Противостояние. Том II - Кинг Стивен. Страница 62

По залу прокатился громкий шелестящий звук, когда все поднялись со своих мест. Последовала пауза — каждый ждал, что начнет кто-то другой, а потом раздался нежный девичий голосок, спевший лишь первые три слова. Это был голос Фрэнни, но Ларри на мгновение показалось, что за ним слышится другой голос, его собственный, и дело происходит не в Боулдере, а в Вермонте, и сегодня Четвертое июля, и республике двести четырнадцать лет, а позади него в палатке лежит мертвая Рита со ртом, полным зеленой блевотины, и с бутылочкой из-под таблеток, зажатой в ее окоченевшей руке.

По всему его телу пробежали мурашки, и неожиданно он почувствовал, что за ними следит нечто, что, выражаясь словами из старой песенки, может видеть на многие и многие мили. Что-то жуткое, темное и враждебное. На одно лишь мгновение он ощутил непреодолимое желание бежать отсюда, из этого места — просто бежать куда глаза глядят, не останавливаясь. То, что они делают здесь, не игра. Это серьезное дело, смертельная затея. А может, и похуже.

Потом вступили другие голоса, и Люси пела, держа его за руку и плача, и остальные тоже плакали — почти все; плакали о том, что было утрачено, оставив в их душах неизбывную боль, об исчезнувшей американской мечте, воплотившейся в огромных запасах бензина и в сверкавших хромом автомобилях, о том, что все это осталось за последней чертой, — и неожиданно его память воскресила не Риту, лежавшую мертвой в палатке, а его самого с матерью на стадионе «Янки». Было это 29 сентября. «Янки» лишь на полторы игры отставали от «Ред Сокс», и еще ничего не было потеряно. Пятьдесят пять тысяч людей на стадионе поднялись на ноги, игроки стояли на поле, прижав кепки к груди, Гидри — на пятачке, Рики Хендерсон — в левом углу поля, пурпуром светились неоновые буквы и эмблемы, выхватывая из темноты ночных мотыльков и мошкару, и вокруг них был Нью-Йорк, бурлящий город ночи и огней.

Ларри запел вместе со всеми, и когда гимн был допет до конца и снова раздались аплодисменты, он сам тоже заплакал. Рита исчезла. Элис Андервуд исчезла. Нью-Йорк исчез. Исчезла Америка. И даже если они сумеют одолеть Рэндалла Флагга, что бы они ни создали в дальнейшем, это все равно не будет прежним миром темных улиц и ярких надежд.

Обливаясь потом под яркими аварийными лампами, Стю огласил первые пункты повестки: чтение и утверждение конституции и билля о правах. Пение гимна произвело на него глубокое впечатление, и не на него одного. Половина людей в зале, если не больше, утирала слезы.

Никто не потребовал, чтобы эти документы и в самом деле были зачитаны (хотя по парламентскому регламенту они имели на это полное право), за что Стю был им чрезвычайно благодарен.

Чтец из него получился бы никудышный. «Читальная» часть каждого пункта была сразу одобрена гражданами Свободной Зоны. Поднялся Глен Бейтман и внес предложение принять оба документа в качестве основного закона Свободной Зоны.

Голос сзади произнес:

— Поддерживаю это!

— Внесено и поддержано, — сказал Стю. — Те, кто за, скажите «да».

— ДА! — взметнулось аж до самого потолка.

Коджак, мирно спавший возле кресла Глена, поднял голову, поморгал, а потом снова положил морду на лапы. Мгновение спустя он опять поднял голову, когда толпа разразилась громовыми аплодисментами. Им нравится голосовать, подумал Стю. Это заставляет их чувствовать себя так, словно они снова управляют чем-то. Господи, как же им нужно это чувство! Как оно необходимо нам всем!

Справившись со вступительной частью, Стю ощутил, как его мышцы постепенно напрягаются. Теперь посмотрим, подумал он, ждут ли нас какие-нибудь поганенькие сюрпризы.

— Третьим пунктом нашей повестки значится… — начал он, но тут ему снова пришлось прочистить горло. Микрофон многократно усилил этот звук, заставив его еще больше вспотеть. Фрэн спокойно смотрела на него и кивала, чтобы он продолжал. — …Значится вопрос: «Выяснить, выдвинет и утвердит ли Свободная Зона состав правительства из семи представителен сообщества». То есть…

— Господин председатель? Господин председатель!

