Противостояние. Том II - Кинг Стивен. Страница 79

Ник знал, одна из причин его глубокого сочувствия Тому заключалась в том, что его самого раньше считали умственно отсталым; сначала оттого, что его дефект не давал ему научиться читать и писать, а позже потому, что окружающие изначально считали каждого глухонемого умственно неполноценным. Ему довелось «услышать» все соответствующие присказки. В голове шариков не хватает… Дырявый чердак… Крыша поехала… Дурья башка… У этого малого с винтиками не все в порядке… Он помнил ту ночь, когда он зашел выпить пару порций пива в бар, в пригороде Шойо, ту ночь, когда на него напал Рей Буд со своими дружками. Бармен стоял в дальнем конце стойки, доверительно наклонясь к какому-то клиенту. Он прикрывал рот ладонью, так что Ник мог разобрать лишь отрывки фраз. Но больше ему и не понадобилось. «Глухонемой… наверное, дефективный… почти все они такие…»

Но среди всех мерзких словечек, обозначающих умственную отсталость, было одно выражение, которое действительно подходило к Тому Каллену. Ник сам часто называл его так в мертвой тишине своей внутренней речи, и всегда — с огромным сочувствием. Фраза звучала: «У парня в колоде не хватает карт». Вот что было с Томом. К этому все и сводилось. И вся горечь заключалась в том, что в случае с Томом не хватало всего-то нескольких карт, причем совсем не крупных: двойки бубен, тройки треф — что-то вроде этого. Но без этих карт невозможно сыграть как следует ни в какую игру. Даже простенький пасьянс без этих карт в колоде никогда не сойдется.

— Никки! — заорал Том. — Как я рад тебя видеть! В натуре! Том Каллен так рад! — Он обхватил Ника за шею и стиснул его в объятиях. Ник почувствовал, как пораненный глаз слезится под черной повязкой, которую он все еще носил в такие яркие солнечные дни, как сегодняшний. — И Ральфа тоже рад! И вот этого. Ты… Дай-ка сообразить…

— Меня зовут… — начал было Стю, но резким движением левой руки Ник заставил его умолкнуть. Он уже пробовал учить Тома запоминанию по ассоциациям, и, кажется, это получалось.

Если можешь сопоставить что-нибудь хорошо знакомое с именем, которое хочешь вспомнить, оно нередко тут же всплывает в памяти. Руди и этому обучил его много-много лет назад.

Он вытащил из кармана блокнот и что-то нацарапал на нем, а потом передал его Ральфу, чтобы тот прочел вслух.

Слегка нахмурившись, Ральф прочитал:

— «Какое ты любишь блюдо, приготовленное из мяса, овощей и подливки?»

Том застыл. С лица исчезло всякое выражение. Рот приоткрылся, и Том стал похож на гротескное изображение идиота.

Стю неловко поежился и сказал:

— Ник, ты не думаешь, что нам бы надо…

Прижав палец к губам, Ник заставил его умолкнуть, и в то же мгновение Том снова ожил.

— Стю! — воскликнул он, подпрыгивая и радостно смеясь. — Ты — Стю! [7] — Он взглянул на Ника, ища подтверждения, и Ник показал пальцами V-образный знак победы.

— НУ И ДЕЛА, в натуре, Стю, Том Каллен это знает, это же все знают!

Ник указал на дверь домика Тома.

— Хочешь зайти? Ну да, в натуре! Мы все сейчас зайдем. Том как раз украшал свой дом.

Ральф и Стю обменялись восхищенными взглядами, поднимаясь вслед за Ником и Томом по ступенькам крыльца. Том вечно украшал. Он не обставлял дом, поскольку, когда въехал в него, дом, конечно же, был с мебелью. Зайти в него было все равно что войти в безумно захламленный мир Матушки Гусыни.

Огромная позолоченная птичья клетка с чучелом зеленого попугая, аккуратно прикрученного проволокой к жердочке, висела прямо над входной дверью, и Нику пришлось нагнуться, чтобы пройти. Дело в том, подумал он, что в украшениях Тома была своя логика — в противном случае дом превратился бы во что-то не более удивительное, чем сарай, где проводится дешевая распродажа. Здесь же присутствовало нечто большее, нечто такое, что обычный рассудок, казалось, не мог постичь. Над камином в гостиной в виде большого квадрата висели рекламы кредитных карточек — симметрично расположенные и аккуратно прикрепленные. ВАША ВИЗОВАЯ КАРТА У НАС ДЕЙСТВИТЕЛЬНА. ТОЛЬКО СКАЖИТЕ: «МАСТЕРКАРД». МЫ ОТДАЕМ ДОЛЖНОЕ «АМЕРИКЭН ЭКСПРЕСС», «ДИНЕРЗ-КЛУБ». Возникал вопрос: откуда Том знал, что все эти надписи из одной области? Он не умел читать, но каким-то образом все же ухватил суть.

