зажигалкой с письменного стола. В слабом желтом свете увидел распростертого на полу Бута, лежащего лицом вниз. Он напоминал мертвого кита, выбросившегося на берег. Револьвер прожег в его рубашке дыру размером с оладью. На пол натекло много крови. Тень Бута, огромная и бесформенная, в неровном мерцании свечи дотягивалась до дальней стены.

Мыча от боли, Ник проковылял в маленькую ванную, все еще зажимая рукой глаз, и посмотрел на себя в зеркало. Увидел сочащуюся между пальцев кровь и неохотно отвел руку. Полной уверенности у него еще не было, но он предчувствовал, что теперь в придачу стал одноглазым, а не только глухонемым.

Он вернулся в кабинет и пнул бездыханное тело Рэя Бута.

«Ты меня изувечил, – мысленно обратился он к мертвецу. – Сначала мои зубы, а теперь и мой глаз. Ты счастлив? Ты бы и два глаза мне выдавил, если б смог, так ведь? И оставил бы меня глухим, немым и слепым в мире мертвых. Тебе бы это понравилось, дружище?»

Он снова пнул Бута ногой, она вдавилась в мертвое мясо, и при мысли об этом Ника замутило. Через какое-то время он подошел к койке, сел на нее и обхватил голову руками. Снаружи по-прежнему правила темнота. Снаружи погасли все огни мира.

Глава 34

Долгое время, в течение многих дней (скольких именно? кто знал? уж во всяком случае, не Мусорный Бак, это точно), Дональд Мервин Элберт – друзья по начальной школе в смутном, полузабытом прошлом прозвали его Мусорным Баком – бродил по улицам Паутенвилла, штат Индиана, пугаясь голосов в голове, уворачиваясь и заслоняясь руками от камней, которые бросали в него привидения.

Эй, Мусорный Бак!

Эй, Мусорный Бак, мы доберемся до тебя, Мусорник! Поджег что-нибудь большое на этой неделе?

Что сказала старушка Семпл, когда ты сжег ее пенсионный чек, Мусорник?

Эй, Мусоренок, хочешь прикупить керосина?

Как тебе понравилась шокотерапия в Терре-Хоте, Мусорище?

Мусорник…

…Эй, Мусорный Бак…

Иногда он понимал, что эти голоса ненастоящие, но иногда громко кричал им, просил замолчать, лишь для того, чтобы осознать, что единственный голос принадлежит ему и возвращается, отразившись от домов и фасадов магазинов, отскакивая от шлакоблочной стены мойки машин «Протрем и полирнем», где он когда-то работал, а сегодня, тридцатого июня, сидел и ел большой неопрятный сандвич с арахисовым маслом, желе, помидорами и горчицей «Гулденс диабло». Никаких голосов, кроме его голоса, отражающегося от домов и магазинов и возвращающегося к нему в уши, словно незваный гость. Потому что по непонятной причине Паутенвилл опустел. Все ушли… ведь так? Они всегда утверждали, что он псих, а ведь это была мысль, достойная психа: кроме него, в родном городе никого не осталось. И его взгляд возвращался к нефтяным резервуарам на горизонте, огромным, белым и круглым, словно низкие облака. Они стояли между Паутенвиллем и дорогой на Гэри и Чикаго, и он знал, что хотел с ними сделать. Наяву. Это было плохое желание, но он не спал, а потому не мог с ним справиться.

Обжег пальцы, Мусорник?

Эй, Мусорный Бак, разве ты не знаешь, что те, кто играет с огнем, дуют в постель?

Что-то, казалось, просвистело мимо него, он всхлипнул и вскинул руки, уронив сандвич в пыль, вжав голову в плечи… Но нет, никого и ничего. За сложенной из шлакоблоков стеной автомобильной мойки «Протрем и полирнем» находилось только шоссе 130, ведущее к Гэри, однако сначала дорога шла мимо огромных резервуаров «Чири ойл компани». Продолжая всхлипывать, он поднял сандвич, стряхнул серую пыль с белого хлеба, вновь принялся за еду.

Или во сне? Когда-то его отец был жив, но шериф убил его на улице прямо перед Методистской церковью, и с этим ему предстояло прожить всю свою жизнь.

Эй, Мусорник, шериф Грили пристрелил твоего старика, как бешеную собаку, ты знаешь об этом, гребаный выродок?

Его отец сидел в баре «У О'Тула», и там произошла какая-то ссора, и Уэнделл Элберт выхватил револьвер и убил бармена, а потом пришел домой и убил двух старших братьев Мусорного Бака и заодно сестру – и да, Уэнделла Элберта отличал вздорный характер, и странности за ним замечались задолго до того вечера, это вам сказал бы любой паутенвиллец, а еще он сказал бы, что яблоко от яблони недалеко падает. Он убил бы и мать, но Салли Элберт с криком выбежала на улицу, держа на руках пятилетнего Дональда (впоследствии получившего прозвище Мусорный Бак). Уэнделл Элберт стоял на ступеньках переднего крыльца и палил им вслед. Пули визжали и отскакивали от дороги, и при последнем выстреле дешевый револьвер, купленный Уэнделлом у ниггера в баре на Стейт-стрит в Чикаго, взорвался у него в руке. Осколки разворотили ему большую часть лица. Он брел по улице – кровь заливала ему глаза, – крича и размахивая тем, что осталось от дешевого револьвера. Ствол расщепило, как взрывающуюся сигару из магазина приколов. И в тот самый момент, когда он поравнялся с Методистской церковью, подъехал шериф Грили на единственном в городе патрульном автомобиле. Он приказал Уэнделлу немедленно остановиться и бросить оружие. Вместо этого Уэнделл Элберт навел на шерифа остатки своего дешевого оружия, и Грили то ли действительно не заметил расщепленный ствол, то ли сделал вид, что не заметил, но, так или иначе, на результат это не повлияло. Шериф разрядил в Уэнделла Элберта оба ствола ружья, которое возил под приборной панелью.

Эй, Мусорник, ты еще не поджег свой ЧЛЕН?

Он огляделся в поисках того, кто прокричал эти слова – голос вроде бы принадлежал Карли Ейтсу или какому-то мальчишке из его компании, да только Карли давно вырос, как и он сам.

Может быть, теперь он станет просто Доном Элбертом, а не Мусорным Баком, как Карли Ейтс стал Карлом Ейтсом, продающим автомобили в фирменном салоне «Крайслер-Плимут». Но Карл Ейтс куда-то делся, все куда-то делись, и, возможно, он уже упустил свой шанс стать кем бы то ни было.

Он покинул мойку «Протрем и полирнем» – отшагал милю или даже больше по шоссе 130 на северо-запад, – и теперь Паутенвилл расстилался внизу, словно масштабная модель детской настольной железной дороги. До нефтяных резервуаров оставалось всего полмили. В одной руке он нес ящик с инструментами, а в другой – пятигаллонную канистру бензина.

Это было плохо, но…

После смерти Уэнделла Элберта Салли Элберт нашла работу в паутенвиллском кафе, и время от времени, в первом или втором классе начальной школы, ее единственный оставшийся в живых ребенок, Дональд Мервин Элберт, поджигал чужие мусорные баки, а потом убегал.

Смотрите, девочки, вот идет Мусорный Бак, он подожжет ваши платья!

О-о-о-од! Уро-о-о-од!

Взрослые обнаружили, кто это делает, лишь когда он перешел в третий класс, и тут появился шериф, все тот же старина Грили, и, наверное, потому-то и вышло, что человек, пристреливший его отца у Методистской церкви, стал его отчимом.