Темная любовь (антология) - Кинг Стивен. Страница 84

Грипп, наверное. Суставы болели, будто их туго связывали. Грипп. Переутомление. Переработалась. Наступило свежее, как ромашка, утро понедельника. Может быть, стоит взять выходной, как предлагал Деррик. По-дурацки вышло, что она так отключилась. Больше витаминов, больше бега трусцой, и без шампанского. "Шабли"?

Шампанского не было. Деррик заезжал к себе только проверить почту и покормить кота, а Пандора всего лишь хотела позвонить. Бокал "шабли"? Может быть.

Провал в памяти. Непонятно. Грипп. Переутомление. Провал.

Пандора почувствовала позыв и очень осторожно села на фаянсовый трон, потому что неимоверно болел зал. После нескольких потуг ей стало намного легче. Потом она заметила в унитазе огарок свечи. Спустив воду, она вылетела из туалета, все еще вопя.

— Сука! Сука! Баптистская святоша! Сука!

Пандора, шатаясь голой по своей спальне, дергала цепь медальона.

— Сука! Заперла сексуальные фантазии в своем сердце! Сука! Сука! Ты, значит, ждала! Ах ты сука гребаная!

В таком состоянии ей было не расстегнуть цепочку. После нескольких попыток ей удалось порвать цепь, поцарапав при этом шею. Медальон она швырнула на пол. Она стала топтать его босой ногой, но это был всего лишь медальон с локоном и портретом молодой женщины другого столетия.

Пандора села на кровать и спрятала лицо в ладонях.

— Это была не ты. Это я. Я их отпустила. Не смогла сдержать свои фантазии. Но я и не хотела. Я не стану такой, как ты.

Пандора смыла тонкую полоску крови с шеи. Подойдя к зеркалу, она полюбовалась на красную татуировку на левой груди, изображающую сердце. Она вытеснила это из своей памяти, но теперь вспомнила, как проходила мимо тату-салона, как подобралась в дерзновении, как ощутила впивающуюся в кожу иглу. Интересно, чего еще она не помнит из-за провалов памяти, и когда начались ее фантазии. Когда муж избил ее последний раз, она попала в больницу на три дня, и д-р Уолден ей сказала, что у нее серьезное сотрясение.

Было уже поздно, но бары для одиночек еще работали. Пандора тщательно оделась в черные чулки с поясом, черные трусы и твердый лифчик, облегающее черное платье и черные туфли на шпильках. Низкий вырез и твердый лифчик выдвинули ее вытатуированное сердце на выгодную позицию. Теперь она вспомнила, что покупала все это без всякого смущения: она держалась бесстыдно и улыбалась продавщице так, что девушка отводила глаза.

Сейчас она надевала этот ансамбль в первый раз. По крайней мере насколько ей помнилось.

Пандора тщательно наложила косметику, причесалась, думая, что делать дальше. На подоле платья было небольшое пятнышко, похожее на струп, но оно очень легко очистилось. Может быть, все-таки стоило надеть красный наряд.

Д-р Уолден сказала звонить в любое время. Может быть, после бара для одиночек. Она спросит мнение д-ра Уолден. Сегодня или как-нибудь в другой день.

Пандора выдвинула ящик и положила в черную блестящую сумочку нож с выкидным лезвием. Нахмурилась, вытащила его обратно и нажала кнопку: механизм был смазан и хорошо работал. Удовлетворенная Пандора бросила нож обратно в сумочку. Она вспомнила, как купила его среди прочих безделушек на очередном аукционе. Как медальон. Сейчас она вспомнила: когда она клала нож обратно в последний раз, она его обтирала от крови. Или это ее очередная фантазия?

Нож был настоящий.

Деррик — это будет забавно. Потом.

И Мэвис. Это будет прелестно.

Не быть больше жертвой. Никогда.

