Стивен Кинг идёт в кино (сборник) - Кинг Стивен. Страница 10

Возможно, Майк тоже спас жизнь Диаборну. Заметил, как Диаборн поднимается, словно потерял к нему, Майку, всякий интерес, а на его лице отражается полыхающий, пульсирующий свет, идущий из номера 1408. Он запомнил это даже лучше самого Диаборна, но, разумеется, Руфусу Диаборну не пришлось поджигать себя, чтобы выжить.

Майк схватил Диаборна за штанину.

— Не ходите туда, — просипел он. — Вы оттуда не выйдете.

Диаборн остановился, посмотрел на красное, в волдырях лицо лежащего на ковре мужчины.

— Там призраки, — добавил Майк, и словно эти слова были заклинанием, дверь в 1408-й захлопнулась, отсекая свет и гудение.

Руфус Диаборн, один из лучших коммивояжеров компании «Швейные машинки „Зингер“», побежал к лифтам и нажал кнопку пожарной тревоги.

4

В шестнадцатом номере журнала «Лечение ожоговых больных: диагностический подход» есть любопытная фотография Майка Энслина. Эта публикация появилась через шестнадцать месяцев после короткого пребывания Майка в номере 1408 отеля «Дельфин». На фотографии виден только торс, но это Майк, можно не сомневаться. Доказательство — белый квадрат на левой груди. Кожа вокруг ярко-красная, в некоторых местах волдыри. Белый квадрат аккурат под нагрудным карманом счастливой рубашки, которая была на Майке в тот вечер. В этом самом кармане и лежал мини-диктофон.

Он оплавился по углам, но по-прежнему работает, и пленка осталась в прекрасном состоянии. Чего нельзя сказать о том, что на ней записано. Агент Майка, Сэм Фаррелл, засунул кассету с записью в стенной сейф, отказываясь признавать, что от услышанного у него по коже побежали мурашки. В том сейфе она и лежит. У Фаррелла нет ни малейшего желания доставать ее и прослушивать самому или в компании друзей. Хотя некоторые из них сильно донимают его такими просьбами. Нью-Йорк — город маленький. Слухи разносятся быстро.

Ему не нравится голос Майка на пленке, ему не нравятся фразы и слова, которые произносит этот голос («Моего брата как-то зимой съели волки на Коннектикутской платной автостраде…» и что, скажите на милость, сие должно означать?), но больше всего ему не нравится шумовой фон… какое-то чавканье, бульканье, электрическое гудение… иногда что-то похожее на голос.

Майк еще находился в больнице, когда некий мужчина, Олин, подумать только, менеджер этого чертова отеля, пришел к Сэму Фарреллу и попросил разрешения прослушать запись. Фаррелл ответил отказом и посоветовал Олину как можно скорее выметаться из его кабинета и всю дорогу до своего клоповника благодарить Бога, что Майк Энслин решил не подавать в суд ни на Олина, ни на отель за преступную халатность.

— Я пытался убедить его не заходить в этот номер, — спокойно ответил Олин. Он привык выслушивать жалобы постояльцев на что угодно, начиная от вида из окон и заканчивая подбором журналов в газетном киоске, поэтому отповедь Фаррелла не произвела на него впечатления. — Я сделал все, что мог. Если кого и можно обвинять в преступной халатности, так это вашего клиента, мистер Фаррелл. Он слишком уж верил, что там ничего нет. Очень неблагоразумное поведение. Очень небезопасное поведение. Полагаю, теперь он получил хороший урок.

Несмотря на отвращение к записи, Фарреллу хотелось, чтобы Майк прослушал ее, обдумал, возможно, использовал как трамплин для написания новой книги. Книги о том, что случилось с Майком, не просто сорокастраничной главы, одной из десяти, а целой книги. Тираж которой, по мнению Фаррелла, оставит далеко позади тиражи всех трех уже изданных книг, вместе взятых. Разумеется, он не верит заявлению Майка, что писать тот больше не будет, не только книги о призраках, но и вообще. Такое время от времени говорят все писатели. Подобные выходки в духе примадонны и указывают на то, что имеешь дело с настоящим писателем.

