Противостояние. Том I - Кинг Стивен. Страница 60

И конечно, он очень боялся за себя, боялся, что однажды; проснется таким же больным, как и другие.

Ему удалось немного поспать. И он увидел сон, который ему недавно уже снился: кукурузное поле, аромат молодых побегов и такое чувство, будто рядом что-то — или кто-то — очень доброе и спасительное. Чувство дома. И вдруг оно сменилось ледяным ужасом, когда он понял, что кто-то, прячась в кукурузе, наблюдает за ним. Он подумал: «Ба, да это ласка крадется в курятник!» И с первыми лучами солнца проснулся весь в поту.

Он включил кофеварку и пошел проверить двух своих заключенных.

Майк Чилдресс был в слезах. За его спиной по-прежнему висел прилипший к стене гамбургер.

— Теперь ты доволен? Я тоже это подцепил. Тебе ведь этого хотелось? Такова твоя месть? Ты только послушай, я дышу как чертов товарняк на подъеме!

Но Ника прежде всего интересовал Билли Уорнер, который лежал без сознания на своей койке. Его шея раздулась и почернела, а грудь конвульсивно вздымалась.

Ник поспешно вернулся в контору, взглянул на телефон и в приступе вины и ярости сбросил этот бесполезный предмет со стола на пол. Он выключил кофеварку, выскочил на улицу и побежал к дому Бейкеров. Казалось, он целый час звонил в дверь, прежде чем ему открыла закутанная в халат Джейн. От жара у нее на лице снова проступила испарина. Она не бредила, но говорила медленно и нечетко. У нее обметало губы.

— Ник. Входи. Что случилось?

Вчера вечером умер В. Хоуган. Похоже, Уорнер тоже умирает. Он в ужасном состоянии. Доктор Соумз не приходил?

Она покачала головой, поежилась от легкого сквозняка, чихнула и пошатнулась. Ник обнял ее за плечи и повел к стулу. Он написал:

Вы можете позвонить ему от моего имени?

— Конечно. Принеси мне телефон, Ник. Кажется… ночью мне опять стало хуже.

Он принес телефон, и она набрала номер приемной доктора Соумза. После того как она прождала у трубки с полминуты, он понял, что ответа не будет.

Она позвонила Соумзу домой, потом — домой его медсестре. Никто так и не ответил.

— Попробую дозвониться до патрульной службы штата, — сказала она, но положила трубку после первой же цифры. — Видимо, междугородная связь все еще не работает. После цифры 1 сразу пошли гудки. — Она слабо улыбнулась и, не в силах сдержать слез, заплакала. — Бедный Ник, — сказала она. — Бедная я. Бедные все. Пожалуйста, помоги мне подняться наверх. Я чувствую сильную слабость, мне трудно дышать. Думаю, мы с Джоном скоро снова будем вместе. — Если бы Ник мог хоть что-нибудь сказать ей! — Мне лучше сейчас прилечь. Помоги мне, Ник.

Он помог ей подняться в спальню, потом написал: Я вернусь.

— Спасибо, Ник. Ты хороший мальчик… — Она уже погружалась в сон.

Ник вышел из дому и остановился, раздумывая, что же делать дальше. Если бы он умел водить машину, то смог бы кое-что предпринять. Но…

На газоне перед домом на противоположной стороне улицы он увидел детский велосипед. Он подошел к нему, потом, взглянув на занавешенные окна дома, похожего на дома из его странных снов, направился к двери и постучал. Никто не открыл, хотя он стучал несколько раз.

Он вернулся к велосипеду. Тот был небольшим, но если смириться с тем, что коленки будут биться о руль, то Ник вполне мог бы на нем передвигаться. Конечно, он будет являть собой нелепое зрелище, но, похоже, в Шойо уже некому поглазеть на него… а если кто и остался, то им скорее всего не до веселья.

Он сел на велосипед и неуклюже поехал вверх по Главной улице, миновал тюрьму, а потом вырулил на шоссе 63, двигаясь туда, где Джо Ракман видел солдат, переодетых в спецодежду дорожных рабочих. Если они все еще там и на самом деле являются солдатами, то Ник поручит им заботиться о Билли Уорнере, если, конечно, он еще жив, и Майке Чилдрессе. Раз уж эти люди ввели в Шойо карантин, то заниматься больными — их прямая обязанность.