Дуглас Уинтер

Закольцованный ролик

Ты знаешь этот сон. Он берет тебя за руку и ведет из глуши твоего кабинета, прочь от разбросанных по столу бумаг и вечно звонящего телефона в первый из многих коридоров. Секретарша твоя улыбается, но не тебе, а куда-то слева от тебя, телефонная трубка зажата между плечом и ухом, и ты слышишь, как она договаривается о свиданиях, месте и времени. Выходные, всегда строятся планы на выходные: посетить дантиста, сходить на тренировку по футболу к сыну, на свидание в затемненном номере мотеля. Тебе хотелось бы соврать ей что-нибудь новое, но уже высовывается твой "ролекс" из-под манжета с вышитыми твоими инициалами, и ты выдаешь отработанный нетерпеливый взгляд. Банк — на самом деле сберегательно-ссудная касса — закроется в четыре, и ты говоришь секретарше то же, что и обычно. Она кивает, не переставая улыбаться, и продолжает говорить.

И коридоры эти ты тоже знаешь. С холста на первом углу вспархивает стайка птиц. Открытые двери, которых здесь, впрочем, мало, показывают мельком другие офисы — с той же мебелью и ящиками для папок, те же обрамленные позолотой трофеи на выставке: полутоновые фотографии жен и детей, дипломы из лучших юридических школ, сертификаты допуска в соответствующие суды. Коридор ведет в следующий, тот — в следующий, и наконец ты идешь по вестибюлю, кивнув регистраторше перед тем, как нырнуть в туалет.

Ты облегчаешься от чашки послеобеденного кофе, зная, что еще не одна понадобится тебе, если ты хочешь сегодня закончить работу над сводкой, которую уже сейчас, дай Бог, перепечатывают в отделе машинописи. Но ты слишком далеко загадываешь, а это дурной знак.

И еще не забыть бумажные салфетки. Ты вытаскиваешь их пять, шесть штук из контейнера, складываешь аккуратным квадратиком и суешь во внутренний карман пиджака делового костюма.

Теперь ты готов. Последний раз глянуть в зеркало, расправить узел галстука и глубоко вдохнуть, так, чтобы желудок свело. На тебя смотрит человек, усталый от знаний, хозяин судьбы своей и своих клиентов.

Интересно, почему это зеркала всегда лгут.

Время бежит, а Делакорт — он прежде всего пунктуален. У него тридцать минут на все путешествие и куча бумаг, которые ждут у него на столе, чтобы задержать до полуночи. Он проводит расческой по волосам, тщательно застегивает двубортный пиджак. Потом решает снова помыть руки и запускает скомканный кусок бумажного полотенца через всю комнату, потом выходит. Регистраторша машет рукой в ответ на его "Скоро вернусь", и вот он же едет на лифте вниз.

Улицы в столице не имеют названий. В этом квадрате буквы растут в алфавитном порядке с юга на север, пропуская "J", а номера идут с востока на запад. Придумал какой-то сумасшедший француз.

Делакорту не нужна ни координатная сетка, ни туристская карта, ни указания. Последний год это паломничество он совершает каждую неделю и может пройти весь путь с закрытыми глазами. Это уже не прогулка, а миграция. Он предпочитает восточную сторону Тринадцатой улицы, пересекает по ней улицу "I" и входит в Франклин-парк, где встречает все ту же кучку человеческих обломков: костистые лица, увядшие тела, бутылки в бумажных пакетах. Чернокожая старуха в крапчатом пальто бесконечно таскает свою магазинную тележку по кругу, останавливаясь лишь иногда переложить подложенные под одежду газеты. На скамейке у фонтана сидит человек, о котором Делакорт знает лишь, что его зовут Эрпи — это имя вышито над карманом униформы заправщика "Тексако", которая, без сомнения, является его единственной одеждой. Эрни улыбается при виде его и просит на автобусный билет — теми же словами, которые произносит каждый раз, когда Делакорт проходит мимо. Делакорт вынимает из бумажника доллар и бросает в дрожащую руку Эрни. "Иди домой", — говорит он ему. Как и каждый раз. Эрни кивает и возвращается на скамейку.

На том конце парка — Четырнадцатая улица, а на той стороне ждет тайна винная лавочка и угловатый переулок, пережившие вторжение стекла и мрамора, известное под названием обновление города. К югу когда-то тянулся квартал баров и бурлеск-клубов, книжных магазинов и студий моделей страна теней, где правили в основном женщины, а завсегдатаями были мужчины. Теперь там борозда яркого бетона, задавленного многоэтажными монолитами. В этих зданиях живут адвокатские фирмы и офисы лоббистов, банкиры и бизнесмены, бесконечно растущий улей рабочих пчел. Перед тем как перейти улицу, Делакорт смотрит в обе стороны.