Что же касается Майка Энслина, то ему, можно сказать, еще повезло. И он это знает. Он мог бы обгореть куда сильнее. Если бы не мистер Диаборн и его ведерко со льдом, ему пришлось бы пройти через двадцать, а то и тридцать операций по пересадке кожи, вместо четырех. На левой стороне шеи пока остались рубцы, но доктора из Бостонского ожогового института заверили Майка, что со временем они сами по себе побелеют. Он также знает, что именно ожоги, при всей своей болезненности, при том, что заживали многие недели и месяцы, спасли ему жизнь. Если бы не спички с надписью «ЗАКРОЙТЕ КОРОБОК ПЕРЕД ТЕМ, КАК ЧИРКАТЬ СПИЧКОЙ» на этикетке под изображением отеля «Дельфин», он был умер в номере 1408, и конец бы его ждал жуткий. Нет, врач зафиксировал бы инсульт или инфаркт, но в действительности смерть ему выпала бы гораздо более страшная.

Куда как более страшная.

Ему также повезло, что он опубликовал три книги о призраках до того, как сдуру вломился туда, где действительно обитало что-то непознанное… он знает и об этом. Сэм Фаррелл, возможно, не верит, что Майк как писатель кончился, но это не так и важно. Майк знает, и достаточно. Он не может написать почтовую открытку, не почувствовав, как его прошибает холодный пот, а желудок болезненно сжимается. Иногда одного взгляда на ручку (или на магнитофон) хватает, чтобы в голове мелькнула мысль: «Картины скособочились. Я пытался их выровнять». Он не знает, что это означает. Он не может вспомнить картины или что-то еще из интерьера номера 1408, и рад. Это счастье. С давлением в эти дни у него не очень (врач сказал ему, что после заживления ожогов у пациентов часто повышается давление, и назначил медикаментозное лечение), зрение тоже подводит (офтальмолог прописал капли), побаливает спина, увеличилась простата… но с этим можно жить. Майк знает, что он — не первый, который вышел из номера 1408, в действительности не покинув его, Олин пытался ему это сказать, но все не так уж и плохо. По крайней мере он не помнит. Иногда ему снятся кошмары, довольно часто (фактически каждую ночь, каждую гребаную ночь), но он редко помнит их, когда просыпается. Остается лишь ощущение, что все углы закруглялись, оплывали, как закруглились, оплыли от жара углы мини-диктофона. Сейчас он живет на Лонг-Айленде и, если погода хорошая, подолгу гуляет вдоль берега. На одной из таких прогулок ему удалось внятно сформулировать впечатления, оставшиеся от короткого (семьдесят минут) пребывания в номере 1408. «В ней не было ничего человеческого, — срывающимся голосом поведал он набегающим волнам. — Призраки… они хоть когда-то были людьми. А эта тварь в стене… эта тварь…»

Со временем его состояние улучшится, он, во всяком случае, на это надеется. Время затянет туманом случившееся, как уберет красноту со шрамов на его шее. А пока он спит, не выключая света в спальне, чтобы сразу понять, где находится, когда проснется от кошмара. Он убрал из дома все телефоны, потому что где-то в подсознании засел страх, боязнь, сняв трубку, услышать гудящий, хриплый, нечеловеческий голос: «Это девять! Девять! Мы убили всех твоих друзей! Все твои друзья уже мертвы!»

А когда ясным вечером солнце скатывается к горизонту, он закрывает все жалюзи и шторы. Сидит в темноте, пока часы не подсказывают ему, что день полностью сдал вахту ночи, светлой полоски не осталось даже там, где земля встречается с небом.

Его глаза не выносят закатного света.

Желтого, переходящего в оранжевый, как свет в австралийской пустыне.

«Мясорубка»

[6]

Офицер полиции Хантон добрался до фабрики-прачечной как раз в тот момент, когда от нее отъезжала машина «скорой» — медленно, без воя сирены и мигалок. Дурной знак. Внутри, в конторе, толпились люди, многие плакали. В самой же прачечной не было ни души, а в самом дальнем конце помещения все еще работали огромные автоматические стиральные машины. Хантону это очень не понравилось. Толпа должна быть на месте происшествия, а не в офисе. Так уж повелось — животное под названием «человек» испытывало врожденное стремление любоваться останками. Стало быть, дела очень плохи. И Хантон почувствовал, как защемило у него в животе; так случалось всегда, когда инцидент бывал серьезным. Очень серьезным. И даже четырнадцать лет службы, связанной с уборкой человеческих останков с мостовых и улиц, а также с тротуаров возле очень высоких зданий, не смогли отучить желудок Хантона от этой скверной привычки. Точно в нем гнездился какой-то маленький дьяволенок.