Светящийся - Кинг Стивен. Страница 30

— Эл Шокли вызывает Джека Горранса, — сказала телефонистка.

— На проводе, — ответил Джек, перекладывая трубку в правую руку, чтобы левой достать платок из кармана. Он вытер губы и закурил сигарету. В трубке прозвучал громкий голос Эла:

— Джеки-бой, ты что это там надумал?

— Здорово, Эл, — Джек выдохнул клуб дыма.

— В чем дело, Джек? Сегодня днем у меня был дурацкий разговор со Стюартом Ульманом. А если Ульман заказывает междугородный разговор за счет своего кармана, — дело серьезное.

— Ульману нечего беспокоиться, Эл, и тебе тоже.

— А о чем именно нам не следует беспокоиться? Ну-ка, выкладывай, приятель. Ульман говорит, что ты не то шантажировал его, не то грозил дать очерк об отеле в «Инкуайер».

— Я хотел подразнить его немного. Когда я приехал сюда для беседы, он вытащил наружу все мое грязное белье: пьянство, увольнение с работы, драка с учеником и так далее. Меня здорово разозлило то, что все это он говорил якобы из своей большой любви к отелю, к его традициям, его славному прошлому, будь оно проклято, а я нашел в подвале альбом с газетными вырезками, а они рисуют весьма неприглядную картину прошлого отеля, далекую от того образа храма, на который молится Ульман.

— Надеюсь, ты говоришь метафорически, Джек? — Голос Эла стал холоднее.

— Именно, но я узнал…

— Мне известна история отеля.

Джек провел рукой по волосам.

— Я позвонил Ульману и чуть подначил его. Согласен, что с моей стороны это было не очень умно. Больше я так не сделаю. Конец истории.

— Стю сказал, что ты намереваешься вытащить на свет божий грязное белье отеля.

— Твой Стю — болван! — гаркнул Джек в трубку. — Да, я сказал ему, что хочу написать об «Оверлуке», ибо на его примере можно дать собирательный образ всей Америки после второй мировой войны. Я знаю, что такая заявка чересчур самонадеянна. Да, Эл, это была бы великая книга. Но она в отдаленном будущем. Это я тебе обещаю. Сейчас я откусил кусок больше, чем могу проглотить.

— Джек, откажись от этой идеи.

Джек уставился на черную трубку, отказываясь верить своим ушам.

— Что? Что ты сказал?

— То, что слышал. В каком отдаленном будущем, Джек? Для тебя — год или пять, а для меня — двадцать-тридцать лет, потому что я не собираюсь порывать с отелем. Занимаясь мелкой подсобной работой, ты хочешь родить великое творение литературы. Меня просто мутит от такого сумасбродства.

Джек обомлел.

— Я старался помочь тебе, Джеки-бой. Мы вместе прошли через войну, и я был обязан помочь тебе. Перед тем как ты ударил Хартфилда, я уговорил Попечительский совет рассмотреть вопрос о продлении твоего контракта на второй срок. Ты сам подгадил себе. Теперь я устроил тебе тепленькое местечко, где ты мог бы зализать свои раны и закончить пьесу. И начал уже убеждать Гарри Эффингера и других парней в Совете, что они сделали ошибку, вышвырнув тебя из школы. А ты снова вставляешь мне палки в колеса. Так-то ты благодаришь своих друзей, Джек?

— Нет, не так, — прошептал Джек.

Больше он ничего не мог выговорить. В голове крутились ядовитые, злые слова, но он сжал зубы, чтобы удержать их, думая о Венди и Денни, которые сидели сейчас у камина за чтением первой книжки для второго класса и считали, что дела у них идут превосходно. Если его выгонят с работы, что с ними будет? Ехать опять в Калифорнию на разбитом «жуке» с неисправным топливным насосом? Ему хотелось на коленях умолять Эла оставить его на службе, но слова не шли с языка, а трубка в руке раскалилась от злости.

— Что ты там бормочешь? — спросил Эл резко.

— Нет, говорю я, к своим друзьям я отношусь по-другому, и ты знаешь это, Эл.

— Откуда? В худшем случае, ты замышляешь опозорить мой отель, откапывая трупы, которые были благополучно захоронены много лет тому назад. А в лучшем — звонишь моему управляющему, возможно, не самому приятному из людей, но компетентному человеку, и пугаешь его до полусмерти. Ты что, играешь в бирюльки?

— Какие там бирюльки, Эл? Тебе легко — ты не зависишь от милости богатых друзей. А то, что ты сам был недалек от того, чтобы стать горьким пьяницей, не имеет значения, да?

— Имеет, — Эл стал говорить на тон ниже, и в его голосе послышалась усталость. — Но, Джек, что я могу поделать? Не в моих силах что-то изменить.