На кофейном столике лежал большой пенопластовый пожарный кран. На подоконнике, там, где на нее могло падать солнце и отбрасывать прохладные голубые блики на стены, стояла сирена от полицейского автомобиля.

Том провел их по всему дому. Детская комната внизу была набита чучелами птиц и животных, которые Том отыскал в магазине таксидермиста; он прикрепил птиц к почти невидимой струне, и они, казалось, парили в воздухе — совы, соколы и даже лысый орел с побитыми молью перьями и единственным глазом из желтого стекла. В одном углу на задних лапах стоял сурок, в другом — суслик, в третьем — скунс, а в четвертом — ласка. В центре комнаты был койот, и каким-то образом возникало ощущение, что на нем сфокусировано внимание всех остальных маленьких зверьков.

Перила лестницы, ведущей наверх, были обмотаны белыми и красными полосками оберточной бумаги и походили на пограничный столб. Верхний холл был увешан моделями боевых самолетов, прикрепленных опять-таки к натянутой струне, — «фоккеры», «спэды», «стукасы», «спитфайеры», «зеро», «мессершмитты». Пол в ванной комнате был выкрашен в ярко-голубой цвет, и на нем расположилась обширная коллекция игрушечных корабликов, плавающих по эмалевому морю вокруг четырех фарфоровых островков и одного фарфорового континента — ножек ванны и основания унитаза.

Наконец они вернулись вниз и уселись под рекламами кредитных карточек, лицом к дешевой картинке с изображением Джона и Роберта Кеннеди на фоне золотистых облаков. Надпись внизу гласила: БРАТЬЯ ВМЕСТЕ В РАЮ.

— Вам нравятся украшения Тома? Как по-вашему? Красиво?

— Очень красиво, — сказал Стю. — Скажи мне, те птицы, внизу… они не действуют тебе на нервы?

— Нет, в натуре! — с удивлением сказал Том. — Они же набиты опилками!

Ник протянул Ральфу записку.

— Том, Ник хочет знать, ты не будешь против, если мы снова загипнотизируем тебя? Как в тот раз, когда Стэн это делал. Сегодня это важно. Не просто игра. Ник говорит, что после он объяснит почему.

— Валяйте, — сказал Том. — «Тебеее… ооочень… хооочется спать». Верно?

— Да, — кивнул Ральф. — Вот так.

— Ты хочешь, чтобы я снова смотрел на часы? Мне все равно. Ну, знаешь, когда их качают туда-сюда? «Ооочень хочется… спааать…» — Том нерешительно поглядел на них. — Только вот мне спать не очень хочется. Нет, в натуре. Прошлой ночью я рано лег спать. Том Каллен всегда рано ложится спать, потому что телика-то ведь нет.

Стю негромко произнес:

— Том, ты хотел бы увидеть слона?

Глаза Тома немедленно закрылись. Голова отрешенно свесилась вперед. Дыхание стало ровным и замедленным. Стю наблюдал за этим с огромным удивлением. Ник дал ему эту ключевую фразу, но Стю так до конца и не поверил, что она сработает. И уж он никак не ожидал, что это произойдет так быстро.

— Прямо как засунуть голову цыпленка ему под крылышко, — восхитился Ральф.

Ник протянул Стю приготовленный для этого действия сценарий. Стю посмотрел на Ника долгим взглядом. Ник не отвел глаза и мрачно кивнул, чтобы Стю начинал.

— Том, ты слышишь меня? — спросил Стю.

— Да, я тебя слышу, — сказал Том, и тембр его голоса заставил Стю пристально посмотреть на него.

Голос отличался от обычного голоса Тома, но чем — Стю не мог точно определить. Это напомнило ему об одном случае, который произошел, когда ему было восемнадцать и он оканчивал среднюю школу. Перед церемонией вручения аттестатов они сидели в раздевалке для мальчиков — все ребята, с которыми он ходил в школу с… ну, с самого первого дня учебы в школе; с четырьмя из них точно и почти столько же — со многими другими. И в какой-то момент он заметил, насколько их лица изменились с тех прежних, самых первых дней и до теперешнего мгновения его внезапного прозрения, когда он стоял на кафельном полу мальчишеской раздевалки с черным плащом в руках. Это открытие перемены заставило его содрогнуться тогда, и оно же вызвало у него дрожь теперь. Лица, на которые он смотрел тогда, больше не были лицами детей, но… они и не стали еще лицами мужчин. То были лица переходной полосы, лица, находящиеся словно между двумя точно определенными состояниями бытия. Этот голос, выходящий из затененной стороны подсознания Тома Каллена, напоминал те лица, только он был намного печальнее. Стю показалось, что голос этот принадлежит человеку, навеки отверженному.