У него ушло около часа, чтобы добраться до места дорожных работ. Велик как сумасшедший вилял то вправо, то влево от осевой линии. Колени Ника с монотонной периодичностью ударялись о руль. Но когда он наконец добрался туда, он не увидел ни солдат, ни рабочих, вообще никого. На земле валялось несколько дымокуров, один из которых еще кадил, да стояла пара оранжевых козел для распилки. Дорога была разворочена, но, по оценке Ника, по ней вполне можно было проехать, если не жалеть рессор.

Вдруг краешком глаза он уловил шевеление какого-то черного пятна. И в то же мгновение пронесся легкий ветерок, больше похожий на слабое теплое дуновение, но этого, было достаточно, чтобы он уловил густой, тошнотворный запах разложения. Черным шевелящимся пятном оказался, рой мух. Оставив велосипед, он подошел к траншее на другой стороне дороги. Там около новой, блестящей рифленой водопроводной трубы лежали тела четырех человек. Их шеи и распухшие лица были черными. Ник не понял, солдаты это или кто иной, но приближаться не стал. Он сказал себе что нужно вернуться к велосипеду и пугаться тут нечего. — Все эти люди мертвы, а мертвецы вреда причинить не могут… Но уже отойдя от траншеи на двадцать футов, он обратился в бегство и на обратном пути в Шойо никак не мог справиться с охватившей его паникой. На въезде в город он наткнулся на камень и разбил велосипед, а сам перелетел через руль, ушиб голову и ободрал руки. Дрожа как в лихорадке он лишь с минуту помедлил посреди дороги.

Все следующие полтора часа тем вчерашним утром Ник стучался и звонил в двери домов. Должен же хоть кто-нибудь остаться здоровым, убеждал он себя. Сам-то он чувствует себя хорошо, ведь не может он быть единственным таким. Наверняка найдется мужчина, женщина или, в конце концов, подросток с водительскими правами, кто скажет ему: «Эй, привет. Давай возьмем автофургон и отвезем их в Камден». Или что-нибудь в том же роде.

Но на его стуки и звонки откликнулись лишь около десяти раз. Дверь открывалась на длину цепочки, и в щели появлялось больное, но полное надежды лицо. При виде Ника надежда умирала, человек отрицательно качал головой и закрывал дверь. Умей Ник говорить, он постарался бы убедить собеседника сесть за руль, раз уж человек в состоянии ходить. Ведь если бы кто-нибудь согласился отвезти заключенных в Камден, то мог бы потом и сам обратиться за помощью в больницу. Имел бы шанс вылечиться. Но Ник был немым.

Некоторые спрашивали не видел ли он доктора Соумза. Один человек в приступе бредовой ярости широко распахнул дверь своего маленького домика, шатаясь, в одних подштанниках вышел на крыльца и попытался схватить Ника. Он сказал, что сделает с ним то, что давно должен был сделать еще в Хьюстоне. Он принял Ника за какого-то Дженнера. Спотыкаясь, он гонялся за Ником, как зомби из второсортного фильма ужасов. У него страшно разнесло зад, словно ему в подштанники затолкали медовую дыню. Наконец он рухнул на крыльцо, и Ник с колотящимся сердцем наблюдал за ним снизу, с газона. Человек слабо потряс кулаком, а потом уполз внутрь, даже не закрыв за собой дверь.

Но большинство домов были молчаливыми и таинственными. Ник уже выдохся. От блуждания по городу у него осталось какое-то зловещее предчувствие, как после кошмарного сна. Его преследовала мысль, что он стучится в двери склепов, стучится, чтобы разбудить мертвецов, которые рано или поздно начнут откликаться. Он говорил себе, что большинство домов пустуют просто потому, что их обитатели сбежали в Камден, Эльдорадо или Тексаркану. Но это не слишком помогало.

Он вернулся в дом Бейкеров. Джейн спала глубоким сном. Лоб ее был прохладным, но на этот раз он не очень надеялся на удачу.

Был полдень. Ник пошел на стоянку грузовиков. Из-за прошедшей почти без сна ночи он чувствовал себя совершенно разбитым. От долгой езды на велосипеде все его тело ныло. Бейкеровский револьвер бил его по бедру. В закусочной он разогрел две банки консервированного супа и перелил его в термосы. Молоко, стоявшее в холодильнике, вроде бы еще не скисло, и он захватил с собой одну бутылку.