— Знаю, — произнес Джек обреченно. — Значит, я уволен? Лучше скажи прямо, если уволен.

— Нет, если ты сделаешь для меня две вещи.

— Идет.

— Выслушай сперва условия. прежде чем соглашаться.

— Нет, я согласен на любые. Мне нужно думать о Венди и Денни. Если тебе нужны мои зенки, я вышлю их тебе по почте.

— Ты уверен, что можешь позволить себе роскошь жалеть себя?

Джек закрыл глаза и сунул в пересохший рот две таблетки экседрина.

— В данный момент мне не остается ничего другого. Валяй… какие там условия?

Помолчав, Эл сказал:

— Первое: никаких звонков Ульману. Если даже загорится отель. В этом случае звони технику, тому парню, что все время сквернословит. Ну, ты знаешь, о ком я говорю.

— Об Уотсоне.

— Да.

— Согласен с первым условием.

— Второе: никакой книги о знаменитом горном курорте «Оверлук». Дай честное слово, Джек.

На минуту ярость охватила Джека с такой силой, что он буквально лишился речи, от прилива крови шумело в ушах.

— Джек, ты меня слышишь?

Он выдавил сдавленным горлом слово, отдаленно похожее на «да». Голос Эла был уверенным и твердым.

— Я вовсе не считаю, что требую слишком многого. У тебя будут и другие книги…

— Хорошо, Эл. Я согласен.

— Не думай, Джек, что я хочу влиять на твое творчество. Ты ведь меня знаешь…

— Слушай, Эл. Меня зовет Венди. Извини.

— Конечно, Джеки-бой. Мы хорошо поговорили. Как ты там? Сухой?

ТЫ ПОЛУЧИЛ СВОЙ ФУНТ МЯСА С КРОВЬЮ, ЧТО ТЕБЕ ЕЩЕ НАДО? ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ!

— Как пень.

— И я тоже. Я стал получать удовольствие от трезвости. Если…

— Эл, я отлучусь… Венди.

— Конечно. Пока.

Джек повесил трубку как раз в тот момент, когда приступ колик сломал его пополам, и схватился руками за живот, согнувшись перед телефоном, как монах перед иконой.

Джеку немного полегчало, когда в гостиную вошла Венди и спросила, кто звонил.

— Эл Шокли, — ответил он, — справлялся, как у нас дела. Я сказал, что прекрасно.

— Джек, у тебя ужасный вид. Тебе плохо?

— Вернулась головная боль. Я сейчас лягу. Нет смысла садиться за работу.

— Подогреть тебе молока?

Он слабо улыбнулся: «Неплохо бы».

И сейчас, лежа у нее под боком и чувствуя ее теплое бедро, он думал о своем разговоре с Элом, уставившись открытыми глазами в темноту, зная, что не заснет еще долгие часы.

Венди Торранс лежала на спине, прислушиваясь к дыханию мужа, забывшегося в тяжелом сне, — долгий вздох, короткая задержка, слегка гортанный выдох. Куда занес его благодатный сон? Бродит ли он в чудо-парке Грейт Баррингтоне, который предлагает столько удовольствий, что поневоле забудешь о времени. Сидит ли в какой-нибудь забегаловке в компании своих приятелей, собравшихся возле игрового автомата, с кружкой пива в руках — в одном из тех укромных местечек, где всегда гремит музыка, куда нет доступа ни ей, ни Денни и где верховодит Эл Шокли в рубашке с расстегнутым воротником.

Венди была полна беспокойства за Джека, того прежнего беспокойства, которое, как она думала, осталось позади, в Вермонте, словно заботы не могут пересекать границы штатов. Она была в отчаянии от того, как отель «Оверлук» действует на ее мужа и сына.

Больше всего ее пугало — хотя это было какое-то смутное, неосознанное чувство — то, что к Джеку вернулись прежние симптомы пьянства — все, кроме самого пьянства: постоянное вытирание губ платком или рукой, словно у него мокли губы, долгие паузы в работе за пишущей машинкой, больше комков смятой бумаги в корзине. Бутылочка с экседрином на тумбочке возле кровати — он снова принялся жевать таблетки. Он легко раздражался из-за пустяков, начал чаще браниться, и ее стало беспокоить его настроение. Ей даже легче становилось, когда он терял самообладание и выпускал излишний пар, как делал это дважды в день с котлами в подвале. Пусть он лучше проклинает все на свете, пинком отшвыривает стул, крепко грохает дверью — все это и прежде бывало ему свойственно. Однако в последнее время у нее возникло подозрение, что злоба Джека направлена против нее и Денни. Но пока он не позволял себе срывать плохое настроение на них. У котлов имеется манометр — старый, заржавленный, закопченный, но все же рабочий манометр. А у Джека его нет. Она не умела угадывать его настроение. Денни умел, но никогда не говорил об этом.