Стю оторвал взгляд от своих шпаргалок и ощутил настоящий приступ страха, сопровождавшийся чем-то вроде дурного предчувствия. Это вмешался Гарольд Лодер. Гарольд был одет в костюм с галстуком, аккуратно причесан и стоял где-то в середине центрального прохода. Как-то Глен признался, что оппозиция, как ему иногда кажется, может сплотиться вокруг Гарольда. Но чтобы так скоро? Он надеялся, что нет. На мгновение ему в голову пришла дикая мысль — не давать слова Гарольду, но… И Ник, и Глен — оба предупреждали его, какими опасностями чревата ситуация, если хоть какая-то часть всего мероприятия покажется отрепетированным спектаклем. Он подумал, не ошибался ли он, когда решил, что Гарольд открыл чистую страницу в своей жизни. Похоже, он выяснит это прямо здесь и сейчас.

— Слово предоставляется Гарольду Лодеру.

Шеи у всех вытянулись и головы повернулись, чтобы получше рассмотреть Гарольда.

— Я хотел бы предложить преобразовать организационный комитет в постоянный комитет In toto. [5] Если, конечно, члены комитета не возражают.

Гарольд сел на место.

Последовала секунда тишины. В мозгу Стю пронеслась безумная мысль: «Тото? Тото?.. Не так ли звали собаку в „Волшебнике из Страны Оз“?»

Потом вновь раздался гром аплодисментов и десятки выкриков с мест: «Я поддерживаю!» Гарольд мирно сидел на своем месте, улыбаясь и переговариваясь с соседями, хлопавшими его по спине.

Стю пришлось раз шесть стукнуть своим молоточком, чтобы восстановить порядок.

«Он рассчитал это, — подумал Стю. — Эти люди изберут нас, но запомнят они Гарольда. Он сумел попасть в самую точку таким способом, какой никому из нас и в голову не пришел, даже Глену. Это почти гениальный ход». Да, но почему он тогда так огорчен? Может, это зависть? Где же его благородные решения насчет Гарольда, принятые лишь позавчера? Канули в вечность?

— Итак, поступило предложение! — прокричал он в микрофон, на этот раз не обращая внимание на его ответный вой. — Поступило предложение, ребята. — Он стукнул молоточком, и рокот стих до еле слышного бормотания. — Было выдвинуто и поддержано предложение, чтобы мы избрали организационный комитет в нынешнем составе в постоянный комитет Свободной Зоны. Прежде чем мы перейдем к обсуждению предложения или к голосованию, я должен спросить, есть ли у кого-то в организационном комитете возражения или самоотводы.

Молчание.

— Очень хорошо, — сказал Стю. — Переходим к обсуждению предложения?

— Вряд ли нужно обсуждать, Стю, — сказал Дик Эллис. — Это отличная мысль. Давайте голосовать!

Заявление было встречено аплодисментами, и Стю не имело смысла продолжать спорить. Чарли Импенинг махал рукой, чтобы ему дали слово, но Стю не обратил на него внимания — хороший пример выборочного восприятия, как сказал бы Глен Бейтман, — и поставил вопрос на голосование.

— Те, кто за предложение Гарольда Лодера, пожалуйста, подтвердите это, сказав «да».

— Да! — проревели они, вновь согнав ласточек под крышей с мест.

— Кто против?

Никто не выступил, даже Чарли Импенинг, — по крайней мере открыто. Ни одного голоса против во всем зале. Тогда Стю перешел к следующему пункту повестки, чувствуя легкий туман в голове, словно кто-то, а именно Гарольд Лодер, подкрался к нему сзади и огрел по голове большим резиновым молотом…

— Давай слезем и пройдемся немножко пешком, а? — спросила Фрэнни. Голос ее прозвучал устало.

— Конечно. — Он слез со своего велосипеда и пошел рядом с ней. — С тобой все в порядке, Фрэн? Малыш причиняет беспокойство?

— Да нет. Я просто устала. Уже четверть первого ночи, ты не заметил?

— Ага, уже поздно, — согласился Стю, и они молча покатили свои велосипеды рядом. Собрание закончилось час назад, дискуссия в основном разгорелась по поводу группы поиска Матушки Абагейл. Остальные пункты прошли почти без обсуждений, хотя Судья Фаррис представил поразительную информацию, объяснявшую, почему в Боулдере осталось так относительно мало трупов. Судя по последним четырем номерам газеты «Камера», прежде ежедневно выходившей в Боулдере, в городе распространились дикие слухи о том, что супергрипп зародился в местном Центре проб воздуха, расположенном на Бродвее. Представители лабораторного комплекса — те немногие, что еще оставались на ногах, — объявили это несусветной чушью, а каждому, кто сомневался, готовы были предоставить возможность посетить комплекс, где они не нашли бы ничего более опасного, чем индикаторы загрязнения воздуха и установки для определения направления ветра. Несмотря на это, слухи не иссякали, подкармливаемые, вероятно, истерическим накалом страстей в те кошмарные июньские дни. Центр проб воздуха разбомбили или сожгли, а большинство населения Боулдера сбежало.