Томминокеры - Кинг Стивен. Страница 28
Он поглядел на Бобби и увидел, что она смотрит на него, с этой улыбкой, раздражающей улыбкой, которая означает, что она знает, что Гарденер думает.., но не то, о чем он думает.
- Откуда он появился, кстати? - спросил Гарденер.
- О...он был рядом, - Бобби поводила неопределенно рукой. - Самое главное, что он работает. Важно для неожиданной отсрочки. Или ты хочешь продолжить?
- Ладно. Только я надеюсь, что его батарейка не сядет, пока мы будем внизу.
- Я - его батарейка, - сказала она. - И пока я в порядке, ты можешь подняться снова. Гард. О'кей?
Твой страховой полис. Да, я думаю, я это понял.
- О'кей, - сказал он.
Они пошли к котловану. Бобби села в подъемник первая, пока кабель тянулся из бока "Электролюкса - , чтобы запустить кнопку. Подъемник пришел снова наверх и Гарденер шагнул в него, держась за канат, в то время как он уже начал спускаться.
Он бросил последний взгляд на оснащенный батарейками старый "Электролюкс и подумал опять: "Как, черт возьми, он выбрался наружу?"
Затем он провалился в туманность котлована и во влажный каменный запах мокрых скал; гладкая поверхность корабля вырастала слева от него, как стена небоскреба без окон.
4
Гард слез с подъемника. Он и Бобби стояли плечами к круглому пазу люка, который имел форму большого иллюминатора. Гарденер чувствовал, что он не может оторвать глаза от знака, выгравированного на нем. Он нашел в нем что-то из своего детства. Тогда была вспышка эпидемии дифтерии в пригороде Портленда, где он рос. Два мальчика умерли, и отдел здравоохранения объявил карантин. Он вспомнил себя, идущего в библиотеку, рука надежно зажата в руке матери, и дома, которые они проходят, с прибитыми табличками на дверях, где то же самое слово - черными тяжелыми заглавными буквами. Он спросил маму, что оно означает, и она сказала, что, значит, в доме больной. Это хорошее слово, сказала она, потому что предупреждает людей, чтобы не заходили. Если они зайдут, сказала она, они могут подхватить заразу и разнести ее.
- Ты готов? - спросила Бобби, прерывая его мысли.
- Что это значит? - он указал на знак на крышке люка.
- Бурма-Шейв, - Бобби не улыбалась, - а ты знаешь?
- Нет.., но я думаю, я сейчас ближе, чем когда-либо прежде. Он поглядел на баллон, прикрепленный к поясу и снова спросил себя, а что если он несет яд, который проникнет в его легкие с первым вдохом. Нет, он так не думал. Это было как награда. Один визит в Священный Центр, перед тем как его сотрут, исключат из уравнения.
- Хорошо, - сказала Бобби. - Я собираюсь открывать...
- Ты собираешься подумать, как открыть его, - сказал Гарденер, глядя на вилку в ухе Бобби.
- Да, - Бобби ответила скучающе, как бы спрашивая: "Что еще?". - Я собираюсь открыть эту диафрагму. Будет поток плохого воздуха, как при взрыве.., и когда я говорю плохого, я подразумеваю действительно плохого. Как твои руки?
- Что ты имеешь в виду?
- Порезы?
- Все, что были, уже зажили, - он вытянул руки, как маленький мальчик, показывающий чистые руки перед обедом.
- О'кей, - Бобби достала пару шерстяных рабочих перчаток из заднего кармана и натянула их. На удивленный взгляд Гарда она ответила:
- Заусенцы на двух пальцах. Может быть, это не страшно, а может - и достаточно. Когда увидишь, что диафрагма начинает сужаться. Гард, закрой глаза. Дыши из баллона. Если ты затянешься тем, что выйдет из корабля, оно убьет тебя так же быстро, как смесь Дран-0.
- Я, - сказал Гарденер, - убежден в этом. Он засунул мундштук в рот и пробки - в ноздри. Бобби сделала то же самое. Гарденер мог слышать/чувствовать ее пульс в своих висках, очень частый, как будто кто-то постукивает в укутанный мягким барабан одним пальцем.
Вот оно.., вот оно наконец.
- Готов? - спросила Бобби в последний раз. Искажаемое мундштуком, слово прозвучало, как у Элмера Фадда: Фотоф? Гарденер кивнул.
- Помнишь? Фофниф?
Гарденер снова кивнул.
Ради Бога, Бобби, давай!
Бобби кивнула.
О'кей. Будь готов.
Прежде чем он успел спросить ее, к чему, знак на люке неожиданно разорвался, и Гарденер понял с глубоким, почти болезненным волнением, что люк открывается. Раздался звук тоньше, чем скрежет, как будто что-то проржавевшее, закрытое долгое время снова задвигалось.., но с большим сопротивлением.
Он увидел, что Бобби крутит клапан на баллоне, прикрепленном к ее поясу. Он сделал то же, затем закрыл глаза. Секундой позже мягкий ветер толкнулся в его лицо, перебирая волосы на его мохнатых бровях. Гарденер подумал: Смерть. Это смерть. Смерть проперлась мимо меня, наполняя котлован, как хлор. Каждый микроб на моей коже сейчас уже умирает.
Его сердце затолкалось слишком быстро, и он начал в действительности волноваться, как бы этот газ (как будто из гроба вырвавшийся, подсказал его пугливый мозг) не убил его сразу после того, как все закончится, и затем он осознал, что задерживает дыхание.
Он сделал вдох через мундштук. Подождал, не собирается ли этот воздух убить его. Не собирался. Этот был сухой, со спертым вкусом, но вполне пригодный для дыхания.
Сорок, быть может, пятьдесят минут воздуха.
Успокойся, Гард. Спокойней. Поглубже. Не пыхти так часто.
Он замедлился.
Попробовал, наконец.
И тогда этот высокий, скрипящий шум исчез. Напор воздуха становился мягче, затем и вовсе иссяк. Тогда Гарденер провел вечность в темноте, с закрытыми глазами перед открытым люком. Единственными звуками были приглушенный барабанчик его сердца и вдохи воздуха через регулятор баллона. Его рот уже чувствовал резину, зубы были сжаты слишком сильно на резиновой шейке внутри маски. Он заставил себя успокоиться и расслабиться.
Наконец, вечность кончилась. Чистые мысли Бобби заполнили его мозг:
О'кей.., должно быть, О'кей.., ты можешь открыть свои голубые, Гард.
Как мальчик на вечере чудес, Джим Гарденер сделал это.
5
Он поглядел в коридор.
Тот был совершенно круглым, не считая плоской дорожки на боку одной из сторон. Положение выглядело плохим. В течение долгого мгновения он представлял Томминокеров как отвратительных умных мух, ползущих по этой дорожке на липких ножках. Затем логика к нему вернулась. Дорожка была перекошена, как и все было перекошено, потому что корабль лежал под углом.